США — диктатор НАТО - Караганов Сергей Александрович (читать книги полные TXT, FB2) 📗
Началась интенсификация военных приготовлений, с упором на наращивание атомного потенциала. Одновременно в кабинетах военного ведомства один за одним рождались планы атомных войн против СССР. Последним из известных и самым разработанным был «Дропшот», принятый в 1949 году. По сути дела именно в 40-е годы американские военные планировщики разработали, а их руководители приняли стратегию «массированного возмездия», которая лишь много позже, в 1954 году, была с помпой объявлена государственным секретарем США Джоном Даллесом и была сделана официальной доктриной НАТО. И в 40-х годах, и позже, когда «массированное возмездие» уже вышло на поверхность, речь шла о «тотальной» войне, о «массированных» ударах, о различных их вариантах. Но одно оставалось неизменным. С самого рождения американской атомной стратегии США исходили из атомной, позже термоядерной войны, ограниченной территорией Европы.
Вновь «красная угроза»
Важнейшим проявлением курса на конфронтацию с СССР стало раскручивание мифа о «советской военной угрозе». Уже в июне 1946 года будущий госсекретарь США Джон Даллес опубликовал в журнале «Лайф», одном из самых популярных американских периодических изданий того времени, пространную статью, носившую программный характер: «Мысли о советской внешней политике и связанных с этим действиях». Затем статья была издана брошюрой, широко распространявшейся в Западной Европе. СССР, заявлял Даллес, «угрожает миру и безопасности» повсюду.
Началась крикливая кампания о «175 (200, 215) советских дивизиях, готовящихся к броску на Запад», на страницах буржуазной печати появился страшный русский медведь с красноармейской звездой. «Постоянный мир не может быть обеспечен, пока Азия стоит на Эльбе», — пугал западноевропейцев и американцев Черчилль. Между тем, раздувая кампанию об «угрозе» со стороны СССР, Вашингтон и союзные с ним силы в Западной Европе не могли не отдавать себе отчета в том, что реально такой угрозы не существовало.
В Вашингтоне знали, что СССР резко сокращает численность армии: с 1945 по 1948 год она была сокращена вчетверо — с 11 млн. 365 тыс. по 2 млн. 874 тыс. человек. Прекрасно известны были и советские предложения — о выводе членами ООН войск с территории других членов Объединенных Наций; о всеобщем сокращении вооружений; о запрещении атомного оружия. В Вашингтоне понимали, что СССР хочет мира, нуждается в мире, но признавали это лишь в меморандумах для внутреннего пользования с грифами «секретно» или «совершенно секретно». В одном из таких документов, озаглавленном «Обзор международной ситуации», распространенном среди высшего американского руководства 6 ноября 1947 года, недвусмысленно признавалось отсутствие у СССР агрессивных замыслов: «Советский Союз не хочет и не ожидает войны с нами в обозримом будущем». В меморандуме Совета национальной безопасности № 20/4, утвержденном президентом Трумэном в ноябре 1948 года и являвшемся официальной директивой, на основе которой формировалась американская внешняя политика до 1950 года, эта мысль была выражена столь же прямо: «Нынешние оценки указывают, что Советский Союз, по-видимому, не замышляет намеренного начала военных действий».
«Советский коммунизм, — писал через несколько лет Джон Даллес, — избегает всего того, что похоже на войну одного народа против другого… Большинство осведомленных лиц склонно считать, что не существует непосредственной угрозы вторжения Красной Армии из России в Западную Европу или в Азию для ведения агрессивной войны». Это признание было сделано в книге «Война или мир», вышедшей в условиях, когда Европа была уже расколота, были созданы НАТО и вся военно-политическая структура, ставившая западноевропейские страны в зависимость от США. Теперь Даллес мог позволить себе пооткровенничать, хотя такие откровения прямо подтверждали лживость мифа о «красной угрозе».
