Легендарный барон - Князев Николай (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
На Селенге барон расформировал свой штаб, состоявший из войскового старшины Львова и адъютанта есаула Макеева. Вновь назначенный начальник штаба полковник Кастерин не без юмора передавал некоторые детали, связанные со вступлением в новую должность. Так, например, получив словесное распоряжение начальника дивизии — приступить к исполнению обязанностей, он доложил о своей полной неосведомленности в штабной работе, к которой он, к тому же, не чувствовал ни малейшего призвания. На эти доводы барон с живостью возразил, что именно по этой причине Кастерин и должен считать себя самым подходящим начальником штаба, так как и он в свою очередь не терпит настоящих штабных офицеров.
Кастерину ничего не оставалось, как только поблагодарить барона за честь. Полковник взял затем смелость испросить инструкций хотя бы на первое время, но барон отмахнулся рукой и только отрезал: «Да делайте, что хотите!» На основании этих, весьма общих указаний Кастерин отправился принимать должность от своего предшественника. Не найдя его в палатках штаба дивизии, обратился к ординарцам, которые с готовностью указали деревья, где сидели арестованные Львов и Макеев. От имени начальника дивизии Кастерин освободил их от наказания, а затем стал расспрашивать о том, что у них здесь делается и в чем состоят обязанности начальника штаба при бароне. В ответ па эти слова войсковой старшина Львов с мрачным видом снял фуражку и, показывая голову, сказал: «Вот что у нас делается…» После столь убедительной аргументации Кастерин ни о чем уже больше не допытывался, но в дальнейшем, являясь к барону, прятал, по его словам, в левый рукав маленький «Маузер».
12—15 июля в верхнем и среднем течении Селенги пролились сильные дожди. Река вздулась и вышла из берегов. Временный мост, не рассчитанный на бурное повышение уровня рек, был смыт и унесен течением с легкостью соломинки. Переправа строевых частей через реку не вызывала осложнений, потому что барон основательно вытренировал своих солдат в плавании, не только рядом с лошадью, а также — и сидя в седле. Он выдавал крупную денежную награду, если всадник при этом не замочит седельной подушки. Интендантское же имущество после разрушения моста перевозилось на батах (монгольские челноки) без каких бы то ни было затруднений.
Но вот с быками пришлось основательно повозиться, прежде чем удалось перегнать их на левый берег, потому что они упорно не желали плыть, невзирая на усиленные к тому побуждения со стороны нескольких десятков погонщиков. Надлежало же во что бы то ни стало переплавить через Селенгу несколько сотен быков, и барон очень был озабочен этим вопросом, потому что мясо рогатого скота являлось единственным предметом питания дивизии. Первое служебное поручение нового начальника штаба дивизии заключалось в руководстве переправой животных. Мрачно взирал он на открывавшуюся перед ним картину: на могучую реку, зажатую лесистыми сопками, дым костров и суетливую толпу копошащихся в воде, дико орущих людей. Вероятно, полковнику не по душе пришлась роль погонщика скота. Может быть, по этой причине за весь первый день перетащено было на другую сторону лишь два-три десятка из всего гурта. К общему удовольствию — и барона, и его наштадива, и измученных продрогших пастухов — к месту переправы 16 июля подошел ротмистр Забиякин.
Со своей сотней он ходил «на уртонских» догонять коменданта Ван-хурэ, капитана Толстова, чтобы забрать 2 орудия, оставленные там бароном. Забиякин догнал Толстова на втором уртоне за хурэ Дзаин-гэгэна (Дзаин-шаби) и вовремя доставил обе пушки. Посылая ротмистра в эту экспедицию, барон пояснил, что Забиякин должен рассчитать свое возвращение таким образом, чтобы прибыть обратно не позднее вечера 16 июля; если он не попадал в Ергин к указанному сроку, то должен был уходить с Толстовым на запад.
Барон приказал этому энергичному офицеру заняться быками, что и было выполнено за одну ночь. Утром 17 июля весь гурт пасся уже на левом берегу.
Теперь все было готово для похода. Дивизия имела 4 полка (22 сотни), отдельный дивизион хорунжего Шеломенцева-Бишерельту-гуна (3 сотни), 40 тяжелых пулеметов (в строю), разбитых на 4 команды и артиллерийский дивизион из 8 орудий конно-горного типа (непригодные к горным дорогам французские пушки и снаряды к ним взорвали).
