Борьба за Дарданеллы - Мурхед Алан (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗
«Чисто пассивная оборона для нас невозможна, — писал он, — это приводит к постепенной потере позиций — а нам нельзя терять ни метра... Но ожидать от нас атак, не выделяя нам справедливой — по западным стандартам — доли взрывчатки и гаубиц, свидетельствует об отсутствии военного воображения. — Он продолжал: — Если бы только К. приехал и увидел все сам! А если этого не получится — если бы я только мог вернуться домой и сам объяснить ситуацию!» Но он не поехал. Иногда окружавшие его офицеры замечали, как он постарел и устал.
В течение этих месяцев командиры на мысе Хеллес постепенно изменили свой подход к планированию операций. Они не теряли надежду, они просто опустили свои прицелы. Вначале союзники намечали продвижение на Константинополь своими силами, а для этого в резерве держалась кавалерия. К июню они сконцентрировались на Ачи-Баба, и чем дольше высота оставалась незавоеванной, тем более важной она представлялась: она как будто разбухала перед ними на горизонте. В июле требования снизились: продвинуться на 700—800 метров, захватить две-три линии вражеских окопов. Точно так же турки постепенно стали отказываться от своих прежних намерений «сбросить врага в море». После июля они уже не проводили лобовых атак, удовлетворяясь тем, что сдерживали союзников и беспокоили их на узком пятачке у моря.
Во многих книгах, написанных об этой кампании вскоре после Первой мировой войны, постоянно повторяется верование, что потомки никогда не забудут то, что происходило здесь. Такая и такая штыковая атака полка «войдет в историю», это деяние — «бессмертное» или «вечное» — сохранится навсегда в исторических хрониках. Но кто в нашем поколении слышал о Ланкаширском десанте, или об ущелье, или о третьем сражении при Критии? Даже сами названия уже почти выветрились из нашей памяти, а была ли взята эта высота или оставлены эти окопы, кажется, уже не имеет большого значения. Все теряется в каком-то беспорядочном впечатлении растраченного и бесполезного героизма, отсталости и незначительности в другом веке. И все-таки, если забыть о действительных сражениях — статистику, планы, названия мест, технические действия — и вместо этого заняться анализом самого поля боя в периоды затишья, чувства солдат, что они ели и надевали, о чем думали и о чем говорили, всякие мелочи их повседневной жизни и сцена оживает перед вами, становится особенно живой. В той или любой другой войне вряд ли могло быть поле боя, похожее на это.
Обычно к мысу Хеллес подходят либо со стороны Имброса, либо Лемноса на каком-нибудь тральщике или плоскодонке, которые перевозят отдыхающих на пляжи после того, как линкоры удалились. Днем это весьма приятная поездка по павлиньи-синему морю, и, только когда окажешься в пяти милях от берега, замечаешь висящее над ним большое желтоватое облако пыли. При ожесточенных боях пыли становилось больше, а ночью или при внезапной перемене ветра она уменьшалась, но присутствовала в ранние летние месяцы. А вместе с пылью в море доносился тошнотворный запах гниющих трупов, временами на расстояние до трех миль. Бахрома обломков с тем же запахом разложения и гниения окаймляла побережье. Но в спокойный день от пейзажа вокруг Седд-эль-Бар определенно веяло чем-то игрушечным — в том смысле, что это место было полно людей, остроумно имитирующих обычную жизнь других, более безопасных мест. Под водой все еще виден зеленый киль «Маджестика», а крепость у пляжа так разрушена, будто кто-то наступил на нее ногой. Все так же здесь находится и «Ривер-Клайд», намертво заякоренный, а вокруг него полно лихтеров и других небольших суденышек. К нему пристроили старый французский линкор «Магента», потонувший в четверти мили к западу, и вместе они образовали миниатюрную гавань в заливе. Появились причалы, а возле них тысячи людей купаются, разгружают корабли, складывают на берегу большие штабеля консервов и ящиков. Вокруг основания скалы турецкими пленными была проложена новая дорога, а длинные колонны лошадей и мулов когда-то стояли здесь в ожидании.
