Открывая новые страницы... (Международные вопросы: события и люди) - Попов Н. С. (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Как непосредственный участник тех событий 1962 года, я с уверенностью могу утверждать, что решение о размещении на Кубе советских ракет средней дальности было принято правительствами обеих стран с единственной целью — предотвратить неминуемое вооруженное вторжение на остров Свободы, которое готовилось агрессивными кругами США.
Но сначала немного предыстории. Я фактически оказался первым советским человеком, прибывшим на Кубу после революции, которая победила, как известно, в первый день нового, 1959 года; в качестве корреспондента ТАСС мне пришлось в одиночестве пробыть там еще несколько месяцев.
Надо сказать, что в СССР в ту пору почти ничего не знали ни о характере кубинской революции, ни о ее вождях, поскольку пользовались лишь сообщениями иностранных информационных агентств, которые, разумеется, искажали суть событий на Кубе в угоду собственным интересам. И вот, прибыв 1 октября 1959 года в Гавану, я не только стал свидетелем поистине всенародной любви кубинцев к Фиделю Кастро и поддержки проводившихся в стране реформ, но и столкнулся с оголтелой антисоветской и антикоммунистической пропагандой большинства буржуазных газет, доставшихся революции в наследство от прежних проамериканских режимов. Для того чтобы правильно понять характер кубинской революции, необходимо было побеседовать с ее лидерами.
Первая встреча состоялась у меня 12 октября с Эрнесто Че Геварой, который сказал, что, по его личному мнению, для завоевания свободы и независимости у Кубы нет иного пути, кроме строительства социалистического общества и установления дружественных отношений со странами социалистического содружества. Че организовал мне через три дня встречу с Фиделем, который сказал в той беседе, что революция ставит целью создание справедливого общества без эксплуатации и намерена его защищать посредством вооружения народа. Фидель не говорил о строительстве «социалистического общества» (хотя особой разницы между его словами и Че Гевары я не усмотрел), он особо отметил, что общественное мнение Кубы еще подвержено влиянию антисоветской и антикоммунистической пропаганды и пока не готово к восстановлению дипломатических отношений с СССР. По этой причине Фидель предложил показать в Гаване советскую торгово-промышленную выставку, которая в то время проходила в мексиканской столице.
Выставка открылась в феврале 1960 года и буквально поразила большинство кубинцев, не имевших до той поры практически никакого представления о нашей стране. На открытие выставки прибыл Анастас Иванович Микоян, с которым после того у Фиделя и других кубинских руководителей сложились самые теплые, дружеские отношения. Думаю, именно тогда они по-настоящему поверили, что СССР будет бескорыстно помогать Кубе.
Тогда-то и был решен вопрос о восстановлении в подходящий момент дипотношений между нашими странами. А через три месяца был подписан официальный документ об открытии посольств в Гаване и Москве. Подчеркну, что именно А. И. Микоян сыграл решающую роль в становлении советско-кубинской дружбы и до конца своих дней он делал все возможное для ее укрепления.
После восстановления дипотношений меня назначили советником советского посольства в Гаване, и на этом посту я проработал почти два года. А в начале мая 1962 года меня неожиданно вызвали в Москву. На другой же день после приезда я был приглашен на беседу к Н. С. Хрущеву, от которого узнал о решении назначить меня послом в Республике Куба. Беседа один на один продолжалась в его кремлевском кабинете более часа. Я рассказывал Хрущеву о проблемах Кубы, о Фиделе, Эрнесто Че Геваре, Рауле Кастро, других руководителях страны. Он задавал мне немало вопросов, причем по ходу беседы, когда требовалось принятие каких-либо решений, не раз снимал трубку телефона и поручал секретарю ЦК КПСС Ф. Р. Козлову разобраться с тем или иным нашим ведомством.
Н. С. Хрущев с большой симпатией говорил о лидерах кубинской революции, уточнял известные ему факты и события. Чувствовалось, что он хорошо понимал положение в стране, о котором знал от многих людей, кому уже довелось побывать там. Особенно мне было здесь заметно влияние Микояна, который был по-настоящему очарован умом и мужеством Фиделя; много рассказывали Н. С. Хрущеву о Кубе его дочь Рада и А. И. Аджубей.
