Сталин - Белади Ласло (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
После съезда было много признаков, свидетельствовавших о том, что Сталин готовится к новой кампании чистки в самых высоких сферах. Его смерть создала новую обстановку. Видимо, пошатнувшиеся позиции Молотова и компромисс внутри руководства привели к тому, что Председателем Совета Министров СССР стал Маленков, а Молотов — только одним из его заместителей. В официальных сообщениях его фамилия следовала за фамилией Берия. Вместе с тем он опять был введен в новый, более узкий состав реорганизованного Президиума ЦК КПСС и вновь получил назначение на пост министра иностранных дел. В марте 1953 года была освобождена из заключения П. Жемчужина.
После XXII съезда КПСС Молотов был исключен из партии в своей первичной организации. Бывший глава Советского правительства как пенсионер жил в Москве, работал над своими мемуарами в Государственной библиотеке имени Ленина. В 1984 году в возрасте 94 лет, в то время когда Генеральным секретарем ЦК КПСС был К. У. Черненко, его восстановили в партии.
Среди ближайших соратников Сталина жив только Лазарь Моисеевич Каганович. В 1988 году ему исполнилось 95 лет. Каганович являл собой пример бюрократического рвения в работе и ревностного служения. Он был готов жертвовать чем угодно и кем угодно, если этого требовали интересы службы и его Хозяина. У него была репутация человека с сильной волей, упрямого, с большим самообладанием. В 30-х годах он был одним из ведущих безжалостных проводников политики форсированных темпов. К числу его привычек не относились такие, как размышления, тщательное взвешивание. Пользуясь терминологией тех лет, он был «человеком действия», отличным организатором сталинского типа.
Каганович относился к поколению старых большевиков. Он родился 22 ноября 1893 года в Киевской губернии в бедной еврейской семье, работать начал с 14 лет. В 1911 году вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию. В начале 1918 года он впервые получил партийное поручение в столице, став комиссаром организационно-агитационного отдела Всероссийской коллегии по организации Красной Армии. На III Всероссийском съезде Советов он был избран членом ВЦИК. Осенью 1919 года был направлен в Воронеж, стал там председателем губернского ревкома, затем губисполкома. В тот период он установил тесные связи с политическими и военными руководителями Южного фронта — Сталиным, Ворошиловым, Буденным, а также с Орджоникидзе. В сентябре 1920 года Каганович был направлен в Туркестан. Он стал членом Туркестанского бюро ЦК РКП(б), одновременно-наркомом РКИ Туркестанской Советской Республики и членом реввоенсовета Туркестанского фронта. В то же время он являлся председателем Ташкентского городского совета. Через несколько лет после революции Каганович, ранее незаметный партийный работник, уже выполнял значительные партийные поручения. В ходе деятельности Кагановича в Воронеже и Царицыне на его способности обратил внимание будущий лидер партии.
В июне 1922 года, через два месяца после избрания Сталина Генеральным секретарем ЦК, Каганович начал работать в аппарате ЦК, получив сразу значительные задания. Сначала он был назначен заведующим организационно-инструкторским, впоследствии организационно-распределительным отделом ЦК ВКП(б). Значение этих постов в то время трудно переоценить. Начиная с этого момента его карьера пошла вверх. В 1923 году он — кандидат в члены ЦК, через год — член ЦК партии. Тогда же, в 1924 году, Каганович был избран секретарем ЦК. В 1925 году он был направлен на Украину и в течение трех лет занимал пост первого секретаря ЦК КП(б) Украины. В период его работы на Украине вновь возрождалась политика русификации. В 1927 году по обвинению в национализме был отстранен от руководства целый ряд украинских политических деятелей. Однако Кагановича вскоре отозвали с Украины. Сталин решил, что для него важнее временно заручиться поддержкой украинских партийных руководителей в борьбе против Бухарина. С 1928 года Каганович вновь работает в Москве, являясь секретарем ЦК партии. В 1930 году он стал членом Политбюро и был поставлен во главе Московского комитета партии. После XVII съезда партии стал председателем Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). В 1934 году возглавлял транспортную комиссию ЦК и Совнаркома, впоследствии транспортный отдел ЦК ВКП(б). Организацией транспорта он стал заниматься с 1931 года. Тогда началось строительство московского метро. Официальное общественное мнение, печать однозначно приписывали ему основные заслуги в создании московского метро. В мае 1935 года ЦИК СССР постановил присвоить Московскому метрополитену имя Кагановича. Это была награда ему не только как специалисту по транспорту и организатору городского хозяйства, ведь именно Каганович на XVII съезде партии заверил Сталина в том, что вождь и далее может править без каких-либо помех.
