Жатва скорби - Конквест Роберт (лучшие книги .TXT) 📗
Мы знаем десятки таких случаев. В одной деревне бедняк-коммунист был исключен из партии и выслан как пособник кулаков за то, что выказывал скорбь по поводу расстрела своего родственника-кулака, сопротивлявшегося выселению, и даже похоронил его.[ 114] Современный советский писатель Виктор Астафьев так рассказывает об общем сочувствии к кулакам, которых высылали в низовья Енисея:
«При выселении собралась на берегу вся деревня, вой стоял над Енисеем, выселенцам несли кто яичко, кто калач, кто сахару кусок, кто платок, кто рукавицы».[ 115]
Даже в официальных изданиях того периода можно встретить рассказ про крестьянина, который, защищая друга, сказал, что, раз того раскулачивают, его самого тоже надо раскулачить, потому что хозяйства у них были одинаковые; крестьянину велели подать свою просьбу в письменном виде, после чего – раскулачили[ 116]. В марте 1930 года «Правда», пытаясь оценить это дело, заключает: «Далеко не все середняки политически подготовлены и способны признать необходимость организации и развития колхозов, а также ликвидации кулака как класса»[ 117]. Шестой съезд Советов, состоявшийся в марте следующего, 1931 года, должен был «клеймить позором» бедняков и середняков, которые помогают кулакам бороться против колхозов. Было также признано, что страх подвергнуться раскулачиванию иногда превращает середняков в «противников коллективизации, советской власти и политики партии вообще… и тем самым до некоторой степени нарушает изоляцию кулака»[ 118].
В секретных письмах ОГПУ сообщается, что даже городские рабочие проявляют «отрицательное отношение» к депортации кулаков.[ 119] Старые связи еще держались. В секретных партийных отчетах говорится о рабочих-коммунистах на фабриках, которые сохраняли участки земли в деревнях, а заработок на промышленных предприятиях позволял им «становиться кулаками». На одной фабрике 80 процентов состава партийной ячейки было связано с сельским хозяйством, и ячейка поэтому «проводила кулацкую политику».[ 120]
Как и прежде, люди больше уважали крестьянина, добившегося благосостояния за счет своего труда, чем завидовали ему. Один из ведущих специалистов писал по этому поводу: «Зажиточного соседа иногда ненавидели как жадного кулака, эксплуатирующего других, но гораздо чаще он вызывал зависть и уважение как добившийся успеха крестьянин».[ 121] Сторонник советского режима Морис Хиндус так описывает пропагандистский фильм Эйзенштейна о коллективизации:
«Один из злодеев был кулак. Что за чудовище: толстый, ленивый, прожорливый, подлый – словом, подобное создание еще не ступало по земле. Разумеется, в действительности вам вряд ли доведется встретить такого, даже в России. Кулак мог подчас жестоко обращаться с бедными крестьянами, но он никогда не был тем толстым, ленивым, ненасытным чудовищем, каким его изображает Эйзенштейн. В реальной жизни кулак был одним из самых трудолюбивых, бережливых и прогрессивных хозяев на селе… Он трудился без устали, на удивление всем».[ 122]
В отчете ОГПУ от 1931 года цитируются слова деревенского счетовода: «Забрали лучших, самых прилежных работников» (а никчемные остались).[ 123] По Шолохову тоже выходит, что кулаки были не только самыми прилежными работниками, но и самыми передовыми хозяевами. У него главный враг колхоза начал в 1920 году с «голой хаты», добывал лучшие семена, применял химикаты, следовал советам агрономов. Не раз слышали мы о просоветски настроенных бедняках, которые, получив землю, стали кулаками. Для них даже было изобретено особое название – «красные кулаки». В трех деревнях (в Черниговской, Полтавской и Винницкой губерниях) нашлось пятеро таких, кулаков. Двое из них были некогда пастухами, двое других тоже были совершенно безземельными, а пятый владел участком в полгектара. Все они были выселены в 1930 году.[ 124] В деревне Рудкивцы на Подолье двенадцать крестьян, принявшие в гражданской войне сторону большевиков, в большинстве бывшие «красные партизаны», стали жертвами советского режима и погибли: двое покончили самоубийством, семеро скончались в изгнании, недалеко от Мурманска[ 125].
Один из бывших активистов записал в 1932 году со слов своего приятеля-агронома:
«Некоторые из них – герои Красной армии, те самые парни, которые брали Перекоп и чуть не взяли Варшаву. Они осели на земле и пустили крепкие корни. Разбогатели! Только тот, кто не вкалывал, остался бедняком. Те самые, которые и на черноземе не могли вырастить ничего, кроме сорняков, не могли надоить молока от племенной коровы. Они-то потом вопили про классового врага, жиреющего на их поте и крови».[ 126]
В романе Шолохова красногвардеец, сын бедного казака, раненный в гражданскую войну и получивший награду, становится кулаком. При НЭПе он «начал богатеть, несмотря на наши предупреждения. Работал день и ночь». Этот бывший красногвардеец говорит своим прежним товарищам-коммунистам: «Да и советская власть не на вас… держится. Я своими руками даю ей, что жевать». Новый, только что приехавший в колхоз председатель, для которого героическое прошлое этого крестьянина никакого значения не имеет, коротко замечает: «Кулаком стал, врагом сделался – раздавить! Какие тут могут быть разговоры?»
Партия не пользовалась поддержкой крестьян и знала это. Но, согласно официальной партийной линии, середняк был на ее стороне в классовой борьбе против кулака. Эту двуликую истину надо было перевести на язык классового террора.
Шолохов описывает несколько случаев изгнания кулаков из домов. Толпа крестьян сочувствует кулаку. Когда из хаты выгоняют старика с полоумным сыном и тот опускается на колени, чтобы прочесть молитву, активисты велят ему идти дальше, но возмущенная толпа кричит – дайте ему хоть с родным домом распрощаться, а женщины начинают голосить, после чего старика обвиняют в «подстрекательстве».
Мы располагаем сотнями свидетельств непосредственных очевидцев о том, что произошло с несчастными кулаками.
Вот несколько из этих историй. Безземельный в прошлом крестьянин, служивший в Красной армии, имел к 1929 году 35 акров (приблизительно 14 га) земли, двух лошадей, корову, борова, пять овец, сорок кур – на семью из шести человек. В 1928 году он был обложен «налогом» в 2500 рублей и 7500 бушелей (примерно 188 тонн) зерна. Крестьянин не сумел выплатить этот налог, и его дом (стоимостью 1800–2000 рублей) был конфискован для уплаты штрафа, а затем «куплен» за 250 рублей местным активистом. Домашняя утварь тоже была «распродана» активистам, а сельскохозяйственный инвентарь перешел к колхозу[ 127]. Самого крестьянина арестовали. В тюрьме ему предъявили обвинение в принадлежности к кулакам (хотя в прошлом именовали лишь «подкулачником»), в отказе платить налоги, в подстрекательстве против коллективизации и советского правительства, в принадлежности к тайной контрреволюционной организации, во владении 500 акрами (200 га) земли, пятью парами быков, стадом в пятьдесят голов крупного рогатого скота, эксплуатации батраков и т.д. За эти преступления его приговорили к десяти годам принудительного труда.[ 128]