Из вышеприведенного приказания, данного ротмистру Забиякину, можно сделать вывод, что барон наметил выступление в поход на 17 июля. У барона имелись сведения, что красные вливались в Монголию по тракту Кяхта-Урга. На левом же берегу Селенги конные красноармейские части в продолжение последней недели 10–17 июля ежедневно беспокоили нашу сотню, стоявшую в заставе на Баян-голе, у Сухаревской заимки (пасхальная стоянка генерала Резухина). От лагеря дивизии до Баян-гола насчитывалось около 20 верст.
Барон много гадал в тот период своей жизни; и это казалось вполне естественным, если принять во внимание, что он не начинал никакого, даже незначительного, дела, не справившись предварительно через гадальщика об успешности будущего предприятия. Тем более, конечно, внимания он должен был уделять гаданиям, приступая после троицкосавского разгрома к новым боевым операциям.
16 июля барон вызвал к себе начальника штаба и приказал ему подготовиться к походу. На вопрос полковника Кастерина о том, в каком направлении и на какое расстояние намечается поход, барон пояснил, что идет верст на пятьсот. Для определения же направления он вывел полковника из палатки и показывая рукой вдаль спросил: «Видите это дерево? Теперь возьмите от него налево два пальца. Пойдем по этому направлению».
По рассказу наштадива, он тотчас же сориентировался по карте и убедился, что на этом направлении дорог не имеется. По недостатку опытности в обращении с бароном, Кастерин с картой в руках отправился к нему и доложил о встретившимся затруднении. Унгерн бегло взглянул на карту. «Как нет дорог», — воскликнул он — «а это что? Видите — вот же дорога!» — «Это — тальвег, Ваше Превосходительство» (водораздельная линия), пытался возразить начальник штаба. «Вот и отлично», — закончил беседу барон — «мы пойдем по тальвегу». Может быть, барон желал подчеркнуть, что его дивизия пройдет повсюду, даже там, где нет никаких путей… Но полковник Кастерин, передавший приведенный разговор, искренне был убежден в том, что барон слабо читал карты, да и не любил сообразовываться с их показаниями.
Действительно, даже и в отношении карт Унгерн был большим оригиналом. Он постоянно держал в кармане своего тарлыка свернутую рулоном полосу, вырезанную, вероятно, из карты Российской империи. На этой «походной» карте барон в любой момент мог легко отыскать и Владивосток, и Москву, и Варшаву, и все крупные промежуточные города. При грандиозности планов барона ему неудобно было пользоваться картами иного, более крупного масштаба. Полковник Кастерин вскоре якобы выяснил, почему барон избрал такое направление (на два пальца от дерева) — так указано было гадальщиком. Впоследствии начальник штаба, по его словам, в сношениях с гадальщиком прибегал к системе выдачи «авансов», чтобы гадания не слишком расходились с боевыми интересами дивизии.
К тому же периоду настороженного сидения на берегах реки Селенги относиться рассказ ученого агронома В. К. Рериха, в котором освещается обстановка, сложившаяся в те дни в Монголии. В. К. Рерих покинул Ургу, как можно полагать, 6 июля по новому стилю. Утром 8 июля он был в дацане на реке Орхоне, где барон Унгерн назначил ему свидание. Но барона уже не оказалось в том пункте. Он ушел на реку Селенгу, оставив Рериху письменное приказание вывезти в новую базу интендантские грузы, все денежные средства, а также пригнать 1200 быков и 2000 лошадей. В записке барон указал идти вместе с дивизионом сотника Нечаева и соблюдать на походе осторожность «так как дорога пересекается красными».
Рерих привез на Селенгу 22 ящика билонного серебра, несколько ящиков банковского и ямбового серебра и 1 ящик с китайскими бумажными долларами. Барон имел встревоженный вид. Он приказал Рериху выспаться с тем, чтобы утром следующего дня скакать в Ургу, так как требовалось эвакуировать на запад интендантство и лазарет, а также уничтожить радиостанцию. «Если будете нажимать, успеете придти в Ургу до красных», — пояснил Роман Федорович. В тот же день Рерих получил от барона два пакета, первый из которых он должен вскрыть в Урге, а второй — вручить есаулу Жамболон-вану. Получил он также и зару, то есть предписание на монгольском языке, за печатью Богдо о том, что монголы обязаны оказывать подателю сего свое полное содействие, предоставлять лошадей и давать пропитание. Утром 13 июля Рерих выехал «ургой» (по табунам) в сопровождении вестового и монгола-ламы.
