Распутин. Тайна его власти - Хереш Элизабет (бесплатная регистрация книга txt) 📗
В курортном парке Киссингена состоялся праздник, о котором повсюду объявили заранее. Весь парк и окружающие холмы были в этот вечер празднично украшены флагами, транспарантами и гирляндами. Кругом звучала музыка. Вдруг мы увидели, что в центре площади с ее цветочными клумбами надстроена кулиса, которая изображала Московский Кремль со всеми его церквями, стенами и башнями! На переднем плане возвышался Собор Василия Блаженного.
Мы были очень удивлены. Но когда под звуки большого оркестра начался грандиозный фейерверк, нашему удивлению не было предела: бесчисленные искры и огни с шумом, напоминающим выстрелы из пушек, превратили Кремль вместе со всеми его постройками в пепелище! Это была пьеса с огромным количеством огня и дыма, чада и грудой рухнувших стен. Колокольни и кресты церквей сначала наклонялись в сторону, а потом друг за другом падали на землю. Все горело — под музыку увертюры Чайковского „1812 год“. Мы были ошеломлены и в изумлении молчали. Когда мы, пораженные, возвращались домой, то вдруг услышали громкий голос нашего соотечественника, сумевшего забраться на такое место, чтобы его можно было отовсюду видеть, и крикнул: „Вы, вероятно, забыли, как вас спасли русские казаки!“…»
Все это происходит задолго до того, как война с Россией становится реальностью. В то время как царь вместе с Англией предпринимает активные дипломатические шаги, Россия одновременно несмело пытается, — разумеется, безуспешно, уговорить Сербию, принять ультиматум Вены, а те пункты, которые для нее особенно болезненны, передать в Международный арбитражный суд.
Когда Австро-Венгрия по истечении срока ультиматума, который Сербия приняла не полностью, как категорически требовалось, начинает бомбить Белград, Россия занимает выжидательную позицию. Министр иностранных дел пытается даже убедить австрийского посла, что сербское правительство «почти во всех пунктах приняло» ультиматум. Царь все еще надеется, что ему не придется втягиваться в «автрийско-сербский конфликт». Однако он на всякий случай мобилизует войска на юго-западной границе России с Австро-Венгрией.
Кайзер Германии, несмотря на заверения «Ники» по отношению к «Вили», использует концентрацию русских войск на границе с Австро-Венгрией как повод объявить войну России 1 августа 1914 года. Это становится для Николая II полной неожиданностью. Это оказалось не только последним, чего он мог ожидать от кузена, которому доверял и который последние недели играл роль «посредника» по отношению к Австрии, но и ввело в заблуждение. Он, очевидно, все еще ошибочно боялся Австро-Венгрии как крупнейшего врага, о чем позже поведал Жильяру: «Я знал, что рано или поздно неизбежен конфликт с Австро-Венгрией, но я всегда надеялся, что этим придется заниматься моим преемникам…»
Через пять дней Австро-Венгрия последовала примеру Германии. Ничего не подозревающий царь не мог понять, что он, кроме Англии, был почти единственным, кто пытался избежать войны. В 1908 году ему это удалось, когда Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину. В 1913 году он проявил сдержанность, когда Вильгельм провоцировал его отправкой прусской военной миссии в Константинополь и дал понять русскому послу, что «…борьбу между славянами и германцами остановить нельзя» и что при этом «все равно, кто начнет борьбу…» Но теперь у государя, на чью сторону напала Германия, выхода не было.
Наряду с общими с Австрией интересами на Балканах Германия пришла в конфронтацию с Францией из-за Эльзаса и Лотарингии и надеялась на ослабление России. Без ложной скромности в Берлине был провозглашен лозунг «Завтрак в Париже, ужин в Петербурге!» Но для достижения результата различные исходные позиции трех держав были несущественны: все три империи — Германию, Австрию и Россию — ожидал закат.