Но кампания о «советской угрозе» продолжалась, меняя направления в зависимости от потребностей тех, кто ее раскручивал. «Советские дивизии, изготовившиеся к прыжку на Запад», присутствуют в этой кампании постоянно, выходя на первый план и «увеличиваясь в размере», когда США особенно настойчиво требуют от своих союзников увеличения расходов на обычные вооружения. Так было, в частности, в 1951 году, когда Вашингтон готовил лиссабонскую сессию Совета НАТО, принявшую в 1952 году программу резкого увеличения числа боеспособных дивизий НАТО, и пытался настоять на ее полномасштабном претворении в жизнь. Так было во второй половине 70-х годов, когда готовилась и была принята в 1978 году долгосрочная программа перевооружения сил общего назначения НАТО. Так происходит сейчас, когда Пентагон и его агенты в натовских штабах пытаются навязать Западной Европе закупку обычных вооружений нового поколения с особо мощным поражающим эффектом.
Когда же в планах закупок вооружений Пентагона на первом месте стояли другие типы оружия, «советские дивизии» отходили на второй план, становились фоном. На первый же выдвигались «арсеналы советских бомбардировщиков», как это было, например, во время мнимого американского «отставания по бомбардировщикам» середины 50-х годов, когда надо было оправдать массовое строительство США стратегических бомбардировщиков В-52. То же самое случилось во время «разрыва в ракетах» конца 50-х — начала 60-х годов. Появились планы развертывания «евростратегических» ракет, и «советская военная угроза» выступила в речах государственных деятелей и пропагандистов Запада в обличии ракет СС-20.
Стрелка барометра кампании о «советской военной угрозе» стала безошибочным индикатором намерений Вашингтона в военной области: она неизменно сдвигалась туда, куда собирался идти американский военно-промышленный комплекс и куда он собирался увлечь союзников США. С советскими же оборонительными усилиями показания этого барометра вовсе не соотносились. Но как бы ни колебалась стрелка, опа всегда оставалась в секторе «буря», постоянно служила разжиганию недоверия, вражды, подготовке к войне.
В 40-е же годы эта кампания направлена на раскол Европы, на подрыв чувства общности европейских народов, достигнутого в процессе совместной борьбы с фашизмом, на еще большее запугивание правящих кругов западноевропейских стран «красной опасностью» — возможностью солидарности левых сил в Западной Европе с Советским Союзом. Реакционеры из Америки, равно как и из Западной Европы, пытались ошельмовать, поставить вне закона все левые силы, и в первую очередь коммунистов. Особенно усердствовал в этой кампании все тот же Черчилль.
В своих провокационных заявлениях он прямо призывал к «охоте на ведьм». «Коммунистическая доктрина и пропаганда, — заявлял он, например, в мае 1949 года, требуя от британского парламента поддержки подписанного правительством месяцем раньше Североатлантического пакта, — которые претендуют на последователей в столь многих странах, делают этих последователей… врагами земли, на которой они родились». И это о членах партий, понесших наибольшие жертвы в борьбе за свободу своих стран от фашизма. Вспомним: во Франции коммунистическая партия называлась «партией расстрелянных».
В самой Америке истерия вокруг «советской» или «красной» угрозы породила позор маккартизма. Сейчас в Соединенных Штатах пытаются представить маккартизм как явление случайное, а самого сенатора Джозефа Маккарти как фанатика-одиночку. Но маккартизм не только был закономерным явлением душной антикоммунистической атмосферы конца 40-х годов, но являлся воплощением в жизнь директивных указаний администрации. В меморандуме Совета национальной безопасности № 7, подписанном президентом Трумэном 30 марта 1948 года, среди первоочередных целей американской политики значилась «немедленная разработка и осуществление решительной и скоординированной программы (в случае необходимости — с использованием законодательных мер) по подавлению коммунистической угрозы в США для защиты США от разлагающих и опасных подрывных происков коммунизма». Именно под этим флагом и проходила кампания с главной целью — запугать американских либералов. От того испуга некоторые из них не оправились до сих пор.
