Открывая новые страницы... (Международные вопросы: события и люди) - Попов Н. С. (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Сохранился любопытный документ: 4 февраля 1915 года газета «Таймс» поместила объявление почетного секретаря герценовского кружка в Лондоне Максима Литвинова о материальных поступлениях в фонд помощи российским революционерам. Известная актриса Лидия Яворская, княгиня Барятинская, застрявшая в Лондоне из-за войны, внесла 430 фунтов 11 шиллингов 8 пенсов — сумму, которую она собрала на представлениях «Анны Карениной» во время гастролей в Англии. Фанни Степняк, жена известного русского революционера Степняка-Кравчинского, — 3 фунта 15 шиллингов, Николай Клышко — 1 фунт 10 шиллингов. Последним в списке значится Максим Литвинов — 2 шиллинга. Больше у него не было, он очень нуждался. Но до пенса все подсчитал, опубликовал отчет в «Таймсе» и разрешил выдать часть средств на кофе и булочки полуголодным эмигрантам.
В 1918 году, находясь в Копенгагене в качестве уполномоченного Советского правительства, имея в своем распоряжении миллионы иностранной валюты, он не разрешил своим сотрудницам Милановой и Зарецкой потратить и кроны на новые жакеты, хотя бедняги пообносились до неприличия. Миланова послала жалобную шифровку Чичерину. Георгий Васильевич, вняв мольбе, направил телеграмму Литвинову с просьбой купить для него, Чичерина, ботинки, а девушкам по секрету сообщил, чтобы они эти деньги потратили на себя. Литвинов, прочитав телеграмму, сказал, что ботинки Чичерину он… купит сам.
Ленин знал об этих чертах литвиновского характера, улыбался, когда ему об этом рассказывали. Но умение рачительно относиться к копейке ценил.
Свидетельства современников позволяют понять другие черты Литвинова. В. Н. Барков рассказывал: «Литвинов всегда держался с большим достоинством. Это была естественная, неделанная форма его поведения. Ему были совершенно чужды лесть и подхалимство, терпеть этого не мог у других… Просто исключалось, что Литвинов оставался таким, каким он был всегда…»
В сущности, вся жизнь Литвинова прошла рядом с Лениным и Сталиным. Лишь через год с лишним после кончины дипломата партия приоткрыла занавесу над подлинным Сталиным. Но именно при Сталине Максим Литвинов осуществлял важнейшие внешнеполитические акции Советского правительства. Это факт, и от него не уйти: и взлеты, и драмы связаны с этим именем.
А до этого была другая эпоха — шесть лет работы под непосредственным руководством Ленина. Она началась с того первоянварского дня 1918 года, когда из Петрограда в Лондон пришла радиограмма Советского правительства, подписанная Лениным, о назначении Литвинова послом Советской России в Англии. Ведь тогда все 28 послов и посланников царской России отказались служить народной власти, объявили о саботаже.
Они надеялись, что Советская Россия задохнется в кольце внешнеполитической блокады: эти «парвеню» такое тонкое дело, как дипломатия, завалят точно… Литвинов был одним из тех, кто разрушил «надежды» царских чиновников. Интеллектуальной движущей силой новой советской дипломатии стали профессиональные революционеры: выходец из дворянской семьи Чичерин, инженер Красин, учитель Николай Крестинский, пастух Ян Берзин, дочь царского генерала Александра Коллонтай, недоучившийся студент Вацлав Боровский и бывший бухгалтер на фабрике, кассир партии большевиков Максим Литвинов. Они не имели высшего образования, но владели почти всеми европейскими языками. И вошли в историю как созвездие блистательных дипломатов, признанных самыми изощренными адептами старого мира.
Кто прошел перед его потухающим взором в ту последнюю ночь? С кем он был близок? Большую часть жизни проводил за границей — то в Женеве, то в Лондоне, Париже, Вене. Начал замечать, что творится что-то неладное. Уходил в себя, редко откровенничал даже с самыми близкими. Лишь один раз пришел на собрание старых товарищей по партии. С грустью заметил: «Как мало нас осталось!»
Наступил тридцать седьмой год. Год тотального уничтожения и без того малочисленных дипломатических кадров.
