Великий торговый путь от Петербурга до Пекина (История российско-китайских отношений в XVIII–XI - Фауст Клиффорд
По подсчетам Монетной конторы, запрошенная монголами цена выглядела очень выгодной. За вычетом транспортных издержек, затрат на плавку и чеканку с каждого пуда чистого золота можно было рассчитывать на прибыль в размере 1356 рублей, или 33 с 5/22 копейки за каждую отчеканенную золотую монету номиналом 10 рублей (червонец). Итак, С. Свиньин со своим товарищем М. Скерлетовым в октябре 1739 года заключили с Муратом контракт на поставку 12 пудов золота той пробы, что и образцы, которые он предоставил раньше, с ввозом на протяжении последующих трех лет по цене 1 рубль и 80 копеек за золотник. Сенаторы ликовали: даже больше, если бы российские товары уходили в обмен на золото бухаритинов, все российские серебряные монеты останутся на родине, а вывозимые за рубеж товары казначейство получало возможность облагать обычными таможенными пошлинами и приносить еще большую выгоду своему государству.
Эйфория от ввоза драгоценного металла из китайских владений продлилась недолго. В скором времени открылась пренеприятная истина, заключавшаяся в том, что на приобретение нужного казначейству количества золота требуется большое количество серебряных монет (предположительно, выпуска с пониженной пробой). В кабинете распорядились предоставить С. Свиньину столько серебра, сколько ему было нужно, но контракт с Муратом не принес того результата, на который все так рассчитывали. В 1739 году из фондов Иркутской канцелярии предоставили С. Свиньину серебряных денег на 13 824 рубля на покупку 2 пудов золота, а также дали ему понять, что в дополнение к данной сумме, если ее не хватит, ему разрешается использовать кое-какую оставшуюся пушнику, заготовленную для пекинского обоза. Канцелярия тогда находилась в таком положении, что у нее долгое время отсутствовала возможность на предоставление такого рода субвенции, однако и на данный факт обратили внимание в Сенате. Сенаторы признали, что руководство Иркутской канцелярии, обычно страдавшей из-за нехватки фондов, уже сделало свой вклад в расходы на пекинский обоз и помогло выплатить жалованье многочисленным участникам Камчатской экспедиции. Но при этом у него не нашлось лучшего источника средств, чем расписки Сибирской губернии, поступившие для оплаты в Сибирский приказ. Сенаторы считали задачу закупки данного золота настолько серьезной, что приказали руководству Монетной конторы собрать все возможные фонды на тот случай, когда и если полностью истощатся средства Сибирской губернии.
Все-таки, как нам кажется, главным препятствием на пути финансового успеха данного государственного предприятия служила отнюдь не нехватка наличных денег и товаров. По не совсем бесспорным причинам именно С. Свиньин не смог довести до конца задуманные им сделки. В конце срока действия контракта, наступавшего 15 октября 1743 года, он отправил в Москву только небольшое количество золота и сообщил, что у него на руках на границе находится еще 11 фунтов, 61 и 3/4 золотника драгоценного металла, то есть золота общей стоимостью 2011 рублей и 5 копеек. Но из фондов Сибирской губернии ему выдали 39 174 рубля и еще 3552 рубля на расходы. С. Свиньин не сподобился отчитаться, куда делись все эти деньги, и в скором времени его взяли под стражу.
Как раз в этот момент власти Санкт-Петербурга обратились за содействием к Л. Лангу. В Монетной конторе, казначействе и Сенате на протяжении нескольких лет обсудили множество проектов по избавлению своей страны от медных монет низкой пробы, а также серебряных денег мелкого номинала. В подавляющем большинстве случаев требовалось увеличение объема использования серебряных монет. В то время (март 1744 года) потребность в чистом серебре обострилась как никогда раньше, так как из Монетной канцелярии поступил доклад о том, что в ее санкт-петербургских и московских хранилищах накопилось больше 712 пудов (около 25,7 тысячи фунтов!) серебряного сплава. И в этой конторе считали, что данный сплав нельзя довести до предписанной коммерческой пробы методом обычной переплавки. Отсюда возникала потребность в добавлении в этот сплав ефимков или другого сплава серебра высокой пробы. В Коммерц-коллегии предприняли было попытку приобрести как можно больше серебра в обмен на российские товары, торговавшиеся в Амстердаме, но действительный тайный советник князь Алексей Дмитриевич Голицын подсчитал, что на приобретение 5432 пудов ефимков, необходимых для повышения пробы залежалого сплава, потребуется пять лет. Единственное оперативное решение данной задачи состояло в покупке максимального количества персидского и китайского серебра; Л. Лангу дали указание купить на границе все серебро, какое там только найдется.