«Сравнение этого места с морским курортом в выходной день, — писал Комптон Маккензи, — так же неизбежно, как и банально. И все же все время сравнение само себя оправдывает. Даже аэропланы над низким утесом к востоку имели вид „прогулочных“, на которых можно поразвлечься за шесть пенсов или за три. Под тентами легко могут скрываться гадальщики по шишкам на черепе и предсказатели будущего. Станцию связи легко можно принять за театр теней. Телеги индийского транспорта, видимые сквозь намытый на берег песок, похожи на ожидающие вас прогулочные коляски».
Однако на этом все сравнения заканчиваются, пыль покрыла все, вихрящаяся, удушающая и отвратительная, а турецкие снаряды проносятся сквозь нее с грохотом поезда-экспресса и разрываются в воздухе. Этот шум временами непрерывен, и солдаты переносят его не как временное неудобство, а как естественное условие жизни. Это столь же неизбежно, как и погода. В вас попадут или не попадут. Ешь, спишь и просыпаешься под аккомпанемент этого грохота. Склоны, обращенные к морю, вроде могли бы служить местами для отдыха, но они часто опаснее, чем фронтовые окопы в одной-двух милях в глубь полуострова, поскольку они представляют очевидные цели для противника: причалы, подходящие корабли, купающиеся солдаты. Со своих высот на Ачи-Баба турки просматривали весь плацдарм, и, когда пыль оседала, им была видна каждая палатка, каждая орудийная площадка, каждый солдат и каждое животное, которое двигалось над скалами. Лошади и мулы подвергались страшным обстрелам, но похоже, они ничего не замечали, пока в них не попадали пуля или осколок. Какая-то благословенная извилина в их мозгу позволяла им стоять тут спокойно, без страха в глазах, пока рвущаяся вокруг шрапнель заставляет бросаться на землю все человеческие существа. «Фонтаны земли, фонтаны воды, — писал своей жене французский доктор, — снаряды покрывают нас потоком стали, рассыпаясь, шипя и шумя... без этого лучащегося прекрасного света было бы пугающе печально».
Были и такие, особенно среди пожилых людей, впервые оказавшиеся под артиллерийским обстрелом, кто просто не мог вынести этого и кого было необходимо отправить домой. «Слабые духом приходили в расстройство, — писал доктор. — Немногие были способны вынести эту реальность. Существует физическая экзальтация, которая все деформирует, затемняет и лишает людей способности мыслить здраво».
Холодная погода затянулась до конца мая, и в этот период солдаты чувствовали себя совершенно здоровыми. Май был просто идиллическим месяцем года, когда кругом цветут цветы, даже в ничейной полосе, и потрясающие закаты ниспадают на Имброс и монолитные утесы Самофракии. Артиллерийский обстрел не особенно донимал, и солдаты спали в палатках. Потом в июне, когда турки установили орудия крупного калибра позади Ачи-Баба, началось яростное окапывание, и армия ушла в траншеи и блиндажи, иногда открытые небу, иногда накрытые сверху гофрированным железом и слоем грунта. Вначале с азиатского берега не было регулярных обстрелов, и сторона утесов, обращенная к югу и востоку, считалась благоприятной для обустройства жилища. Она была известна как терраса с видом на море. Потом однажды новые орудия открыли огонь из Кум-Кале с противоположной стороны пролива, и снаряды стали рваться прямо у входных дверей блиндажей, которые прежде казались такими безопасными. Восточную оконечность полуострова, противолежащую Азии, удерживал французский корпус, и им доставалось больше всех: как-то однажды взорвалось 2000 кварт незаменимого вина. К концу месяца сеть траншей и укрытых дорог протянулась от берега до передовых рубежей, и можно было прошагать несколько миль, не высовывая голову из-за бруствера.
Изменились окраски ландшафта. Исчезла трава, и вместо зеленых всходов появились пустоши, покрытые бледнеющими темно-красными цветами дикого тимьяна, высохшими стеблями лилий, случайным пыльно-розовым олеандром, зеленым фигом или гранатом с небольшим пламенным цветением на фруктах. Все остальное было коричневого цвета, а пыли в этой полупустыне было по щиколотку. С нарастанием летней жары появились насекомые и животные, и многие солдаты, чьи жизни сузились до нескольких квадратных метров земли вокруг них, впервые познакомились с тарантулами и сороконожками, скорпионами и ящерицами, непрестанным насилием цикад на деревьях. Маккензи, напряженно вглядываясь в бинокль, чтобы заметить атаку на фронте, вдруг обнаружил черепаху, ползущую прямо по оси его сектора наблюдений.
