Смутное время. Крушение царства - Скрынников Руслан Григорьевич (е книги TXT, FB2) 📗
После свержения Годуновых Романов был освобожден из заточения. Но Лжедмитрий I не спешил приблизить ко двору семью, которой некогда сам служил как кабальный холоп. Вплоть до апреля 1606 года старец Филарет жил не удел в Троице-Сергиевом монастыре. Лишь в последние недели своего недолгого правления Отрепьев в страхе перед могущественной боярской аристократией пытался найти поддержку у Романовых. Останки опальных Романовых были извлечены из земли и перевезены в Москву для захоронения. Самозванец не оставил своими милостями даже малолетнего сына Филарета. В царской казне хранились «посохи: …рога оправлены золотом с чернью». Согласно казенной описи, один посох был снабжен ярлыком, «а по ерлыку тот посох Гришка Отрепьев Рострига поднес… Михаилу Федоровичу». Лжедмитрий не церемонился с духовенством: он отправил на покой ростовского митрополита Кирилла, а митрополичью кафедру тут же передал Филарету Романову.
Почему при выборе патриарха дума и духовенство отдали предпочтение Филарету Романову, получившему сан митрополита из рук Лжедмитрия? Очевидно, в думе оставалось слишком много людей, всецело обязанных Отрепьеву карьерой. Они боялись за свое будущее и избегали крутых перемен. Матерью Ф. Н. Романова была княжна Е. А. Горбатая-Шуйская. Как некогда Борис Годунов после своего избрания, так и Василий Шуйский одинаково пытались привлечь на свою сторону род Романовых. Но ни тому, ни другому это не удалось.
Вдень наречения на царство Василий Шуйский велел убрать тело Лжедмитрия с Красной площади. Труп Отрепьева привязали к лошади и выволокли в поле за Серпуховские, или Болвановские, ворота. Там его бросили в «Убогий дом», куда собирали умерших бездомных бродяг, которых некому было хоронить. «Убогий дом» был переполнен до краев. Туда доставили всех погибших в день кровавого переворота, три дня валявшихся на улицах столицы для устрашения сторонников Лжедмитрия. Исключение было сделано для одного Петра Басманова. Царь Василий разрешил Ивану Голицыну похоронить Петра Басманова в ограде семейной церкви.
Тревога в столице не улеглась. В городе много толковали о знамениях, предвещавших новые беды. Когда труп самозванца везли через крепостные ворота, налетевшая буря сорвала с них верх. Потом грянули холода, и вся зелень в городе пожухла. Из уст в уста люди передавали вести о чудесах, творившихся подле трупа «Дмитрия». Ночные сторожа видели, как по обеим сторонам стола, на котором лежал царь, из земли появлялись огни. Едва сторожа приближались, огни исчезали, а когда удалялись — загорались вновь. Среди глухой ночи прохожие, оказавшиеся на Красной площади, слышали над окаянным трупом «великий плищ, и бубны, и свирели, и прочая бесовская игралища». Приставы, бросившие тело Отрепьева в «божий дом», позаботились о том, чтобы запереть ворота на замок. Наутро люди увидели, что мертвый «чародей» лежит перед запертыми воротами, а у тела сидят два голубя. Отрепьева бросили в яму и засыпали землей, но вскоре его труп обнаружили совсем в другом месте. Произошло это, по словам Буссова, на третий день после избрания Шуйского. По всей столице стали толковать, что «Дмитрий» был чародеем-чернокнижником и «подобно диким самоедам» мог убить, а затем оживить себя. Власти были встревожены и долго совещались, как бы покончить с мертвым «колдуном». По совету монахов тело расстриги увезли в село Котлы под Коломенским и там сожгли. При жизни Отрепьев велел соорудить там подвижную крепостицу, на стенах которой были намалеваны черти. Москвичи прозвали эту крепостицу «адом». Царь Василий уверял бояр, будто Лжедмитрий намеревался истребить их во время военных потех у стен крепостицы. По этой причине тело самозванца было сожжено вместе с «адом».
Немецкий купец Г. Паэрле записал слух о том, что пепел убитого царя собрали, зарядили в пушку и выстрелили. Недостоверность этого слуха очевидна. Прах Отрепьева невозможно было отделить от углей и пепла сожженной крепостицы. Буссов и другие авторы кратко отмечают, что прах Лжедмитрия был развеян по ветру.
