Я дрался с Панцерваффе. "Двойной оклад - тройная смерть!" - Драбкин Артем Владимирович (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
В конце ноября я был откомандирован. Приехал в Москву в управление кадров. Думал, что удастся устроиться в батарею 152-мм орудий или хотя бы на самоходки с этим орудием. Я же на них учился. Не тут-то было! Оказывается, когда истребительные полки формировали, был издан приказ, устанавливающий нам полуторный оклад, премиальные за каждый подбитый танк (командир орудия 500 рублей, наводчик - 300, и так далее), но также запрещавший использовать артиллеристов ИПТАП в других родах артиллерии. Даже после госпиталя они должны были направляться только в истребительно-противотанковые части, никуда больше. Мы об этом не знали. Мне дали предписание направиться в распоряжение командующего артиллерией 5-го механизированного корпуса, а там меня назначают опять командиром истребительной противотанковой батареи 45-миллиметровых орудий 1-го мотострелкового батальона, 2-й механизированной бригады, 5-го мехкорпуса. Разница между ИПТАПом и противотанковой батареей мотострелкового батальона существенная не в плане выполняемых задач, а в плане подчинения. ИПТАП подчинялся командующему артиллерией корпуса. Он ставил задачи, а уже командир полка распределял батареи для их выполнения. Здесь же батарея непосредственно подчинялась командиру батальона, который придавал ее той или иной роте. Но он же не артиллерист! Своих-то он и бережет, и награждает, а ты им только расчищай дорогу и не вздумай отойти.
Расчет "сорокапятки" ведет огонь.
В бригаде был дивизион 76-миллиметровых пушек, но вакансий в нем не было. Правда, пообещали перевести, но так этого и не сделали. Пришли орудия и расчеты. Помню, много было грузин - боевых ребят. Командир орудия Какабадзе, наводчик - Барбакадзе, заряжающий - Сарадзе. Славян тоже много было. С учений вечером идем. Я командую: "Песню запевай!" Сначала грузинскую споют, потом белорусскую, потом украинскую... Интернационал был.
Поначалу новое пополнение боялось - "сорокапятка", "Прощай, Родина". Я им говорил: "Чего вы боитесь? "Сорокапятка" - это же артиллерия, не то что пехота!"
Под Новый год по тревоге погрузились в эшелоны и поехали на Украину. Разгрузились в районе Фастов - Казатин и пешком совершили ночной марш до города Сквира, а это примерно тридцать километров. Оттуда нас на машинах перебросили под Белую Церковь.
В начале января нам объявили, что корпус входит в состав создающейся 6-й танковой армии. Вместе с ней мы участвовали в Корсунь-Шевченковской операции. Начали наступление от большого села Тыновка. С командиром моего батальона Иваном Рыковым у меня отношения не сложились. До войны он был майором милиции в Саратове, был призван, и уж как-то так сложилось, что назначен на должность командира батальона, хотя не имел соответствующей подготовки. Он был трусоват и все время свой командный пункт располагал не менее чем в километре - полутора от передовой. У связистов провода не хватало! Только и знал, что командовать: "Батарея, вперед!!!" Руководил, не зная обстановки. Я все время говорил: "Что вы командуете, где мне орудия ставить?! Я-то лучше на месте вижу. Хотите, чтобы меня уничтожили в бою? Я же вам никакой пользы не принесу". - "Как ты смеешь мне противоречить?!" и так далее. И вот под Тыновкой пошли в наступление. Впереди на высоте стояли скирды соломы, под которыми немцы сделали пулеметные гнезда. До них было примерно полтора километра, но мои разведчики их обнаружили. Обнаружили мы и взвод 75-миллиметровых орудий и еще до начала артиллерийской подготовки открыли по ним огонь, заставив расчеты разбежаться. Комбату я сказал, что нельзя на высоту бросать нашу пехоту, поскольку, когда пехотинцы поднимутся на высотку, пулеметы их скосят. А он под этим делом меня не послушал, дал приказ: "Батальон, вперед!" Пулеметчики подпустили нашу пехоту метров на 50-100 и расстреляли в упор. Батальон потерял убитыми и ранеными почти 400 человек. Высоту мы взяли. Шли мимо - лежат молодые и пожилые... У меня такая злоба закипела. Я по его адресу прошелся. Ему стало известно, что я, командир батареи, считаю его