Солдаты неба - Ворожейкин Арсений Васильевич (прочитать книгу .TXT) 📗
После разбора боя я пошел к командиру полка. Василяка в это время руководил полетами. За неделю боевых действий он осунулся, кожа на лице начала шелушиться, голос огрубел. Находясь на старте с начальником связи полка, командир порой больше переживал, чем летчики в бою, и заметно нервничал.
— Двадцать первый! Куда рулишь? Что, не видишь: перед тобой бензозаправщик! Взлет разрешаю… — кричал он в микрофон.
— А все же драться-то полк стал неплохо, — не без гордости заявил Василяка, когда выслушал мой доклад о бое. — С вашими пятью самолетами, которые сбили сейчас, будет уже около сорока!.. — Но, глянув на поредевшую стоянку самолетов, замолчал.
По радио доносились крикливо-взволнованные голоса летчиков, вступивших в бой.
— Это не наши! — пояснил командир. — Из другой дивизии.
Шли двенадцатые сутки Курской битвы. Три наших фронта — Западный, Брянский и Центральный — перешли в контрнаступление и успешно громили северный, орловский выступ Курской дуги. Недалеко то время, когда и наш, Воронежский, начнет наступать на южном, белгородско-харьковском выступе.
Когда нервы сильнее оружия
В результате контрударов нашего Воронежского и Степного фронтов противник был отброшен на прежние позиции. Наступательные возможности фашистских войск на южной дуге Курского выступа были окончательно подорваны, готовясь к новому наступлению, эти два фронта производили перегруппировку. Наш полк перелетел на новый аэродром Долгие Буды, где я был переведен в другую эскадрилью. Полк пополнился и самолетами.
Новый аэродром полка — обыкновенное колхозное поле, не видавшее плуга с начала войны. На одной его окраине большая дубовая роща, и наши самолеты укрылись в ней.
Погода установилась жаркая, сухая, но дежурство под тенью могучих деревьев, хорошо защищавших от солнца, никого не утомляет, а установившееся на фронте относительное затишье не взвинчивает нервы ожиданием боя.
Уже вечерело. Дневной жар спал. Все в природе как будто замерло. В ожидании отъезда на ужин летчики — лейтенант Иван Моря и младший лейтенант Демьян Чернышев, сидя на земле, играли в ножики. Мы с техником самолета Дмитрием Мушкиным пришивали к гимнастеркам чистые подворотнички. Остальные ребята лежали на земле и слушали трепотню Сергея Лазарева. По его рассказам, он был неотразимым покорителем женских сердец. На самом же деле Сергей еще и не познал, что такое любовь. Однако он так обо всем забавно и без претензий на веру рассказывал, что никто его не перебивал.
— Иду я раз с молодой учительницей к ней на квартиру, — донесся до меня его звонкий голос. — И вдруг попадаются нам навстречу двое ребятишек — ее учеников. У обоих во рту по папироске. Она им сразу же замечание: «Что, покуриваете?» А они не растерялись и в ответ: «А вы что, погуливаете?»
— Вот ты все сочиняешь небылицы и не спишь из-за этого. — замечает Моря. — Тратишь свою силу по пустякам, потом худеешь…
— Брось, Моря, хвост поднимать! — огрызнулся Лазарев, — Где тебе видеть, что я не сплю ночи? Ты же как примешь горизонтальное положение, так от твоего храповицкого-аж аэродром содрогается.
Добродушный Моря не обиделся, но его буйной, подвижной натуре, видно, просто надоело находиться в покое, и он, приняв оскорбленный вид, встрепенулся и вскочил.
— Что ты сказал? — крикнул он и одним взмахом поднял вверх худощавого Лазарева. — Кайся, блудный сын, а то грохну об землю — рассыплешься по косточкам!
— Ты что, с ума спятил? — уцепившись за его плечо, не на шутку встревожился Лазарев.
Моря бережно поставил Сергея на землю и предложил:
— А теперь давай взаправду поборемся, ты ведь длинней меня.
— Тебе не со мной нужно свою силу мерять, а с медведем, да и то с матерым, лесным.
— Слабак! — махнул рукой Моря и задорно обратился ко всем: — Ну, кто хочет размяться, поднимайся! Любого повалю.
Удивительно удачно шла фамилия Моря этому богатырю. Даже близкие друзья, девушки и то никогда не называли его по имени. Этот могучий красавец, и при всем том, как говорят, душа-человек, был для всех просто Моря. Неукротимая сила его постоянно рвалась наружу. Моря любил бороться, играючи гнул деревья, жонглировал подвернувшимися тяжестями. «Бушует Моря», — говорили товарищи, следя за этими его упражнениями.
В покое Моря можно было застать только во сне. А спал он, как в сказке, богатырским, непробудным сном. Утром разбудить его было нелегко, но стоило пощекотать его под мышками, или пятки, как он моментально вскакивал. Летал и воевал, не зная никакой устали. Когда работал инструктором, то, как говорили очевидцы, делал до пятидесяти полетов в день — и хоть бы что…
Вот и теперь буйная энергия рвалась наружу, требовала движений, разминки.
— Ну, кто хочет? — повторил Моря вызов, расправляя плечи.
Навстречу встал здоровяк Чернышев. Все расступились, предоставляя «ковер» борцам. Оба рослые, сильные, они тут же схватились, и началась свалка…
— А безбилетнику можно посмотреть? — громко спросил незаметно подошедший командир полка. Борьба сразу прекратилась. — А вы, давайте, давайте, резвитесь, — махнул рукой командир. — Интересное развлечение, скоро ведь не до того будет.
Но борьба уже не возобновилась. По таинственно-хитроватой улыбке Василяки мы поняли, что пришел он не для смотра нашей самодеятельности. Двенадцатого, июля перешли в контрнаступление Западный и Брянский фронты, пятнадцатого. — Центральный фронт, а теперь очередь за нашим Воронежским, Степным и Юго-Западным фронтами.
На другой день, в шесть часов тихого, ясного утра третьего августа 1943 года, до нашего аэродрома донесся отдаленный гул, напоминающий ледоход на большей реке. Казалось, что шипение и грохот ломающихся льдин сопровождались чуть приглушенным стоном земли. Шесть тысяч орудий и минометов Воронежского и Степного фронтов возвестили о начавшемся контрнаступлении по разгрому белгородско-харьковской группировки противника. Одновременно на помощь артиллерии с наших аэродромов начала подниматься и авиация.
Ожидая вылета, сидим в кабинах. Солнце светит прямо в глаза, мешая вглядываться в небо. Там вот-вот должны показаться штурмовики. Наша задача — охранять их от вражеских истребителей.
