Путин, Буш и война в Ираке - Млечин Леонид Михайлович (книга жизни txt) 📗
У Спасской башни Кремля, на Васильевском спуске собрались сторонники президента. Появился Ельцин и сказал, что идет подсчет голосов, но он не признает решений съезда, лишающих его власти, пока не выскажется народ.
Руцкой напряженно ждал, чем закончится дело. В тот день он вполне мог стать президентом России. За отстранение Ельцина от власти проголосовали 617 депутатов, для импичмента не хватило 72 голосов.
Когда стало известно, что достаточного числа голосов не набралось, Борис Николаевич вновь вышел к своим сторонникам. на Васильевском спуске. Выглядел он очень плохо. Но выкрикнул громко:
— Это победа!
Хотя о какой победе можно было говорить? В тот день страна была на грани гражданской войны. Каким бы ни было решение съезда, Ельцин власть бы не отдал. А Руцкой бы принял присягу, и появились бы в стране два президента.
ФАКТОР КОЗЫРЕВА
В Вашингтоне, узнав исход голосования в Верховном Совете, вздохнули с облегчением.
Внешней политикой Соединенных Штатов занимался государственный секретарь Уоррен Кристофер. Суховатый и невозмутимый, он казался, во всяком случае, со стороны, человеком в футляре.
Партнером Кристофера в Москве был министр иностранных дел России Андрей Владимирович Козырев.
— Я стал министром, — вспоминал Козырев, — когда все обрушилось. И Кристофер пришел, когда ландшафт мира менялся и не ясно было, как в этих условиях действовать. Ему пришлось хлебнуть горячего, потому что не было времени ни подуть, ни остудить. Как есть, так и хлебай.
Летом 1990 года началось формирование первого ельцинского правительства. В структуре правительства РСФСР значилось и Министерство иностранных дел, не имевшее ни веса, ни влияния. Если подбором остальных министров занимался сам глава правительства Иван Степанович Силаев, то подыскать подходящую кандидатуру на пост главного дипломата попросили Владимира Петровича Лукина, который возглавлял Комитет Верховного Совета РСФСР по международным делам.
Козырев подозревал, что Лукин искал профессионала, который не станет самостоятельной политической фигурой и которого можно будет в нужный момент потеснить. Сам Лукин опровергает эти предположения. Впрочем, были и другие кандидатуры. Скажем, Анатолий Адамишин, который с поста заместителя Шеварднадзе с удовольствием уехал послом в Италию. Его вызвали из Рима на беседу к Ельцину. Он просидел несколько дней в Москве. Но Ельцин предпочел Козырева.
11 октября 1990 года Верховный Совет РСФСР легко утвердил не известного депутатам Андрея Козырева министром иностранных дел республики. Потом многие депутаты будут кусать себе локти: ведь могли запросто проголосовать против.
Министру было всего тридцать девять лет. Его назначение прошло почти незамеченным. Сам Андрей Владимирович вспоминает, что он отметил назначение вдвоем с приятелем в ресторане. Наутро он вызвал машину из гаража Совета министров РСФСР и поехал на новое место работы.
Министерство иностранных дел РСФСР располагалось в небольшом особняке на проспекте Мира. Аппарат министерства был маленьким, всего на десять человек больше штата управления международных организаций, которым в союзном министерстве руководил Козырев. Республиканский МИД воспринимался как «отстойник» для дипломатов, карьера которых не задалась. Министерство занималось визами и приемом второстепенных иностранных делегаций.
Новое российское руководство внешней политикой не интересовалось, полно было иных забот и проблем.
Председатель Верховного Совета России Борис Ельцин, возможно, только подписав указ о назначении Козырева, и узнал, что у него есть собственное Министерство иностранных дел. Козырев не мог даже дозвониться до главы российского правительства Ивана Степановича Силаева. Линия прямой связи ему не полагалась, а трубку «второй вертушки» (аппарат правительственной городской автоматической телефонной станции АТС-2) снимал секретарь в приемной. Он любезно отвечал, что преседатель Совета министров чудовищно занят, и обещал доложить о звонке.
