Звезды царской эстрады - Кравчинский Максим Эдуардович (книги онлайн без регистрации полностью txt, fb2) 📗
Федор Шаляпин: «Пашка, выкатывай!»
Хаос октябрьских событий 1917 года с безумием, присущим любой стихии, разметал русский народ по странам и континентам. Бежали от страха, войны, голода и совершенного неприятия надвигающегося нового порядка. Первая волна русской эмиграции была очень пестрой и неоднородной. Зажиточные купцы и нищие крестьяне, бывшие дворяне и мелкие чиновники, офицеры, адвокаты, артисты и писатели, забыв о сословных различиях, были рады любой ценой оказаться на корабле, отходящем в Турцию, или берлинском поезде. С армией Колчака бежала из Владивостока семья цыган Димитриевичей, на пароходах генерала Врангеля спасались Александр Вертинский и Надежда Плевицкая, уходили куда угодно, лишь бы подальше от Советов, многие звезды и звездочки…
«13 ноября 1918 года Шаляпин становится первым народным артистом республики. Далеко не все, однако, разделяли такое, казалось бы, очевидное представление о Шаляпине. 17 июля 1918 года в газете “Известия” всерьез ставится вопрос “о социализации Шаляпина”, раз он “сам в себе не находит внутреннего требования такой социализации по своему убеждению”. К этой же идее спустя два года вернулся один из деятелей Пролеткульта В. В. Игнатов: “Шаляпина надо социализировать”…Особняк артиста на Новинском бульваре в Москве был в порядке уплотнения заселен жильцами. Навестивший артиста поэт С. Г. Скиталец вспоминал: “Национализированный дом был полон “жильцами”, занявшими все комнаты по ордеру. Самого его [Шаляпина] я нашел наверху, на площадке лестницы мезонина. Площадка старого московского дома была застеклена и представляла что-то вроде сеней или антресолей. Вместо потолка – чердак. Топилась “буржуйка”, а на кровати лежал Шаляпин в ночной рубашке. По железной крыше стучал дождь…” Однако с теснотой “уплотненного” дома Шаляпин готов был смириться. Труднее было привыкнуть к постоянным, унизительным для артиста обыскам, при которых изымались даже подарки, сделанные артисту публикой. Аналогичная ситуация складывалась и в Петрограде. Реквизиции домашнего имущества, вплоть до изъятия белья, продуктов, столового серебра, категорические требования, обращенные к жене Шаляпина Марии Валентиновне, участвовать в трудовой повинности, разгрузке дров и прочая заставляли Федора Ивановича искать защиты, что претило его характеру, ущемляло самолюбие», – сообщает Е. Дмитриевская в послесловии книги Шаляпина «Маска и душа».
Большевики относились к Шаляпину без всякого уважения: «товарищи» не раз хамили великому артисту в лицо, сомневаясь в его таланте и полезности для нового строя.
Окончательно «добил» Федора Ивановича приказ выступить на концерте перед «конными матросами».
– Кто ж это такие? – недоуменно спрашивал Шаляпин у своего друга – художника Константина Коровина.
– Не знаю, Федор Иванович, но уезжать надо… – отвечал живописец.
Да, в первой эмиграции оказалось немало творческих личностей, но даже самые яркие их имена блекнут рядом со сверкающей снежной шапкой Монблана в лице Федора Ивановича Шаляпина. Он и за кордон ушел не как все. Не было в его жизни ни «горящего моря», ни вагонов с людьми на крышах. Родину Шаляпин покинул с комфортом: отправился в 1922 году на гастроли в Париж, да и остался там.
Будучи, безусловно, одной из знаковых фигур в русской культуре до революции, в эмиграции он стал одним из ее столпов. Имя Шаляпина рядом с чьим-то еще – это почти всегда «гигант и карлик», а особенно когда имя лучшего русского баса возникает рядом с именами ресторанных исполнителей (каковыми, откровенно говоря, они и были в то время). С высоты своего положения Федор Иванович щедро давал характеристики своим коллегам, порой не самые лестные, а их уделом было внимать гению и радоваться, что вообще заметил. Когда речь идет о первых певцах-эмигрантах, то тут, то там, обязательно, возникает его фигура. Каждый из исследователей музыки начала века обязательно напишет, что Юрия Морфесси Шаляпин прозвал «Баяном русской песни», Вертинского – «сказителем», Плевицкую называл ласково «жаворонком», а Лещенко – «пластиночным певцом».
И Лещенко, и Вертинский с благоговением вспоминают, как при разных обстоятельствах они вставали на колени и целовали руку Федору Ивановичу.
В 1937 году великий бас приехал с гастролями в Бухарест, где Петр Лещенко владел фешенебельным ночным клубом, которое назвал в честь себя Barul Lescenco. Потратив немало сил, он уломал директора Шаляпина устроить прощальный банкет именно в его заведении. В одной из книг, посвященных Петру Константиновичу, описана интересная сцена: «Когда великий артист вошел в ресторан, то его хозяин упал на колени перед гостем и поцеловал Шаляпину руку».
А. Н. Вертинский, вспоминая свою дружбу с гением, так описывает их последнюю встречу в Шанхае: «Всем своим обликом и позой он был похож на умирающего льва. Острая жалость к нему и боль пронизали мое сердце. Точно чувствуя, что я его больше никогда не увижу, я опустился на колени и поцеловал ему руку».
Авторитет Шаляпина в культурной среде был огромен и непререкаем. До наших дней никто так и не встал с ним рядом по масштабу дарования.
Федор Иванович не чурался «цыганщины» и довольно часто исполнял «легкие песенки» в концертах, не говоря уже о выступлениях для «узкого круга». В период эмиграции он вообще был вынужден делать это для тамошней публики регулярно, так как разношерстная масса изгнанников не всегда была готова воспринимать только лишь высокое оперное искусство, которому бас отдавал предпочтение в России.
В 1927 году в СССР началась настоящая травля «невозвращенца», закончившаяся лишением его звания народного артиста республики. В конце 20-х Владимир Маяковский опубликовал стихотворение «Господин “Народный артист”», которое сопроводил эпиграфом:
«Парижские «Последние новости» пишут: «Шаляпин пожертвовал священнику Георгию Спасскому на русских безработных в Париже 5000 франков. 1000 отдана бывшему морскому агенту, капитану 1-го ранга Дмитриеву, 1000 роздана Спасским лицам, ему знакомым, по его усмотрению, и 3000 – владыке митрополиту Евлогию».
А вот выдержки из самого стихотворения:
Вынув бумажник из-под хвостика фрака,
добрейший
Федор Иваныч Шаляпин
на русских безработных
пять тысяч франков
бросил
на дно
поповской шляпы.
Ишь, сердобольный,
как заботится!
Конечно,
плохо, если жмет безработица.
Но…
удивляют получающие пропитанье:
почему
у безработных званье капитанье?
…И песня,
и стих —
это бомба и знамя,
и голос певца
подымает класс,
и тот,
кто сегодня
поет не с нами,
тот —
против нас.
Федор Иванович остро переживал обиду, но, с другой стороны, эти события позволили ему окончательно сбросить путы условностей и «не бояться окриков со стороны академических музыкантов и музыкальной общественности, зорко следившей за его поведением. В свои официальные программы Шаляпин по-прежнему не ставит “цыганщины”, но на банкетах, в салонах поет ее с еще большим удовольствием и с меньшей оглядкой, к тому же активно интересуется новинками в этой области».
