Открывая новые страницы... (Международные вопросы: события и люди) - Попов Н. С. (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Тот, кто имел возможность близко наблюдать Георгия Васильевича, не мог не подивиться вахтенному характеру его труда. Он сохранил образ жизни подвижника революции, который принял еще в годы своей жизни в Лондоне. Его рабочий день, в сущности, был рабочими сутками. Он ложился с рассветной звездой и вставал на пределе утра и дня. Разумеется, полный день и всю ночь он оставался за рабочим столом. Этот распорядок был распространен на аппарат наркома, в частности на единственного его заместителя в первые годы после революции — Льва Михайловича Карахана.
Те из иностранных представителей, кто успел обжить Москву, следовали распорядку наркома: встреча с ним могла состояться поздно вечером, в полночь, за полночь, а подчас и под утро.
Единственное средство отвлечься от дел — сесть за рояль. До последних дней своей жизни Георгий Васильевич сохранил страсть к музыке. Наверное, это происходило часто, но принимало формы необоримые, когда в Наркоминдел приходили добрые вести. Так было в ноябрьскую ночь 1922 года, когда на Кузнецком мосту была получена телеграмма о том, что японские войска покинули советскую землю. Посол И. Майский рассказывал мне, как Георгий Васильевич, получив телеграмму с Дальнего Востока, увлек его и Михаила Кольцова к себе в кабинет, где стоял рояль, — играл Моцарта, которым был очарован всю жизнь. Но не только Моцарта — любил импровизировать. Этот своеобразный свободный полет был всегда интересен и очень точно передавал настроение. Когда выдавался свободный час-другой, посвящал их книге о Моцарте, подсказанной годами раздумий о творчестве великого композитора, — первые фрагменты чичеринской рукописи относятся к тем годам.
Если верно определение «человек пришел к нам из будущего», то оно верно именно по отношению к Чичерину. В нем была гармоничность, о которой мечтали умы Возрождения, именно таким, хочу предположить, могли видеть человека завтрашнего дня и Леонардо, и Рафаэль, и Микеланджело. И суть не только в гармоничном развитии интеллекта, который распространился на знание истории, литературы, живописи, музыки, искусства, русского и мирового, редкое постижение языков, многих европейских и частично восточных. Суть не только в этом, но и в столь же гармоничном сочетании интеллекта и нравственных достоинств личности — поистине он пришел к нам из будущего. В том, как он отдал всего себя революции, приняв образ жизни спартанца-подвижника, в том, как он добровольно отрекся от благ, которые оставили его состоятельные пращуры, отдав, как отмечалось, немалое состояние революции, сказалась та мера бессребреничества, та степень бескорыстия, которая характеризует человека, чей ум действительно Устремлен к мечте о свободном будущем человечества.
Ничего не может быть парадоксальнее, чем сочетание душевных достоинств этого человека, сути его личности, мира его идеалов и надежд с качествами некоторых из тех, кто встал во главе страны после смерти Ленина. Тех, кто решил лишить Чичерина положения главы советской дипломатической службы, отодвинуть его — где-то в середине 20-х годов эта тенденция дает себя знать все заметнее.
Но с уходом Георгия Васильевича остались многие, кто были его сподвижниками, — чичеринская когорта. Для расправы с ними была изобретена специальная форма отставки, когда человека грубо отстраняли от дел. Эта форма была распространена на послов, пришедших в дипломатию из революции, — Б. Штейна, С. Аралова, Я. Сурица, многих других. В сущности, не избежал отстранения А. Луначарский, удостоенный посольского назначения, однако скончавшийся во Франции, так и не приступив к службе. Применялись и другие способы удаления с оперативной работы — был создан, например, институт советников, обремененный всем на свете, кроме реального дела.
Существенная оговорка: на смену тем, кто ушел, пришли новые. Была объявлена своеобразная мобилизация. Приближалась война, и этой мобилизации были сообщены темпы предвоенного времени. Из разных городов страны на Кузнецкий мост ехали молодые ученые, журналисты, инженеры, служащие, агрономы, учителя. Требование: знание языка, хотя бы элементарное. Была наскоро написана «История дипломатии», созданы курсы для подготовки дипломатических кадров. Никто из вновь пришедших не знал старых послов. Как на динозавров, смотрели на Коллонтай и Литвинова, которые время от времени появлялись на Кузнецком.
