Выстрелы в Сараево (Кто начал большую войну?) - Макаров Игорь (читать хорошую книгу txt) 📗
Парадоксально, отмечается далее, но даже чисто внутренние переговоры о будущем коалиционном правительстве сербский премьер Пашич вел под водительством Гартвига в русской дипмиссии (так было в первых числах июня 1914 года).
Тайну псевдонима загребского автора раскрывает книга «Австрия между Россией и Сербией» маститого венского историка Ханса Юберсбергера [235]. Под именем Марко, оказывается, скрывался сам Божин Симич [236], изрядно наследивший в истории шпионажа.
Гартвиг, однако, не был «полюсом зла», как не был Сазонов его противоположностью. Николай Генрихович — фигура двойственная, расплывающаяся, многоцветная; удивительно, что его до сих пор обошли вниманием биографы. Император Франц Иосиф тогда был уже престарелый монарх, но не такой же идиот, чтобы награждать орденом своего имени страстного ненавистника Вены. А ведь, как следует из рассказа Д. Лончаревича, Гартвиг очень гордился австрийской наградой и никогда не снимал ее со своей груди. Хотя трудно представить, как он мог появиться, блистая этим орденом, при сербском дворе.
В душе этот «русско-сербский немец» наверняка был монархистом, но его монархический реваншизм подчас бывал грубым и слепым. В книге профессора Йельского университета Фируза Казем-Заде говорится, что в период работы в Персии симпатии Гартвига полностью принадлежали шаху, и русский посланник щеголял пренебрежительным отношением к конституции страны. Более того, «Гартвиг активно уговаривал шаха избавиться от парламента, конституции, свободной прессы и прочих демократических институтов, которые он и шах горячо ненавидели». Ближайшим соратником Гартвига стал командир казачьей бригады полковник В. П. Ляхов, «безгранично преданный самовластию». 2 июня 1908 года шах назначил его военным губернатором Тегерана. На другой день Ляхов штурмом взял меджлис, но только после того, как погибло несколько сотен националистов. Три-четыре десятка борцов за конституцию бежали в британскую дипмиссию, и Гартвиг приказал окружить ее казаками. «Это был беспрецедентно наглый шаг», — отмечает Казем-Заде. Ляхов даже пригрозил обстрелять миссию из пушек. Русские, пишет историк, в своем кругу признали роль Гартвига в государственном перевороте и начали думать о том, как убрать его из Тегерана. Но избавиться от Гартвига оказалось непросто.
Мадам Гартвиг, «леди великой силы духа», была близка к великокняжеским кругам Санкт-Петербурга. У Гартвига были могущественные друзья, чем и объясняется его независимость от Извольского и пренебрежение его инструкциями…
Гартвиг оставался на своем посту еще несколько месяцев, продолжая вести двойную игру: на публике он сотрудничал с англичанами, втайне убеждал шаха расширить контрреволюционные меры… В ноябре Гартвиг наконец покинул Тегеран, хотя жена его осталась и продолжала оказывать на двор значительное влияние…. Таким образом, деятельность Гартвига и Ляхова в Тегеране, нанесшая британской миссии большой ущерб, осталась без оценки [237].
Уже в июле 1909 года шах был низложен и нашел убежище в летней резиденции русской миссии. В Тегеране начались казни сторонников шаха. «Я сделал все, что вы мне сказали.
Вы видите результаты…», — горько сетовал шах русскому поверенному в делах Саблину.
К этому времени его «серый кардинал» был уже на Балканах, где тоже гремели пушки и лилась кровь. Глава русской дипломатии А. П. Извольский знал, на что шел, назначая медведя на воеводство: видно, ждал продолжения «персидских сказок» под редакцией Гартвига, но уже с балканскими героями. Хотя и у самого министра, прославившегося своими англофильскими интригами, рыльце было в пушку. Когда возгорелся мировой пожар, Извольский, в ту пору посол в Париже, гордо воскликнул: «Это моя война» [238]. К слову аналогичные слова приписываются и Ротшильду (кто у кого украл афоризм?)