«Человек действия», он, являясь секретарем Центрального Комитета, одним из первых узнал о том, что при голосовании на XVII съезде против Сталина было подано 300 голосов. Согласно воспоминаниям В. М. Верховых, члена счетной комиссии, обнародованным в 1957 году, после того как председатель комиссии Затонский решил, что этот факт нужно обсудить с Кагановичем, попросив от членов комиссии терпения, последний вышел из комнаты. Затем, вернувшись, спросил: «Сколько голосов против получил Киров?» «Три», — ответил Затонский. «Ну, пусть столько же будет и у Сталина, остальные уничтожьте». «Серый кардинал» присутствовал при всех важнейших решениях.
С 1935 года, сохранив за собой пост секретаря ЦК, он был наркомом путей сообщения, одновременно с 1937 года — наркомом тяжелой промышленности, с 1939 года наркомом топливной промышленности. В 1939 — 1940 годах он также возглавлял Наркомат нефтяной промышленности. В годы Великой Отечественной войны Каганович являлся членом Государственного Комитета Обороны. Он был заместителем председателя Совнаркома СССР. После войны возглавлял Министерство промышленности строительных материалов, занимал ряд других крупных партийных и правительственных постов.
Весьма характерным для Сталина было решение поставить во главе Наркомата внутренних дел СССР в 1938 году политического авантюриста. Видимо, непросто будет найти документы о Л. П. Берии, потому что, располагая неограниченной властью, он имел возможность уничтожить компрометирующие его материалы. Однако в свете недавно опубликованных воспоминаний предстает довольно живой портрет этого деятеля. Берия ловко использовал подозрительный характер Сталина. Разыграв сцену с покушением против вождя во время отдыха Сталина на Кавказе, он открыл дорогу для своего возвышения. Его неограниченная личная власть была такого сорта, что ее невозможно было сохранить без преступлений.
«Он стал вести себя очень ловко, заняв свой пост наркома, — вспоминает о рассказах своего отца Серго Микоян. — Первым его шагом был вопрос, ошеломивший всех, — может, пора уже поменьше сажать, а то скоро вообще некого будет сажать?»
Слыша такие заявления, с облегчением вздыхали многие люди, жившие в постоянном страхе, что скоро придут и за ними. И только у немногих мелькнула в тот момент мысль, что Берия просто слегка ослабляет вожжи, которые так туго натянул Ежов. Ему потребовалось время, чтобы усовершенствовать тот же самый механизм, сделать его всемогущим и универсальным, но одновременно не только не напугать Сталина, но и, наоборот, убедить его в том, что именно в таком виде НКВД может служить надежной защитой для вождя. В этом заключались подлинный смысл и цель работы, затеянной Берией. Нужны были чрезвычайные дипломатические, организаторские способности, настоящее искусство плетения интриг, чтобы за поразительно короткое время, разумеется при скрытой поддержке Сталина, вновь запустить на полный ход машину репрессий.
Вдова казненного маршала Блюхера так описывает методы правления Берии: «Семь месяцев я провела в одиночной камере на Лубянке. И никогда не забуду первый допрос, который вел сам Берия. Меня не били, не пытали, как многих жен военных, чтобы выжать у них вымышленные показания на мужей. Только мне от этого не легче. У меня отняли самого дорогого человека. Потом я поняла, почему не было надобности в пытках: все документы на Блюхера уже были состряпаны. Меня же просто изолировали, как близкого человека известного маршала. Берия сам вел допрос, очевидно, просто из садистского любопытства. Он держался высокомерно. Не смотрел, а словно бы рассматривал человека, как рассматривают в лупу мелкую букашку. Его внешность вызывала отвращение. От него веяло холодом, безразличием ко всему человеческому в его жертве…»