Разразилась война, и валом огня, валом смертельной опасности все предшествующее было отодвинуто… Надо сказать, что это новое поколение дипломатов видело свою задачу в спасении Отечества, и справедливо видело, действовало самоотверженно и многое сделало для Победы — было бы несправедливо это не видеть и тем более это недооценивать.
И только после войны, оборачиваясь назад, постигая прошлое нашей дипломатии, стали проникать в суть того, что означали для Кузнецкого моста многострадальные 30-е, по праву оценивая события, у которых одно название — трагедия.
Но мы обогнали время — вернемся, как велит хронология, к событиям, происшедшим раньше.
Массовая демобилизация чичеринских кадров, которая принимала размеры стихийные, была всего лишь прелюдией похода против посольского корпуса. Через год после смерти Георгия Васильевича был арестован Л. М. Карахан и вскоре расстрелян. Карахан, как было сказано, — первый и некоторое время единственный заместитель Чичерина в зоревые годы революции. Редко с кем из своих заместителей, которых позднее побывало множество, Георгий Васильевич работал в таком контакте, в таком дружеском согласии.
У Карахана был талант общения. Достаточно сказать, что Лев Михайлович в немалой степени привлек к Стране Советов виднейших деятелей зарубежного мира: Эррио, Ататюрка, Сунь Ятсена.
Н. Крестинский принадлежал к той группе наших политиков, которые росли вместе с революцией, назначался на важные посольские посты. Был взят под стражу едва ли не с первой группой дипломатов и расстрелян.
Михаил Кольцов какое-то время числился в кадрах наркомата, и не столько в качестве оперативного работника, сколько автора листовок к иностранным войскам, идущим на Страну Советов. Газетчик, всем периодам суток предпочитавший ночь, он обожал ночные телефонные разговоры с Чичериным — многие кольцовские идеи, относящиеся к новым и новым изданиям, на которые был скор «Огонек», родились в этих беседах. Опыт оперативной работы в Наркоминделе ему пригодился, когда он был своеобразным представителем советской стороны в испанской республиканской армии. Человек превеликого мужества, прозорливый политик и, конечно, дипломат, знающий цену оперативной акции, он много сделал для сплочения интербригад. Был арестован вскоре после возвращения из Испании и расстрелян. В гряде посольских вершин одна из самых мощных заслуживает быть названной его именем.
Полпред Ян Берзин, в сущности, ушел из жизни в расцвете сил — в 57 лет. Он был участником двух революций. Интеллигент, чьи познания в истории были огромными, он был выдвинут латышскими коммунистами на пост наркома просвещения республики, а с созданием Коминтерна стал одним из его секретарей. Человек высокого интеллекта, полиглот, он не без личного почина Чичерина был назначен полпредом в Финляндию, а затем в Австрию.
И в заключение о судьбе послов, которых я знал. Первое имя — Иван Майский, посол в Великобритании. Помню, как в пору моей службы корреспондентом «Красной звезды» встретил на военном аэродроме, занесенном обильным декабрьским снегом сорок первого года, летчика-инженера Павла Федрови, только что вернувшегося с Британских островов, и тот рассказал о бивуачном житье-бытье нашего посольства в Лондоне.
— Посол Майский был все эти месяцы со мной рядом, — говорил Федрови, — вместе ездили на базы польских летчиков, защищавших лондонское небо, вместе принимали боевые машины на танковом заводе… Кстати, он человек литературный — был редактором «Звезды», в дружбе с Шоу и Уэллсом!..
Последнее заинтересовало, не каждый посол мог похвастаться дружбой с Шоу и Уэллсом. И вот удача: когда работал над «Дипломатами», возникла проблема: «Кто знал Чичерина по его лондонской поре?» Люди бывалые подсказали: «Майский!.. Кстати, он только что вышел из тюрьмы — просидел три года. — И добавили не без печального юмора: — Выпустили и извинились, ошибка, мол… Ничего не скажешь, жест почти рыцарский: раньше держали и дольше, да не извинялись…»
