Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну - Нарочницкая Наталия Алексеевна (книги онлайн без регистрации txt) 📗

Пакт и война

Советско-германский пакт о ненападении, известный как пакт Молотова-Риббентропа, был подписан в ночь на 24 августа 1939 г. (официальной датой его подписания считается день начала переговоров 23 августа).

Эта дата стала одной из рубежных в мировой истории, и споры о пакте разделяют историков, да и образованных людей идеологическими барьерами. Для одних пакт — необходимая мера защиты страны от гитлеровского нападения [146]. Для других — преступление, которое обрекло народы Европы на раздел между двумя тоталитарными режимами [147].

Сегодня, в начале XXI века уже можно выйти из плена идеологических сражений середины столетия и взглянуть на предвоенный период более спокойным взглядом.

Прежде всего возникает вопрос: предопределял ли пакт раздел Восточной Европы? И. Фляйшхауэр с присущей ей научной дотошностью предлагает проводить «различие между законной заинтересованностью советской стороны в достижении (оборонительного) соглашения о ненападении, с одной стороны, и фактическим вступлением в (наступательный по своим последствиям) союз с целью раздела (военными средствами) сфер политического влияния — с другой» [148]. Если разделять эти понятия, то на первое Сталин согласился 19 августа (за четыре дня до подписания пакта), а на второе — уже после начала германо-польской войны, когда выяснилось, что нового Мюнхена не будет, но поляки не смогут оказать длительного сопротивления немцам. Это позволяет увидеть широкий спектр альтернатив, которые должны были брать в расчет в Кремле. Уже после пакта могло состояться германо-польское соглашение под давлением Великобритании и Франции и новый Мюнхен — уже с участием СССР. После нападения Германии на Польшу могло начаться эффективное наступление на западном фронте в момент нападения немцев на Польшу, которое оттягивает силы Гитлера на запад и спасает поляков от быстрого разгрома. Каждый из этих вариантов был выгоднее СССР, чем ситуация июля и тем более марта 1939 г., и она совершенно не исключалась пактом.

Исходя из многовариантности событий, М. И. Мельтюхов считает: «Что касается секретного протокола к советско-германскому пакту, то этот документ также носит достаточно аморфный характер. В нем не зафиксированы какие-либо антипольские соглашения сторон… Как видим, все «антипольское» содержание документа состоит из бесконечных оговорок — «если бы, да кабы» и абстрактных понятий «сферы интересов», «территориально-политическое переустройство». В любом случае никаких реальных территориальных изменений или оккупации «сфер интересов» советско-германский договор не предусматривал» [149]. Антипольские соглашения зафиксированы хотя бы тем, что по территории Польши проводились разграничительные линии. Однако можно согласиться с М. И. Мельтюховым, что в неконкретности — принципиальное отличие советско-германского пакта от мюнхенского.

Но именно после Мюнхена «аморфные» понятия (кстати, широко применявшиеся в колониальной дипломатии) получили конкретное наполнение. Верно, что пакт оставлял Гитлеру возможность как для военных, так и для «мюнхенских» решений. Но все эти решения (в том числе и те, что могли быть предприняты вместе с СССР и Великобританией) являлись антипольскими. Пакт закрывал возможность германо-польского сближения за счет СССР. Но этим он делал неизбежным сокращение территории Речи Посполитой, «территориально-политическое переустройство», которое никак не соответствовало ее интересам.

Была ли альтернатива пакту и в чем она конкретно заключалась? Альтернативы в истории есть практически всегда. Но не все они ведут к лучшим последствиям.

Консервативно-державная историография, отстаивающая повсеместную правоту «советской цивилизации», настаивает на безальтернативности пакта. Либерально-западническая литература доказывает возможность продолжения переговоров об англо-франко-советском союзе. Как мы видели, успех этих переговоров был невозможен в дни, оставшиеся до намеченного Гитлером нападения на Польшу. Сдвиг в настроениях французских политиков ничего не решал, так как Польша не сдвинулась ни на йоту, а эволюция британской позиции была медленной — Чемберлен играл на двух досках: французской и немецкой.

М. И. Семиряга предлагает целых три альтернативы пакту. Первый путь: затягивание переговоров с Германией при продолжении переговоров с англичанами и французами. Мы видели, что это было чревато прежде всего англо-германской договоренностью или вовлечением СССР в германо-польское столкновение без возможности оказать Польше эффективную помощь в первые дни войны (а затем это вталкивало СССР в описанную выше стратегическую ловушку). Второй путь: если Великобритания, Франция и Польша так и не пошли бы на разумный компромисс, все же заключить договор с Германией, включив в него право аннулировать договор в случае агрессии Германии против третьей страны. Но при чем тут «если». Польша свою позицию менять не собиралась. Следовательно — предлагаются переговоры с Германией на неприемлемых для нее условиях (зачем Гитлеру пакт, который будет разорван 1 сентября). Это — тот же первый путь «затягивания». Оба первых пути выводят на третий путь — ни с кем договоров не заключать. В этом случае, по мнению М. И. Семиряги, «Советский Союз сохранял бы подлинно нейтральный статус, выигрывая максимально возможное время для лучшей подготовки к будущей неизбежной войне» [150]. Эта логика поразительно напоминает оправдания советских идеологов по поводу пакта. Он помогал оттягивать войну. Только вариант Семиряги очевидно слабее, поскольку оставляет широкие возможности для антисоветского англо-германского сближения за счет СССР, нового Мюнхена и направления агрессии на восток.

Впрочем, сам М. И. Семиряга перечеркивает все свои три альтернативы пакту таким заявлением: «Конечно, рассчитывать на подобные альтернативные решения можно было только в случае уверенности в том, что Германия при отсутствии договора с СССР не нападет на Польшу» [151]. Очевидно, что никто таких гарантий дать не мог. Но если бы Германия не напала на Польшу, она могла договориться с Западом, что для СССР было бы не лучше. Таким образом, рассуждения М. И. Семиряги в поддержку «альтернатив» скорее убеждают в оправданности пакта.

Альтернатива подписанию пакта была. Но, как мы видели, это было не заключение англо-франко-советского союза. До нападения Германии на Польшу шансов на это не было. А после нападения СССР было невыгодно вступать в войну, которая начинается с поражения одного из союзников. СССР мог остаться нейтральным и не принять участия в разделе Польши. Это означало возвращение к стратегии «третьего периода», уход в глухую оборону в ожидании, когда столкновение «империалистических хищников» приведет к революциям. Но в первые годы войны ничего, способствующего революциям, не происходило. Поэтому альтернатива «глухой обороны» была весьма рискованной. Выбор времени удара по СССР оставался за противником. Момент начала советско-германской войны удалось бы отодвинуть на несколько лет — пока Гитлер не расправится с Францией и Великобританией. А затем СССР остался бы один на один с объединенной Гитлером фашистской Европой и Японией, опирающейся на ресурсы Китая и Индии.

Сталин предпочел другой вариант, вытекавший из традиционной европейской политики — участие в разделах, усиление своих стратегических позиций перед будущим столкновением. Специфика XX века заключалась в том, что борьба велась не просто за польское или даже французское наследство, а за наследство глобального рынка и глобальной системы колониального господства европейских держав. Судьба всего мира была ставкой в борьбе нескольких бюрократий, усилившихся в результате выхода индустриального общества на государственно-монополистический уровень развития [152].