Разговоры о том, что Гартвиг вел себя как теневой министр иностранных дел, вкривь и вскользь толкующий инструкции из Петербурга, не слишком корректны, — полагал знаток царской дипломатии барон Е. Н. Шелькинг. Гартвиг, в его представлении, был тонким дипломатом:
Он отличался проницательным умом и удивительной работоспособностью. В Персии он выступил противником заигрываний нашего центрального ведомства с так называемыми «либеральными» персидскими партиями. Он отдал себе ясный отчет в том, что Персия не созрела для конституционного образа правления и что, кроме того, введение либеральных реформ подорвет положение Шаха, на котором мы издавна исключительно основывали наше историческое влияние. Но в то время Извольский плыл всецело в английских водах и, не обращая внимания на донесения Гартвига, преследовал свою линию в Персии.
В конце концов, преданный России Шах, Магомет-Али, принужден был отречься от престола. Персия была разделена между нами и Англией на две сферы влияния (договор 1907 года). Германия уселась в Тегеране, и мы потеряли наше вековое преимущественное положение в стране шахов.
Особенно ратовал Гартвиг против опасного для нас распространения германского влияния. «С нас и англичан с избытком довольно», — говорил он. Понятно, поэтому, что, помимо английской, он стал мишенью и дипломатии германской. Но Извольский с легким сердцем пожертвовал талантливым дипломатом и перевел его в Сербию в надежде, может быть, что он не справится с этим сложным местом и, таким образом, даст ему возможность вовсе от него избавиться.
Но, уже вскоре после своего прибытия в Белград, Н. Г. Гартвиг занял в Сербии совершенно исключительное положение. Король, Королевич Александр, Н. П. Пашич не предпринимали ни одного серьезного шага, не посоветовавшись предварительно с русским представителем. Я видел Гартвига за делом в 1912 году. От 10–12 часов утра через кабинет его проходили сербские государственные деятели, депутаты, иностранные представители. Работал он целые ночи напролет. И в это- то время, когда он, страдая сердечной болезнью, не щадил себя, работая на благо горячо любимой им родины, Извольский, а затем и Сазонов, видя в нем опасного конкурента на министерское кресло, всячески искали случая очернить его в глазах Государя. Не отдавая себе отчета в балканских делах, с которыми он был совершенно незнаком, С. Д. Сазонов отправлял Гартвигу совершенно невыполнимые инструкции, вызывавшие лишь улыбку со стороны сербских государственных деятелей. Выслушав «советы», преподаваемые ему из Петрограда, Н. П. Пашич говорил Гартвигу: «Вы кончили, дорогой Николай Генрихович. Теперь поговорим серьезно» [239].
На Пасху 1914 года русская миссия хлебосольно встречала гостей, о чем любопытные заметки оставил питерский славянофил Г. Комаров:
Пойти за границей в наше посольство — это значит в большинстве случаев наглотаться самых больших обид и самых незаслуженных оскорблений. Поэтому особенно ценишь, когда видишь в Белграде русским посланником Н. Г. Гартвига, двери которого открыты для каждого русского и который окружил имя посланника русского царя совершенно особым ореолом.
Лучшей похвалой ему может служить то, что вся венская печать постоянно требует от своего правительства, чтобы оно настояло в Петербурге на отозвании Н. Г. Гартвига из Белграда, где он так определенно нарушил равновесие влияния Австрии и России в пользу России (…).
Русское посольство помещается на главной улице против королевского дворца. Из столовой посольства открывается дивный вид на Саву, по ту сторону которой уже венгерская территория. От дома к реке большими красивыми террасами спускается парк.
На первый день у Н. Г. Гартвига, занимающего между дипломатами первое, совершенно исключительное положение, завтракали послы всех православных государств— Болгарии, Греции, Румынии и Черногории, на второй была приглашена вся русская колония.
