Царь и Россия (Размышления о Государе Императоре Николае II) - Белоусов Петр "Составитель" (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Забывают обстановку, среди которой пришлось действовать Императору Николаю II, забывают ход событий, поведение лиц, окружавших Императора. Правительству Императора Николая II, конечно, надо поставить в упрек, что оно не приняло достаточных мер к охране Петербурга и Москвы от возможного и ожидавшегося революционного выступления. Столицы были переполнены призванными в войска новобранцами, которые заранее были распропагандированы, не были дисциплинированы и вообще ничего общего не имели с регулярной армией. Это был вооруженный сброд, не желавший идти в окопы, будущие «чудо-дезертиры». А между тем они считались «войсками», на них рассчитывали на случай революции, для подавления беспорядков. В столицах не было ни одного кадрового полка настоящей армии. А между тем вся гвардейская кавалерия, очень мало тронутая в боях, стояла на юге (на Румынском фронте), где ей решительно нечего было делать. Была «Дикая дивизия» [136], которую благоразумные и дальновидные генералы (см. Воспоминания генерала Половцева) [137] предполагали превратить в корпус, вполне надежный для борьбы с революцией. Имелись и надежные казачьи полки, но опять-таки на фронте, где они были, в условиях окопной войны, также почти бесполезны.
Почему столицы не охранялись? Почему в самой Ставке не было надежных войск? Было ли это преступной небрежностью или умышленным попустительством? Трудно даже теперь дать на это ответ. Государь лично понимал всю опасность, грозящую столицам. Он обращался незадолго до революции к генералу Келлеру, преданнейшему ему человеку, с просьбой принять командование Петербургским военным округом и перевести с собою гвардейские части для охраны столицы. Недальновидный Келлер ответил «мольбою» оставить его и гвардейские части на фронте («…прошу, как милость», — писал генерал Келлер). Конечно, быть на фронте во время войны много приятнее, чем охранять порядок внутри страны, — драться с неприятелем гораздо почетнее и выгоднее, чем подавлять революционные выступления рабочих и солдатский бунт. Всем было памятно, как русское общество поблагодарило генерала Мина и Семеновский полк за усмирение бунта в Москве (1905) и спасение России от революции и гибели [138]. На жертвенный подвиг способен не всякий. Государь не хотел насиловать волю своих генералов, да и правильно думал, что насильно назначенный на столь ответственный и неблагодарный пост генерал плохо и выполнит свой долг. Образованию «Дикого корпуса» определенно помешал штаб Государя. И охранять столицы осталась одна полиция.
Полиция, усиленная собранными из окрестностей Петербурга конными стражниками и снабженная пулеметами, осталась преданной Государю до конца. Ее трупами устлано и кровью полито победное шествие «бескровной» русской революции. Но полиция не может без войска подавить вооруженное восстание широких народных масс. Тем более не могла она подавить солдатский бунт. Министр внутренних дел А.Д. Протопопов не верил в успех революции и твердо верил в надежность войск Петербургского гарнизона. Твердо рассчитывал на верность войск и командующий округом генерал Хабалов, не подготовивший поэтому и не использовавший для подавления беспорядков безусловно надежные силы военных петербургских училищ и не вытребовавший для себя с фронта ни одной надежной кадровой части, не сгруппировавший хотя бы множества находившихся в столице раненых и отдыхавших офицеров и кадровых гвардейских солдат. Солдатский бунт застал правительство совершенно врасплох — его не ожидали. Врасплох застал этот бунт и Государственную Думу и даже самых революционеров (из тех, которые считали себя во главе движения, не будучи во главе на самом деле: головой были германские агенты).
Как отнесся к революционному движению и к солдатскому бунту Император Николай II, находившийся в это время в Ставке и удаленный от своей семьи, оставшейся как бы в залог революционерам в Царском Селе? Он нисколько не растерялся и отдал соответствующие распоряжения. Сперва он снабдил особыми полномочиями (диктатура) Председателя Совета Министров князя Н.Д. Голицына с приказанием немедленно и во что бы то ни стало подавить восстание. Понимая, однако, что правительство, лишенное войск, не в силах подавить бунт, Государь отправил вслед единственную находящуюся в его личном распоряжении, как его собственная охрана, надежную часть (Георгиевский батальон) под командой, казалось, наиболее преданного престолу генерала Н.И. Иванова в Царское Село для охраны Царской семьи и для возглавления всех сил, назначенных для подавления восстания. Одновременно Государь отдал через начальника своего Штаба генерала Алексеева приказ Штабу главнокомандующего Северным фронтом генерала Н.В. Рузского отправить в Петербург для подавления беспорядков надежные части с наиболее решительным генералом. Штаб Северного фронта сообщил, что такие части есть и что приказание будет немедленно и в точности исполнено. Сам Государь без всякой охраны смело и решительно выехал из Ставки по направлению к Петербургу, чтобы лично принять меры к прекращению начавшегося ужаса и развала. Что мог Император сделать большего? Где здесь растерянность, малодушие, слабость?
Растерянность, малодушие, трусость, недальновидность обнаружило окружение Государя, обнаружило, скажем прямо, все русское общество, почти без всякого исключения. Государственная Дума, не имевшая никакого отношения к революционному движению, была вынуждена под давлением бунтующей солдатчины «возглавить революцию». «Сделали-таки меня революционером», — восклицал в отчаянии потерявшийся М.В. Родзянко. Русские «общественные деятели» вообразили, что они смогут страшный бунт ввести в какое-то русло, начинавшуюся социальную революцию и беспримерный развал и анархию превратить в спокойный «дворцовый переворот». Всем казалось, революционное движение направлено лично против Императора Николая II, что стоит ему отказаться от престола в пользу сына, при регентстве Великого князя Михаила Александровича, и все войдет в норму — солдаты успокоятся, фронт не будет развален, война будет продолжаться. Пропаганда ведь перед революцией действительно была направлена почти исключительно лично против Государя и особенно против Государыни Александры Феодоровны. Им лично приписывались все беды, обрушившиеся на Россию. Императрицу открыто обвиняли в измене. Государю приписывали желание заключить сепаратный мир. Наивные русские «патриоты» серьезно думали, что солдаты взбунтовались именно в виде протеста против этого мира. И вот от Императора Николая II потребовали жертвы, которую он должен был принести ради России, ради ее блага.
Эта точка зрения с необычайной быстротой была усвоена всеми… Под влиянием телеграммы М.В. Родзянко из Петербурга она была усвоена и высшими военными кругами. Ее разделял даже генерал М.В. Алексеев, наиболее близкий Государю человек, наиболее им обласканный и возвышенный. Незадолго до революции к лечившемуся в Крыму генералу Алексееву приезжала депутация общественных деятелей для совещания о низложении Государя. М.В. Алексеев, конечно, отверг эту злосчастную и преступную мысль, но ничего о заговоре не доложил Государю и никаких мер к охране Государя не принял. Едва началась революция, генерал Алексеев стал уговаривать Государя отказаться от престола в интересах сохранения Династии и армии. Именно он предложил Государю разослать запросы главнокомандующим фронтами по поводу необходимости отречения, причем в этих запросах (по телеграфу, от 2 марта 1917 года) подсказывался и ответ: «Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения». И это вместо того, чтобы спешно подавить (как приказывал Государь) далеко еще не грозное восстание недисциплинированных новобранцев.
Государь согласился на запрос, вероятно, в тайной надежде, что главнокомандующие дадут ответ отрицательный и выразят готовность немедленно идти с верными войсками на поддержку своего Императора, которому они были всем обязаны. Но главнокомандующие, все без исключения, дали решительный ответ: немедленное отречение.
