Потомок Микеланджело - Левандовский Анатолий Петрович (бесплатные версии книг TXT) 📗

Террей прочитал вслух:

— «Политические революции вовсе не являются, как утверждают некоторые поверхностные наблюдатели, значительным следствием незначительных причин; они — результат медленного и прогрессивного развития человеческого разума…»

— Ого! — воскликнул Вийяр. — Да как же эти олухи пропустили такое?

— В том-то и дело, — подхватил Буонарроти. — Брат Катон вместе с одним нашим соотечественником, философом, который ему здорово помогает в камуфлировании, решили обвести вокруг пальца цензуру, полицию и самого «великого». Оба прекрасно понимали: начни они называть вещи своими именами и издавать журнал, прославляющий революцию и разоблачающий тирана, их труд будет уничтожен прежде, чем увидит свет, а сами они окажутся за решеткой. А вот философия — совсем другое дело. Это превосходная ширма, поскольку в философии ничего не смыслят не только господин Фуше, но и его всемогущий повелитель. И вот, ловко используя недовольство Наполеона деятельностью чересчур распоясавшихся неокатоликов, Катон и его друг Бонноме, который не является членом нашего общества, заявили, что их журнал ставит целью философскую полемику с «недоброжелателями режима»…

— И прошло? — спросил Марат.

— Как видите, прошло. С них только требуют предварительный просмотр текста. В целом же разрешение получено, и журнал увидел свет… Но главное не в этом. Получив разрешение на выпуск журнала, Катон тотчас же связался со всеми нашими людьми. Они стали подписчиками журнала. И не только они. Наряду с филадельфами в список вошло много сочувствующих и тех, на кого мы можем рассчитывать. Сюда относятся, например, Фрошо, префект департамента Сены, Майошо, секретарь министерства полиции, Мюрер, председатель Кассационного суда, Понс, бывший член Конвента, и многие другие, в том числе простые люди — маляры, токари, столяры, булочники…

Соратники внимательно слушали Филиппа. Наконец Террей спросил:

— Ну и что же?

— Ты не понимаешь? — удивился Буонарроти.

— Я, кажется, начинаю понимать, — возбужденно проговорил Марат. — Брат Катон и другие члены «Ареопага» смотрят на этот журнал как на способ организации наших разрозненных сил…

— Совершенно верно, — обрадовался Буонарроти, — ты правильно уловил суть. Журнал в руках «Ареопага» станет не только средством агитации и пропаганды, но и подлинным объединителем нашего движения. Если удастся и впредь обманывать цензуру, здесь можно будет добиться многого. Статьи будут написаны эзоповским языком, да и, кроме того, брат Катон каждому из подписчиков-филадельфов пришлет особый ключ, с помощью которого можно будет установить подлинный смысл каждой фразы… Вы понимаете, как это важно? У нас впервые от начала нашей деятельности появился регулярный канал общения, который сплотит в с е х филадельфов и их друзей… Но это еще не все. Самое главное я оставил на конец.

Выждав несколько секунд, Филипп продолжал:

— Да будет вам известно, друзья, что не далее как сегодня я получил письмо от брата Сертория [36]. Он пишет, что брат Леонид, от которого все мы так много ожидаем, бросил военную службу и ушел в отставку. Он с семьей будет жить отныне в Париже. И у этого энергичного человека зреет некий план, о котором, впрочем, говорить еще рано…

…Они и не заметили, как совсем рассвело. Марат потушил лампу и отдернул шторы на окнах. Тихо, чтобы не привлекать внимания соседей, Террей и Вийяр покинули дом на улице Бра д'Ор, Марат же и Буонарроти поднялись на второй этаж в свои комнаты…

16

Префект департамента Леман господин Барант в этом же самом 1807 году писал министру полиции господину Фуше:

«Я прошу о том, чтобы поднадзорный Филипп Буонарроти, проживающий ныне в Женеве, был выслан из этого города. Против него нет никаких определенных жалоб или обвинений. Но мэр Женевы, обеспокоенный скоплением революционных элементов в городе, опасается, как бы этот поднадзорный, слывущий человеком экстремистских взглядов, не установил с ними слишком тесных контактов».