В очередной приезд из Женевы на вокзале ему сообщили, что арестован Борис Стомоняков, близкий друг по революционной деятельности, чистый, кристально честный человек. Когда за Стомоняковым пришли ночью, тот пустил себе пулю в лоб, мучался в тюремной больнице. Литвинов позвонил Сталину, просил о немедленной встрече.
— Я ручаюсь за Стомонякова… Он честный человек. Я знаю его с начала века. Ручаюсь за него, — повторил Литвинов.
Сталин, расхаживая вдоль стола, как обычно, раскуривая трубку, подошел близко к Литвинову, сказал:
— Товарищ Литвинов, вы можете ручаться только за себя. Вот мне говорили, что Енукидзе честный человек, а он оказался врагом народа.
Продолжать разговор со Сталиным было бесполезно. Все последние годы Литвинов видел, куда идет этот человек. Его особенно волновали нарушения законности, которые начались задолго до тридцать седьмого. Он спасал, кого мог, не только соотечественников. Зарубежная пресса все чаще сообщала об аресте иностранцев — инженеров, других специалистов, коммерсантов. Однажды Литвинов позвонил Дзержинскому:
— Феликс Эдмундович, вы мешаете нам работать. Арестовываете иностранцев и, думаю, часто без всякого основания…
Дзержинский сказал Литвинову:
— Приезжайте, возьмите пропуск в тюрьму. Вам откроют все камеры. Можете лично ознакомиться с делами арестованных. Если установите, что кто-то арестован без основания, освобождайте этих людей.
Многие арестованные иностранцы были освобождены и выехали за пределы СССР. После смерти Дзержинского о подобном и мечтать было нельзя…
На улицах Москвы, Ленинграда появились плакаты: три столпа державы — нарком по военным и морским делам Ворошилов, карающий меч пролетариата Ежов, руководитель советской дипломатии Литвинов. На плакате Литвинов изображен улыбающимся, в руках папка с надписью: «Политика мира».
Но Литвинов уже знал, что его заместитель Потемкин по поручению Сталина и Молотова публикует в журнале «Большевик» статьи, противоречащие точке зрения Литвинова на принципы внешней политики.
Сталин внешне подчеркивал значение деятельности Литвинова, был щедр на похвалы и награды, иногда чисто по-азиатски делал царские жесты: после возвращения Литвинова из Вашингтона в 1933 году, успешного завершения переговоров с президентом Рузвельтом «подарил» Литвинову свою дачу в Фирсановке близ Москвы. Максим Максимович в кругу близких обронил: «Ермак за покорение Сибири получил шубу с царского плеча. Я за «покорение» Америки — дачу». Были и другие признаки «благоволения», как та телеграмма Сталина Литвинову в Женеву: «Инстанция высоко оценила вашу блестящую речь».
Между тем из Наркоминдела продолжали исчезать опытнейшие сотрудники. «Новых» назначали без ведома наркома. Литвинову становится известно, что за его спиной полпреды получают указания Молотова, что в Берлине торгпред Канделаки ведет тайные переговоры с Герингом и Шахтом…
И тогда Литвинов пишет в правительство заявление об отставке, хотя сомнения в правильности этого шага не дают покоя. Не будет ли трусостью уход с поста в такое сложное время? И не правильнее ли попытаться спасти то, что еще можно спасти? Ведь от советской дипломатии требуются новые шаги, новые поиски, возможно, компромиссы… И он не подал заявление. Оно осталось в сейфе до той ночи на 4 мая 1939 года, когда Берия, Маленков и Молотов прибыли смещать его с должности народного комиссара иностранных дел.
Задумывался ли над вопросом, которым после многие люди задавались и у нас, и за рубежом: почему он уцелел в те годы?
Когда ночью после смещения с поста Литвинов возвратился в Фирсановку, правительственный телефон уже был отключен. Его ждал взвод охраны НКВД, охраны, означавшей только одно. Осенью восемнадцатого года в лондонской тюрьме Брикстон, куда упрятали Литвинова британские власти, соблюдая традиции старой доброй Англии, на двери камеры повесили табличку: «Гость его величества». Теперь он стал, по сути, пленником своей страны, которой отдал всего себя.