Что бы ни предпринимали власти, им не удалось успокоить народ. Сторонники Лжедмитрия, преодолев растерянность и замешательство, стали готовить почву для свержения Шуйского. По-видимому, они надеялись спровоцировать беспорядки в столице, направленные против власть имущих, а также против «литвы», с тем чтобы осуществить контрпереворот.
Однажды ночью, рассказывает капитан дворцовой стражи Я. Маржарет, на воротах дворов, принадлежавших дворянам и иностранцам, появились пометы и надписи, что царь велит народу разорить меченые дома предателей. Примерно тогда же на улицах появились подметные письма от имени «Дмитрия». Пан Хвалибога, дворцовый служитель Лжедмитрия, сообщил об этом эпизоде более подробно: «Около недели (после переворота, т. е. 24 мая. — Р. С.) листы прибиты были на воротах боярских дворов от Дмитрия, где давал знать, что ушел и Бог его от изменников спас… самими бы московскими людьми Шуйский был бы убит, если бы его поляки некоторые не предостерегли, которые другой революции боялись». Поляки ни в коей мере не симпатизировали Шуйскому, но они боялись, что переворот («революция») приведет к новым избиениям иностранцев.
Появление подметных листов в городе, призывы перебить дворян и «литву» возымели действие. В воскресенье 25 мая (4 июня), повествует Г. Паэрле, в Москве произошли страшные волнения: народ потребовал от бояр ответа, почему умерщвлен истинный государь Дмитрий. Паэрле находился под стражей на польском дворе и знал о событиях по слухам. В отличие от него Маржарет был в Кремле подле царской особы и описал происходящее как очевидец. Заговорщики, свергнувшие самозванца, подтолкнули москвичей к мятежу, действуя именем царя Дмитрия. Теперь противники Шуйского пытались использовать тот же прием. Они созвали огромную толпу на Красной площади, якобы по указу царя Василия. Если бы Шуйский, ничего не ведая, вышел тогда на площадь, свидетельствует Маржарет, «он подвергся бы такой же опасности, как и Дмитрий». Однако верные люди успели предупредить Шуйского, и он, по-видимому, распорядился запереть ворота Кремля.
Собрав оказавшихся под рукой бояр и приказав привести к себе тех, кто затеял «сказанное собрание», т. е. вожаков толпы, царь Василий стал упрекать их со слезами на глазах. Под конец он пригрозил думе, что отречется от трона, и в подтверждение своих слов тут же снял царскую шапку и сложил посох. Угроза произвела впечатление. Собравшиеся выразили покорность. Тогда царь не мешкая подхватил посох, служивший символом власти, и потребовал наказать виновных.
Шуйский использовал начавшийся розыск, чтобы упрочить свои позиции в Боярской думе. Со времени смерти царя Федора Ивановича главными претендентами на трон неизменно выступали Мстиславский и Романовы. Царь пытался скомпрометировать эти фамилии. Было объявлено, что зачинщики мятежа замыслили передать корону Мстиславскому.
В конце концов Шуйский не стал наказывать главу Боярской думы Мстиславского, известного всем своей бесхарактерностью и отсутствием честолюбия. Кары обрушились на его родню, что должно было послужить грозным предостережением для главного боярина. К числу родственников Мстиславского принадлежали М. Ф. Нагой и П. Н. Шереметев. Первый был лишен высшего думного титула — конюшего, а второй предан суду. В конце мая Шереметев ездил с Филаретом в Углич за мощами Дмитрия. Судьи не стали ждать его возвращения и провели дознание заочно. В результате боярин «был обвинен и изобличен свидетелями», задержан в Угличе, а позже отправлен на воеводство в Псков.
Тем временем в Москве власти расправились с пятью зачинщиками неудавшегося мятежа. Всех их подвергли торговой казни (били кнутом) посреди рыночной площади. При оглашении приговора бирючи объявили, что Мстиславский, обвиненный ранее как глава заговора, невиновен, вся же вина падает на Шереметева и пятерых его приспешников.
По случаю тревоги в столице власти вспомнили о царе и великом князе Симеоне Бекбулатовиче, в 1575–1576 годах занимавшем московский великокняжеский трон и претендовавшем на корону после смерти царя Федора Ивановича. Постриженный в монахи и заточенный в Кирилло-Белозерский монастырь, ослепший от старости Симеон — «старец Стефан» тем не менее вызывал тревогу у нового властителя Кремля. Симеон был женат на сестре Мстиславского, и это вызывало особые подозрения в момент расследования измены последнего. 29 мая 1606 года пристав Ф. Супонев получил приказ спешно забрать из монастыря «старца Стефана» и отвезти его в Соловки.