Нам не дано знать, насколько успешно шли дела у Л. Ланга в привлечении серебра из китайских земель, но можно отметить, что несколько позже продолжали неоднократно поступать распоряжения относительно скупки золота и серебра для нужд Российского государства, как только этот товар появлялся на рынках Востока. В 1751 году, например, купцы-бухаритины доставили небольшие партии того и другого металла к Оренбургскому рубежу, и из Сената поступило распоряжение его выкупить за счет казначейства на фонды губернии, а также направить пробирного мастера для проверки его чистоты. Цену за 1 золотник назначили в размере рубля для золота и 9 копеек для серебра. X. Трусевич приводит, без ссылки на заслуживающие доверия документы, много других случаев в 1750-х и 1760-х годах приобретения у бухаритинских купцов небольших партий золота и серебра в различном виде — в слитках, брусках, монетах и золотом песке. Местом действия практически всегда назывался Оренбургский рубеж и его окрестности.
В общем и целом попытка государства по упорядочению обращения драгоценных металлов в торговле с китайцами выглядит еще менее успешной, чем навязывание государственной монополии на торговлю ревенем. Практически невозможно оценить в деталях воздействие финансового фактора покупок золота и серебра на монгольской границе, а также обозниками в Пекине на состояние валютного благополучия России в середине XVIII столетия. Судя по дошедшим до нас свидетельствам, получается так, что суммарные объемы благородных металлов, фактически ввезенных из китайских владений, далеко отставали от уровня желательного, нужного и ожидаемого в русском казначействе. По факту увольнения со службы С. Свиньина напрашивается еще одно предположение о том, что его самые радикальные и многообещающие усилия по приобретению китайского золота и серебра направлялись в ошибочное русло, причем делалось это не совсем порядочными сообщниками. Хотя нам трудно доподлинно судить, смог ли бы другой чиновник, обладавший честностью и изобретательностью Л. Ланга, преуспеть в решении задачи по ввозу очень крупных партий благородного металла, необходимого для решения проблемы казначейства. Трудно даже предположить, чтобы мандарины китайского двора позволили утечку очень большого количества золота или серебра из своей страны. На самом деле прекрасно видно, что более поздним пекинским обозам доставалось гораздо меньше благородных металлов, чем первым двум или трем, посетившим китайскую столицу сразу после заключения Кяхтинского договора. В любом случае представляется разумным заключение о том, что попытка Российского государства завладеть вроде бы наиболее продуктивным источником золота и серебра совсем не поспособствовала развитию торговли до достаточно крупного уровня, чтобы послужить средством спасения России от продолжавшегося денежного бедствия страны. Речь идет о бедствии, из-за которого в 1760-х годах пришлось прибегнуть к выпуску больших объемов бумажных денег. На протяжении столетия некоторое количество золота и серебра купцы-единоличники ввезли через Кяхту, львиную долю которого передали в распоряжение казначейства. Должна была существовать и контрабанда золота и серебра, но ее масштаб определить невозможно.
Шелк
В тот или иной момент русской истории право на ввоз из-за рубежа и изготовление изделий из шелкового сырья предоставлялось в качестве великой привилегии особо избранным неофициальным просителям, но исключительного права на изготовление или сбыт данной тонкой ткани за Русским государством никогда не сохранялось. Еще в 1717 году Петр Великий предоставил монополию на переработку коконов в шелк и шелковую парчу в России московскому купцу Ивану Евреинову и его товарищам по общему предприятию. 20 лет спустя, когда пришло время для продления его привилегии, И. Евреинову на основании его же прошения предоставили величайшую торговую льготу, которой не пользовались остальные купцы, занимавшиеся торговлей на границе: ему разрешили отправлять с пекинскими обозами русские товары стоимостью до 10 тысяч рублей. Эти товары предназначались для обмена исключительно на сырье для изготовления шелка, и даже тогда такой обмен происходил под тщательным надзором со стороны директора обоза, отвечавшего за то, чтобы оборот товара, принадлежащего частным лицам, не шел во вред государственной торговле. В своем прошении И. Евреинов сетовал на отсутствие у него возможности полностью загрузить производственные мощности его новой московской шелкопрядильной фабрики по причине отсутствия сырья в виде кокона шелкопряда. Такого сырья, докладывал он властям, просто не появлялось на торгах в Кяхте и Маймачене. Купец Евреинов к тому же просил освободить возимый им в Россию шелк от всех поборов. Но царица Анна отказалась уступать ему свой таможенный доход. После 1737 года в Пекин снарядили только три обоза, и в отсутствие бухгалтерских книг данных предприятий остается загадкой, воспользовался ли И. Евреинов на самом деле предоставленной ему привилегией. Если воспользовался, то по пограничной торговле этого практически незаметно. К тому же И. Евреинов занимался гораздо больше не коммерцией, а товарным производством, предназначенным для поощрения переработки шелкового сырья в России.
