Падение Константинополя в 1453 году - Рансимэн Стивен (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT) 📗

После этого наступила очередь Трапезундской империи. Иоанн IV из династии Великих Комнинов, которого Франдзис в свое время упрекал за то, что тот радовался смерти Мурада II, и который в 1453 г. сохранил независимость, откупившись от султана большой данью, умер в 1458 г., оставив двух замужних дочерей и четырехлетнего сына Алексея. Длительное регентство было бы гибельным для государства, и трапезундцы избрали императором младшего брата Иоанна — Давида. Давид решил, что султан в данное время слишком занят европейскими делами, чтобы думать о Восточной Анатолии. Он поддерживал контакты с Венецианской и Генуэзской республиками, а также с папством, и все они обещали ему поддержку. Особые надежды Давид возлагал на дружеские связи его семьи с самым могущественным из вождей местных туркменских племен — ханом орды «Белых баранов» (Ак-Коюнлу) Узун Хасаном. Это был выдающийся государь, возглавивший Восточную Анатолию в ее оппозиции против османов. Его союзниками были эмиры Синопа и Карамана, грузинский царь, приходившийся Давиду зятем, а также грузинские князья Мингрелии и Абхазии. Большинство предков у Хасана были христианами: его бабушкой по отцу была трапезундская принцесса, а матерью — знатная христианка из Северной Сирии. Сам он был женат на трапезундской принцессе, дочери императора Иоанна Феодоре, о которой венецианский путешественник писал: «Всем известно, что в то время не было на свете женщины более красивой». Опираясь на дружбу Узун Хасана, император Трапезунда считал себя в безопасности.

Султан Мехмед не мог позволить себе игнорировать такой альянс, однако войну спровоцировал не он, а Давид. Он потребовал от Мехмеда освобождения от дани, которую платил брат. Это требование Давид направил через послов Узун Хасана, которые прибыли в Константинополь с еще более заносчивыми претензиями своего господина. Летом 1461 г. Мехмед подготовил свою армию и флот, дабы наказать подобную дерзость.

Пока турецкий флот во главе с адмиралом Касым-пашой двигался вдоль черноморского побережья Анатолии, султан прибыл в Бурсу к своей армии. Перед лицом столь грозной военной силы великий союз его противников стал давать трещины. В июне, в то время как турецкая армия продолжала продвижение к Синопу, флот несколько задержался, из-за того что ему пришлось по пути брать генуэзский порт Амастрис. Примерно в конце июня флот и армия соединились под Синопом. Эмир Синопа Исмаил, который приходился Мехмеду шурином, послал к нему своего сына Хасана в тщетной попытке отвести угрозу. Мехмед настаивал на сдаче Синопа; взамен он предложил Исмаилу ленное владение, состоящее из Филиппополя и соседних с ним деревень. Исмаилу ничего не оставалось, как принять эти условия. Синоп был сдан без боя, и султанская армия набросилась на земли Узун Хасана, овладев штурмом его пограничной крепостью Койлухисар. Караманцы не сделали буквально ничего, чтобы помочь своему союзнику. Узун Хасан отступил на восток, послав в лагерь к султану свою мать Сара-хатун с богатыми дарами. Мехмед принял ханшу любезно, поскольку в его планы тогда не входила борьба с Ак-Коюнлу. Он согласился заключить мир при условии, что Койлухисар останется у него. Попытка же Сары спасти также земли и своей невестки не увенчались успехом. «Зачем тратить столько усилий, сын мой, — сказала она принимавшему ее султану, — из-за такой ерунды, как Трапезунд?» Тот ответил, что в его руке меч ислама и ему было бы стыдно не тратить усилий во имя веры.

Турецкий флот прибыл в Трапезунд в начале июля, и матросы немедленно высадились на берег грабить городские предместья. Брать же штурмом сильно укрепленные стены города они не могли. В начале августа под стенами Трапезунда появились передовые части армии под командованием великого везира Махмуда. Махмуд, как и большинство других новых везиров султана, был вероотступником — сыном сербского князя и знатной трапезундки. В городе жил его кузен, ученый Георгий Амируцис, трапезундец по рождению. Амируцис был одним из активных сторонников Флорентийской унии, и император Давид высоко ценил его не только за ученость, но и за связи с Римом, весьма полезные при переговорах с Западом. Махмуд направил в город своего секретаря, грека Фому Катаволину, с официальным поручением — предложить императору сдаться и с тайным — войти в контакт с Амируцисом. Давид вначале уперся. Его жена, императрица Елена, происходившая из знатного византийского рода Кантакузинов, как раз перед этим отправилась в Грузию просить поддержки у своего зятя.