В общем, мне было легко разговаривать с Никитой Сергеевичем на тему Кубы и ее революции: он понимал меня с полуслова. В конце беседы Хрущев пожелал мне успехов в работе и сказал, что Советское правительство сделает все возможное, чтобы помочь революционному народу отстоять свои завоевания от происков американского империализма. Однако он ни словом не обмолвился и даже не намекнул, что у него уже есть намерение, в случае согласия Гаваны, разместить на Кубе наши ракеты. Он только пообещал вызвать меня еще раз, чтобы побеседовать о проблемах Кубы в присутствии других советских руководителей.
Через четыре дня в Кремле состоялась новая беседа, на которой кроме Н. С. Хрущева присутствовали Ф. Р. Козлов, А. И. Микоян, маршал Р. Я. Малиновский, министр иностранных дел А. А. Громыко, командующий ракетными войсками маршал С. С. Бирюзов. Не хотелось вспоминать еще одного участника, но что было, то было: присутствовал и тогдашний кандидат в члены Президиума ЦК КПСС Ш. Р. Рашидов.
Я вновь рассказывал о кубинских делах, своими впечатлениями поделился также Микоян. Хрущев же постоянно задавал вопросы, акцентируя внимание собравшихся на обеспечении обороноспособности Кубы, на решимости ее руководителей и всего народа противостоять американскому нажиму. И вдруг прозвучал вопрос, неожиданность которого повергла меня в оцепенение: Хрущев спросил, как, по-моему, прореагирует Фидель на предложение установить на Кубе наши ракеты. С трудом преодолев замешательство, я все же высказал сомнение в том, что Фидель с таким предложением согласится, поскольку кубинские руководители строят свою стратегию на боеготовности всего народа и на солидарности мирового общественного мнения, народов Латинской Америки с кубинской Революцией.
Мне на это возразил маршал Малиновский, который сказал, что в свое время республиканское правительство Испании открыто пошло на то, чтобы принять военную помощь Советского Союза, а у Кубы должно быть еще больше причин для этого.
Тогда Хрущев в обстоятельном выступлении сказал, что если Фидель сочтет наше предложение неприемлемым, то мы окажем Кубе помощь любыми другими средствами, которые, впрочем, вряд ли остановят агрессора. Я не дословно цитирую, а привожу смысл высказываний Н. С. Хрущева. Он сказал далее о своей абсолютной уверенности в том, что в отместку за поражение на Плайя Хирон американцы предпримут вторжение на Кубу уже не с помощью наемников, а собственными вооруженными силами: на этот счет у нас есть достоверные данные. Мы, продолжал он, должны найти столь эффективное средство устрашения, которое удержало бы американцев от этого рискованного шага, ибо наших выступлений в ООН в защиту Кубы явно недостаточно.
Надо дать им понять, что, напав на Кубу, они будут иметь дело не только с одной непокорной страной, но и с ядерной мощью Советского Союза. Надо максимально повысить плату за военную авантюру против Кубы, в какой-то мере уравнять угрозу Кубе угрозой самим Соединенным Штатам. Логика подсказывает, говорил Хрущев, что таким средством может быть только размещение наших ракет с ядерными боеголовками на территории Кубы.
Поскольку американцы уже окружили Советский Союз кольцом своих военных баз и ракетных установок различного назначения, мы должны заплатить им их же монетой, дать им попробовать собственное лекарство, чтобы на себе почувствовать, каково живется под прицелом ядерного оружия. Говоря об этом, Хрущев подчеркнул необходимость проведения этой операции в условиях строгой секретности, чтобы американцы не обнаружили ракет до того, как они будут приведены в полную боевую готовность. Особенно важно избежать огласки в период накала в США политических страстей — кампании по выборам в конгресс, назначенным на 6 ноября 1962 года. А после этого, считал Хрущев, можно будет обнародовать соглашение о ракетах, если оно будет одобрено кубинским правительством. Тогда Куба окажется в фокусе мировой политики, и американцам будет уже поздно что-либо предпринимать против нее. Мы же будем разговаривать с Америкой на равных.
