Сталинградцы (Рассказы жителей о героической обороне) - Герасимов Евгений Николаевич (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
За ночь цех несколько раз переходил из рук в руки. Дрались гранатами, автоматами, ножами, кирпичами, даже кулаками, как при Александре Невском.
В цехах заводов шли упорные бои.
Утром немцы стали окружать цех. Комбат Миньков послал меня с донесением в штаб. Туда я благополучно прошёл, а на обратном пути, уже возле цеха, снайпер ударил мне в грудь; пуля правое легкое пробила. Я упал, захлёбываясь кровью. С час пришлось пролежать на снегу в воронке. Потом собрался с силами и поднялся, чтобы добраться до своих, махавших мне руками из пролома цеха. У самого пролома немец, выйдя из-за угла цеха, выстрелил в меня из пистолета почти в упор в грудь. Я покачнулся от удара, но удержался на ногах и прыгнул в пролом.
Майор Миньков лежал в углу, раненный в голову. Я передал ему приказ держаться и доложил, что выдвигаются противотанковые пушки, а потом уже пошёл искать санитарку Нину.
Была в батальоне такая девушка молоденькая, лет семнадцати. Она всё время находилась с нами в цехе. Человек двести перевязала, а сама ни разу не была ранена. Её прозвали «Ниной святой».
Кровь идёт из горла, а я хожу по цеху и кричу: Нина святая!
Немцы были уже зажаты в крайний угол, под станки, но из цеха до вечера нельзя было выйти. Когда Нина перевязала меня, я огляделся и увидел немца, сидевшего под крышей, на ферме. Ударил по нему из автомата, и он повис на цепи. Должно быть, прикован был.
Как стемнело, меня в госпиталь отправили, за Волгу. Беспокоился я сильно за Витю; потерял его из виду в том бою. Лежу уже на койке в госпитале, вдруг слышу, сын говорит:
— Батя, и ты здесь?
Он в один день со мной был ранен и в тот же госпиталь попал.
Перед победой
А. Г. Крюков
Пошли гвардейцы генерал-майора Гурьева, к которым мы были приданы, в наступление, на штурм мартеновских печей «Красного Октября». Мало было среди гвардейцев рабочих бойцов-сталинградцев, прежних ополченцев. Одни погибли в обороне, а других, когда нас за Волгу отправили на переформировку, оставили там работать. Только тех, кто помоложе был, командование зачислило в штурмовые части.
Высадились мы с катеров у «Красного Октября» и расположились на самом берегу против крайних к Волге мартеновских печей. По всему заводу немцы были, а в крайних печах наши удержались.
Комбат вызвал меня к себе.
— Здешний? — спрашивает.
— Да, — говорю. — Тринадцать лет работал на мартенах каменщиком, учеником начал.
— Значит, расположение знаешь?
— Еще бы! Сам эти печи клал.
— Вот это, — говорит комбат, — очень важно: сам клал, значит должен знать, в каких щелях немцы сидят.
Он назначил меня в разведку.
Наш полк имел приказ пробиваться вперёд мартеновским цехом, выйти в чугунолитейный, а оттуда к клубу имени Ленина: У командования был замысел продвинуть войска коридором через весь завод; потом трамвайной линией завернуть к Банному оврагу, где были наши, чтобы таким образом окружить немцев в прокатных цехах — между Банным оврагом и мартеновскими печами.
Немцы на мартеновских печах сидели, как клопы в щелях: и в ваннах, и в газопроходах, и в шлаковиках, и в насадках. Забирались даже в изложницы — формы, в которые металл выливается. Первых двух немцев-«языков» мы за головы вытащили из изложниц. Идём ночью в разведку я, токарь Могильный, тоже с нашего завода, два гвардейца — от колонны к колонне, от болванки к болванке, от изложницы к изложнице. Подошли к колонне, от которой кран поверху ходит, присели — слышим, что где-то рядом немцы бормочут, а где — не видно. Присмотрелись в темноте и увидели: две головы из изложниц торчат. Немцы не слышали, как мы подкрались: ветер был сильный, на разбитой крыше гремели железные листы. Вытащили фрицев, связали, завернули в плащ-палатки и поволокли к себе.