Но Козырев проявил характер и инициативу. Он сумел стать полезным и нужным Ельцину, когда взял на себя подготовку его зарубежных визитов, которые до того организовывались дилетантски. Кроме того, он боролся против существовавшей тогда на Западе «горбимании», уверенности в том, что в Москве можно разговаривать только с Горбачевым. Козырев доказывал, что Западу уже пора иметь дело с Ельциным.
На следующий день после распада Советского Союза Андрей Козырев проснулся министром иностранных дел великой державы, у которой еще не было внешней политики. И никто твердо не знал, какой она должна быть.
Сам для себя задачу он сформулировал так: в сжатые сроки создать благоприятную внешнеполитическую среду для реформ в стране. Ему подыскали цитату из Столыпина, которая ему понравилась: «Будут здоровые и крепкие корни у государства, поверьте, и слова русского правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и перед целым миром».
— Я помню, что в те дни был какой-то сумасшедший дом, — вспоминает Козырев. — Все бегали с бумагами и пытались решить неотложные вопросы. Едва здоровались друг с другом. Я прибегал к Ельцину и говорил: то-то и то-то происходит, срочно нужно ваше решение.
Андрей Козырев стал первым за многие десятилетия министром иностранных дел России, который самостоятельно определял внешнюю политику страны. Горбачев этого своим министрам не разрешал. Ельцин первые годы международными делами занимался мало и дал Козыреву карт-бланш.
Много лет Козырев был лицом новой России, и это было хорошее лицо с располагающей улыбкой.
Весь мир с интересом присматривался к новой фигуре.
Министр говорил тихо, не повышал голоса, всегда сохранял спокойствие. Вскоре выяснилось, что молодой человек с манерами круглого отличника, карьерный дипломат, избегающий конфликтов и склонный к компромиссам, на самом деле обладает твердым характером и может и умеет быть жестким.
Он летал в районы боевых действий — в Боснию, Нагорный Карабах, Афганистан, демонстрируя личную смелость. Он был лишен кабинетной трусости, свойственной аппаратным чиновникам, не решающимся в нужный момент сказать: «нет». Он не говорил «нет» только одному человеку — президенту Борису Ельцину.
Казалось, что Андрей Козырев и по возрасту, и по складу характера не может входить в тесный круг ближайших друзей Бориса Ельцина. Но президент часто повторял:
— Андрей — профессионал, дипломат.
Это было уважение провинциала к столичной штучке, к человеку, который владеет иностранными языками, запросто ездит за границу, знает, как с иностранцами разговаривать. Президент приблизил к себе министра. Приглашал домой, на дачу.
Больше всего Козырев страдал от неразберихи в формировавшемся государственном аппарате, когда совершенно неожиданные люди, пользуясь своей близостью к президенту, влезали в международные дела, подписывали ни с кем не согласованные указы и распоряжения или же что-то внушали Борису Николаевичу по внешнеполитической части.
Это были не просто ведомственные дрязги, речь шла о направлении внешней политики.
Козыреву ставили в вину стремление дружить с Соединенными Штатами, упрекали за отсутствие интереса к Востоку, Ближнему Востоку, в частности. Он, правда, неизменно отвечал, что это миф, будто он занимался только отношениями с Америкой, а остальной мир забыл.
Конечно, после распада Советского Союза практически полностью изменилась политика Москвы в отношении прежних союзников. Прекратились, например, дружественные отношения с воинственнным Ираком, зато Москва восстановила дипломатические отношения с богатой и стабильной Саудовской Аравией.
Козырев действительно был сторонником стратегического партнерства с Западом, считая, что это лучший выбор с точки зрения национально-государственных интересов России.
На первых порах это почти всем понравилось. В 1991—1992 годах в стране практически не было антиамериканских настроений, все надеялись на теснейшее сотрудничество с Западом.