Господин Фуше, недавно получивший от Наполеона титул герцога Отрантского, был настроен довольно благодушно. Прочитав послание женевского функционера, он расхохотался.

Смех его удивил находившегося тут же префекта парижской полиции, подозрительного и въедливого Дюбуа.

Заметив это, Фуше сказал:

— Что за олухи сидят там, в Женеве. Вы только подумайте, что он пишет: «определенных жалоб нет». И тем не менее просит, чтобы я выслал поднадзорного из Женевы, хотя я совсем недавно вселил его туда… «Определенных жалоб нет»… А какие же есть? Неопределенные? Да если бы мы стали высылать всякого, на кого нет «определенных жалоб», то пришлось бы пожертвовать половиной населения Франции!

Дюбуа, желая угодить шефу, тоже хихикнул, хотя вовсе не испытывал веселости.

— Что прикажете им ответить, ваша светлость? — спросил он спустя некоторое время.

Фуше снисходительно посмотрел на него.

— А что можно на такое ответить? Разумеется, ничего. Ждите дальнейших донесений и уточнений…

Господин Фуше, новоиспеченный герцог Отрантский, ныне вел себя довольно беспечно, чем подчас повергал ревностного к службе Дюбуа в некоторое беспокойство. Министр полиции, этот великий сыщик, словно утратил былой нюх. Хотя в его руках сосредоточились нити многих «темных дел» и он уже прекрасно знал, кто есть кто и чем занимаются филадельфы, он не спешил давать хода всем этим делам.

Он выжидал.

Он не слишком верил в прочность той блестящей империи, которой служил и за службу которой получал высокие титулы, звания и огромные денежные награды.

Он понимал: сейчас империя кажется нерушимой, как нерушим и ее создатель. Но, человек, много повидавший на своем веку, он знал и другое: именно в тот момент, когда явление достигает видимого апогея, оно зачастую оказывается на грани близкого падения…

Глава четвертая

1

Еще во все трубы продолжали трубить о мире, а мира уже не было.

И не только с Англией, главным и вечным врагом.

Войска Наполеона, возглавляемые его маршалами и генералами, в разных концах Европы под видом «упорядочения мира» творили далеко не мирные дела.

Прежде всего он решил довершить «замирение» Италии.

23 ноября 18 07 года французы оккупировали Тоскану. Великое герцогство Тосканское было отдано сварливой сестрице Элизе.

Затем настал черед папского государства.

Римский первосвященник, считая себя по-старому высшей духовной властью Европы, полагал, что декреты о континентальной блокаде на его земли не распространяются. Он до последнего верил, что император французов, рассчитывавший на поддержку католической церкви, не посмеет ущемить ее главу.

То была весьма наивная вера.

Наполеон направил Пию VII резкий ультиматум.

Папа не ответил.

Тогда — без единого выстрела — заранее подготовленная французская армия заняла «Вечный город». Рим с соседними областями вошел в состав империи.

Одновременно разрешалась и испано-португальская проблема.

С Португалией все обошлось, как с Римом: быстро и без применения оружия. В том же ноябре того же 1807 года корпус Жюно занял Лиссабон. Что же касается Испании, то великий артист разыграл с ней один из своих излюбленных фарсов.

То был водевиль в трех действиях.

Перед началом похода на Лиссабон, чтобы обеспечить свободное продвижение своим войскам через испанскую территорию, Наполеон предложил испанскому королю разделить с ним Португалию.

Затем, использовав распрю в семье испанских Бурбонов — трон оспаривали друг у друга отец и сын, — император заявил, что готов выступить в роли третейского судьи, и пригласил обоих соперников в Байонну.

Наконец, в Байонне, фактически держа претендентов под арестом, он заставил и одного и другого, якобы в целях «справедливости», отречься от своих прав в пользу Франции. Иначе говоря, передать испанский престол ему, Наполеону…