Когда царь на следующий день после объявления Германией войны России объявляет о вступлении России в войну, устроив благодарственный молебен в Зимнем дворце, а затем выходит к народу на балконе Дворцовой площади, он видит, что площадь полна митингующими патриотами. Его призыв защищать русскую землю, как в 1812 году «с мечом в руках и с крестом в сердце», в соединении с торжественным заявлением, что «мир не будет заключен до тех пор, пока последний враг не покинет русскую территорию», вызывают бурю восторга. Забыта любая критика в адрес правительства, забыта пропасть между разрозненными партиями и оппозицией в Думе — всех объединило в этот момент одно чувство — чувство единения с Россией. Поднимаются флаги с государственным гербом, портреты царя и иконы. Люди опускаются на колени, слышны молитвы и гимн «Боже, царя храни».
Бывший министр Витте — один из немногих, кто активно протестует против вступления России в войну, но при этом не может предложить альтернативы в связи с вторжением немцев. Со свойственным ему пессимизмом он понимает, что война при любом исходе будет иметь катастрофические последствия для России: «Эта война — сумасшествие! (…) Ни один мыслящий человек не может ничего понять в этом пылком и тщеславном балканском народе, сербах, которые не имеют ничего славянского в крови, а являются всего лишь окрестившимися турками. (…)
Чего мы можем ожидать от этой войны? Расширения территории? Не достаточно ли велика империя Его Величества? Нет ли у нас у самих в Сибири, Туркестане, на Кавказе и в России бесконечных пространств, которые еще не исследованы? Захваты? Восточная Пруссия? Не достаточно ли у царя немцев среди его подданных? Галиция? Она полна евреев! Константинополь, „водрузить крест на святой Софии“ [63], Босфор, Дарданеллы?
И даже если мы, что было бы нереально, будем исходить из абсолютной победы, а Гогенцоллеры и Габсбурги стали бы настолько малы, что молили бы о мире — это означало бы не только конец германского превосходства, но и провозглашение республик по всей Европе. Что было бы одновременно и концом царизма.
Я предпочитаю промолчать о том, что мы можем ожидать в случае поражения…»
На следующий день после покушения в Сараево журналист петербургской газеты «Биржевые ведомости» спросил у Распутина, что он об этом думает. Может, он ожидал от «старца», которому приписывают свойства провидца, чего-то большего, но услышал следующий комментарий Распутина: «Ну что может Григорий Ефимович на это сказать, братец? Его (Франца Фердинанда) только что убили. Здесь больше ничего не поделаешь. Нельзя повернуть ситуацию назад, даже если много плакать и рыдать. Можно делать, что хочешь. Каждому придет конец. Такова судьба.
Что касается гостей из Англии в Петербурге [64], то есть причина для радости. Хорошие предзнаменования. Своим крестьянским умом я полагаю, что это большое дело — дружба между Россией и Англией. Союз между Англией и Россией, мой голубок, который находится к тому же в союзе с Францией, это не мелочь. Это не мед для врага, а грозная сила, действительно нечто хорошее.
И хорошо еще, что Священный Синод решил послать ректора Петербургской духовной академии Анастасия, архиепископа Финляндского Сергия и профессора Соколова в Англию, чтобы познакомиться с сегодняшним положением англиканской церкви. Я нахожу сближение между православной и англиканской церковью возможным и даже необходимым. В остальном обсуждать это — не наше дело. Для того есть более умные, чем мы…»
Когда Распутин объявляет себя врагом войны, это, конечно, далеко от политических размышлений и соответствует естественному восприятию любого человека, особенно, крестьянина, для которого война означает, что на сельскохозяйственных работах не будет мужчин.
После этого интервью Распутин уезжает, как и каждое лето, в Покровское. На следующий день после его прибытия, 29 июня 1914 года, в три часа дня он выходит из своего дома, чтобы зайти к почтальону. Но его останавливает невзрачная женщина и низко кланяется — невысказанная словами просьба нищего.
В то время, когда Распутин достает для нее мелочь, женщина вынимает спрятанный под широкой одеждой кинжал и вонзает его Распутину в нижнюю часть живота. Распутин с криком бросается в сторону своего дома, зажимая левой рукой рану, при этом правой рукой успевает схватить палку и отбивается ею от преследующей его женщины до тех пор, пока та не отстает. Когда ее схватили крестьяне, тут же сбежавшиеся на шум, она кричит: «Я убила антихриста, антихриста я убила!»