виновником гибели людей. За эту операцию ни я, никто из батарейцев не были награждены. Он порвал двенадцать наградных листов! Когда бои закончились, ко мне приехал представитель из особого отдела корпуса: "Александр Васильевич, я хочу с тобой поговорить. Ты был в бою?" - "Был". - "И какое твое мнение?" - "Мнение как оно было, таким и осталось. Никто его не изменит. Безрассудно бросил батальон на пулеметы". "Кто виноват?" - "Командир батальона!" Мы уже вышли на реку Прут, когда пришел приказ построить личный состав батальона для участия в заседании военного трибунала. Построились на полянке между домами. Стол, сукно. Выходят и объявляют: "По такому-то делу проведено расследование и установлено то-то и то-то". Рассказывают, как он себя вел, как злоупотреблял спиртным, как погубил батальон и так далее. Сорвали с него погоны, ордена, а он их себе три или четыре штуки уже повесил. Приговор: "Командира батальона майора Рыкова разжаловать и приговорить к высшей мере наказания расстрелу". Мы обалдели. Ну он, конечно, выступил: "Прошу мне дать возможность оправдаться, в бою искупить вину кровью". Они ушли на совещание. Потом выходят, объявляют: "Трибунал решил майора Рыкова разжаловать, лишить наград, высшую меру наказания заменить тремя месяцами штрафного батальона". Вот после него назначили толкового комбата. Ну вернемся к Тыновке. В первый день мы все же прошли километров двенадцать. В последующие тоже двигались успешно. В корпусе был создан передовой отряд в составе 233-й танковая бригады, самоходного артиллерийского полка, 1-го мотострелкового батальона и моей истребительно-противотанковой батареи под командованием заместителя командира корпуса генерала-майора Савельева Михаила Ивановича. Этот отряд должен был первым достичь Звенигородок и соединиться там с танковым корпусом, замкнув Корсунь-Шевченковскую группировку в кольцо. Мы пошли в наступление по тылам. Успешно справились с задачей, и нас поставили держать внешний обод окружения. Бои были очень тяжелые. Лысянка, Душакивка, Бужанка, Босивка - эти села на всю жизнь запомнил... Особенно запомнилось село Малый Виноград. Мы его взяли 10 или 11 февраля. Через него шла дорога на Душакивку, Бужанку, был мост через Гнилой Тикич. Основные силы командование перебросило в направлении села Босивка, что находилось километрах в пяти, а мне приказано было остаться. Заняли оборону. Кроме моей батареи там было человек 50-60 из остатков какой-то стрелковой дивизии, два танка и две 122-миллиметровые гаубицы. Заняли позиции на окраине села. Орудия замаскировали на высотке, поросшей яблонями. Чуть внизу стояли дома и шла дорога к мосту через реку, за которой были немцы. Левее от моей позиции был холм, скрывавший расположение орудий от наблюдения с противоположного берега. Перед тем в этих местах шли бои, видимо, наши отступали и побросали много оружия. В том числе стоял штабель ящиков со снарядами к "сорокапятке". Мы притащили по пять-шесть ящиков на орудие. Подобрали несколько пулеметов и ПТР. Вооружились до зубов. Немцы не заставили себя ждать. Когда они пошли через мост, мы его подорвали. Берега реки были болотистые, и танки не прошли, а один, который увяз, мы подбили. Нас обстреливал шестиствольный миномет, но мины рвались метрах в 30-40 от батареи. Им никак не удавалось точно засечь наши позиции. Они попытались переправиться в другом месте и войти в город по нашему берегу, но им пришлось огибать высоту, что прикрывала нас слева, после чего они оказались под огнем танков и моих орудий. Помню, что немецкая пехота подошла совсем близко. Наши пехотинцы не выдержали и побежали. И знаешь, когда ты видишь, что они бегут, а ты не можешь бежать, потому что ты не имеешь права бросить орудия, и против своего желания начинаешь смеяться: "Ты посмотри, как они бегут! Смотри! Давай! Давай! Не отставай! Быстрее в тыл!" И материли их: "Что вы бежите?! Почему вы бросаете нас, а сами бежите?!" А тут, когда немцы показались на пригорке, метров за 250, я приказал: "Бронебойным!" Выстрел звонкий, мощный, а когда мимо летит огненная жутко свистящая болванка, то кажется, что точно в тебя. Страшно... Вот так мы семь дней держали эту позицию.