Эго было на десятой печи. Тут особенно упорный бой шёл. Красноармейцы почти не стреляли — гранатами действовали. Доходило до того, что камнями, железными брусьями бились. Меня после разведки послали на эту печь, чтобы показать бойцам, как взбираться на верхние конструкции. Иначе нельзя было немцев выбить из печи. Мы поднялись по колонне наверх и закидали оттуда немцев гранатами и минами.
Очистим один мартен — принимаемся за другой. Сначала очищаем нижний пролёт, насадки, потом верхний — рабочую площадку. Узким коридором шли: направо, на шихтовом дворе, немцы, налево, на литейной канаве — тоже.
Со стороны шихтового двора немцы мешали нашему продвижению на мартенах. Немецкие пулемётчики стреляли с четвёртого этажа столовой. Надо было выбить их из этого здания. Гвардейцы пошли на штурм, ворвались в подвал, но из него никуда нельзя было выйти: подымаешься по лестнице — немцы с площадок бьют из автоматов, вылезешь наружу — из окон гранаты летят. Трое суток гвардейцы дрались за это здание. Лестница была совершенно разбита, одни рельсы остались. Немцы оружие в окно выкинули, а как самим спуститься вниз — не знают. Пришлось им по-обезьяньи слезать.
Теперь легче стало продвигаться мартенами, и вскоре мы вышли в чугунолитейный цех. Здесь тоже очень сильный бой был — за каждой формой немец сидел, но 5 декабря и этот цех мы очистили.
Шаг за шагом выбивали врага.
Был у меня товарищ Коля Моргай, украинец, эвакуированный на наш завод. В обороне мы с ним всё время были вместе в рабочем отряде, а после переформирования нас разлучили, за Волгой я его оставил. В чугунолитейном цехе мы с ним снова встретились.
Только закончился бой. Мы получили продукты, позавтракали; оглядываюсь, у кого бы закурить, смотрю — Коля Моргай. Он прибыл с пополнением. Когда мы расстались, он ещё в гражданском был, а теперь тоже уже переобмундировался в красноармейское, как все рабочие бойцы. Но вид у него был совсем не гвардейский. Парень ещё молоденький, восемнадцатый шёл. Он головой крутил, осматривался растерянно, чуть не плакал. Я только что сто граммов выпил, повеселел, кричу ему:
— Коля, друг, давай сюда!
Здороваемся мы с ним, я спрашиваю:
— Что с тобой?
— Товарищей потерял, — говорит, — да теперь всё равно, от тебя никуда не уйду.
Пошли мы вместе с ним к комбату. Я обратился:
— Дружок молодой с пополнением прибыл. Разрешите ему в наше отделение.
Комбат разрешил и тут же дал нам задание: уничтожить пулемётную точку немцев в кирпичах за асфальтом. Эта точка задерживала продвижение всего полка из чугунолитейного цеха в направлении клуба имени Ленина.
Под стеной цеха была дыра — пролом. Мы пролезли в неё и поползли через асфальт. За асфальтом надо было быстро вскочить на ноги и перепрыгнуть через небольшой бугорок, а потом опять ползти. Я перепрыгнул первый и лёг, — ждал, пока перепрыгнет Моргай. Он прыгнул и упал на самом бугорке. Мне показалось, что он поскользнулся — парень не очень ловкий был. Показываю ему рукой — скорее сползай вниз. А он мне показывает на свою ногу: ранен, мол. Я пополз назад и стащил его с бугорка.
Левая нога у Моргая была оторвана осколком мины по колено — болталась на одном сухожилии. Я перевязал его и попрощался:
— Ну, ползи, Коля, назад.
Он ни разу не вскрикнул, только тихонько заплакал, когда я прощался с ним.
— Не бойся, — старался успокоить его я, — как-нибудь доползёшь до пролома, а то обожди здесь, пока я вернусь, — тогда вытащу.
— Я, может быть, жив останусь, ты не беспокойся, — проговорил он, — а тебя, наверное, убьют.
Он больше всего волновался, что меня убьют; всегда за всех товарищей болел. У него никого родных не было, кроме матери, которая осталась у немцев.
Я пополз дальше и больше не видел Моргая. Нельзя было оглянуться: всё внимание было привлечено пулемётом, который строчил по выходу из чугунолитейного цеха. Я видел ствол пулемёта, огонь, вырывавшийся из ствола. Немцы меня не видели: скрывал железный лом, которым тут всё было завалено.