Но когда Амируцис, осыпанный Махмудом почестями и подарками, сообщил Давиду, что Хасан заключил мир (эта новость была также подтверждена письмами от Сара-хатун) и что Махмуд гарантирует предоставление султаном императорской семье владений в каком-либо другом месте, император заколебался. Он направил к Мехмеду, приближавшемуся к городу с основными силами, своих посланцев с согласием сдать город при условии, что ему будут предоставлены владения равной величины и значимости в любом месте по выбору султана; кроме того, он предлагал в жены султану свою дочь Анну. Мехмед, разгневанный бегством императрицы к грузинам, ответил требованием безоговорочной сдачи. Под влиянием, с одной стороны, Амируциса, постоянно твердившего, что сопротивление бесполезно, и Сары, давшей ему в письме личное честное слово, что с ним и его семьей будут обращаться с подобающим почтением, Давид уступил. Трудно его винить за это. Узун Хасан и его турецкие союзники покинули его. Ни одно западное государство не могло в тот момент прийти к нему на помощь, а грузины никогда бы не вмешались в одиночку. Трапезунд с его мощными укреплениями мог продержаться в течение нескольких недель, но на выручку ему все равно никто бы не пришел [302].

15 августа 1461 г. турецкий султан вступил в последнюю греческую столицу. Исполнилось ровно 200 лет с тех пор, как Михаил Палеолог отобрал Константинополь у латинян и для греческого мира забрезжила новая заря. Обещания Сара-хатун были выполнены: император, его дети и юный племянник Алексей были милостиво приняты султаном и на специальном корабле отправлены в Константинополь с придворными и всем личным имуществом, за исключением груды драгоценностей, которые были отданы Саре в качестве вознаграждения за ее любезное посредничество. Однако не все члены императорской семьи остались свободными. Невестка Давида Мария Гаттилузи, которая 20 лет назад вышла замуж за находившегося в изгнании в Константинополе его брата Александра и, овдовев, вернулась в Трапезунд с маленьким сыном, была отправлена в султанский гарем. Она все еще была женщиной поразительной красоты, и похоже, султан все больше к ней привязывался, в то время как ее сын оказался среди пресловутых любимцев Мехмеда [303].

С остальным населением города поступили довольно сурово. Знатные семьи были лишены всего имущества и отправлены все вместе в Константинополь, где султан обеспечил их домами и деньгами, достаточными для того, чтобы начать новую жизнь. Все же оставшиеся в городе мужчины, а также многие женщины и дети, были превращены в невольников и поделены между султаном и его везирами. Остальных женщин отправили в Константинополь, а 800 мальчиков забрали в корпус янычар [304].

Турки быстро заняли и остальную территорию империи. Сопротивлявшийся какое-то время город Керасунт сдался на почетных условиях, благодаря чему его греческое население целиком уцелело. Не хотели сдаваться несколько горных селений. Замок Кордили в течение многих недель защищала одна крестьянская девушка, которую потом долго воспевали в старых понтийских балладах. Однако никакой замок не был в состоянии долго сопротивляться мощи турецкой армии. К октябрю султан Мехмед уже снова был в Константинополе, присоединив все владения Великих Комнинов к своей империи [305].

Это был конец свободного греческого мира. «Ромеи больше нет, Ромея порабощена», — горестно восклицали авторы баллад [306]. Правда, какое-то число греков еще оставалось под христианским правлением — на Кипре, на островах Эгейского и Ионического морей и в портовых городах континента, пока удерживаемых Венецией, однако их правители были другой крови и иной формы христианства. Только на юго-востоке Пелопоннеса, в затерянных деревнях Майны, в суровые горные отроги которой не осмеливался проникнуть ни один турок, сохранялось подобие свободы.