Чернобыль. Как это было - Дятлов Анатолий Степанович (книги без регистрации .TXT) 📗
И никакого недовольства я никому не высказал, да и причин не было. Не знаю операторов, которые по тем или иным причинам не снижали мощность. Л. Топтунов – молодой оператор, поэтому я ему бы не сделал упрёка даже при ошибке. Потом, при разборе, конечно, указал бы на ошибки, но только потом. За длительное время работы с операторами реакторов (да это относится ко всем пультовикам) твёрдо усвоил правило: оператору за пультом никаких выговоров, никаких упрёков. Он и без того переживает случившееся, а которые безразличны к этому – не держал. Ни один пультовик на станции не сможет сказать, что я его за пультом отругал. Себе дороже – он в этом состоянии ещё больше ошибок наделает. Впрочем, не могу припомнить, а память у меня хорошая, чтобы за три последних года кого-то из пультовиков отругал и после. Сразу после смены короткое собрание, где участники отдают объяснительные записки и рассказывают свои наблюдения. Часто из этого ещё никаких выводов сделать нельзя. Только после анализа показаний приборов и системы контроля приходишь к окончательному выводу. Накал страстей уже уляжется. Наказание, конечно, следовало, если допущены ошибки, в виде уменьшения премии на 20…30, редко 50%. Но если человек хоть немного способен критично к себе относиться, то какие тут обиды.
За всё время работы на станции я не отстранил во время смены ни одного оператора. С чего бы это вдруг 26 апреля я захотел отстранять: разрешение диспетчера на останов было, работа практически вся сделана. Эксперимент не провели, так провели бы его после ремонта, никаким сроком он не связывал нас, поскольку система была введена в действие после доработки блока выбега в системе возбуждения генератора и испытаний его на холостом ходу. А уж при возникновении необходимости, к примеру, увидел, что оператор деморализован произошедшим провалом мощности, то отстранил бы безусловно и без угроз. Тем более, заменить было кем.
Бегал Дятлов по помещению и терял драгоценное время? Дятлов бегал… в лесу, но это отношения не имеет. А на БЩУ меня никто никогда не видел бегающим. С чего бы это 26 апреля вдруг забегал?
Такое идиотское поведение старшего технического лица на БЩУ, какое описал Медведев, само по себе может привести к аварии. Но ничего такого и в помине не было. 26 апреля 1986 г. громко я только дважды говорил: первое – команда «всем на резервный пульт управления» и второе, когда А.Ф. Кабанов начал говорить, что вибрационная лаборатория остаётся в цехе, я приказал немедленно уходить с блока. Всё это уже после аварии.
Г. Медведев в повести пишет об оставшихся посмотреть операторах из предыдущей смены Ю. Трегубе и С. Разине. Вот что они написали в ответ на мои вопросы.
Ю. Трегуб. До аварии разговора на повышенных тонах с лицами оперативного персонала не было, как и не высказывалось недовольства провалом мощности. Попыток устранения от управления Л. Топтунова также не происходило, и он выполнял свои должностные обязанности в течение всей смены. После провала мощности был включён АРМ, и по команде НСБ А. Акимова, как я полагаю, согласованной с Вами и НСС, был начат подъём до 200 МВт. Ничего, что можно было бы расценить как разногласие по поводу подъёма мощности, при этом я не заметил. (07.06.90 г.).
С. Газин. Перед аварией я не слыхал слов, сказанных повышенным тоном, а лишь распоряжения, касающиеся проведения эксперимента по программе. Во время провала мощности я подходил к пульту СИУРа, видел, что идёт, насколько я мог понять, напряжённая работа по подъёму и стабилизации мощности реактора Тошуновым. Ничего похожего на попытки отстранения или замены Л. Топтунова, а также давления с Вашей стороны на А. Акимова и Л. Топтунова, якобы отказывающихся поднимать мощность после провала, и недовольства, вызванного этим провалом, я не видел. Считаю, что подобная конфликтная ситуация на БЩУ не могла быть незамеченной (07.06.90 г.).
Какие-то разговоры относительно отстранения Л. Топтунова были. Возникли они, видимо, после того, как я сказал Акимову отправить его и Киршенбаума на третий блок ввиду бесполезности их пребывания на БЩУ-4 и опасной радиационной обстановки. Это было примерно через час после аварии.
Ещё один момент требует пояснения, поскольку он связан с ничем не оправданным облучением нескольких человек, – это утверждение Медведева, что с подачи Дятлова пошла гулять версия о целости реактора после взрыва. И откуда он всё знает? Я-то никому об этом не говорил, в том числе и ему. Перевозченко никому не рассказывал о дикой пляске, а Медведев знает. Никто не знает об отстранении Л. Топтунова, а Медведев знает. Никто не знает, что Л. Топтунов и А. Акимов сопротивлялись подъёму мощности, а Медведев знает. Медведев, оказывается, знает и что было, и чего не было. Правда, пишет он в основном о том, чего не было. Такой уж «документалист».
Как было, я описал. В.П. Брюханов у меня не спрашивал ни по телефону, ни в бункере, когда я туда пришёл. С Н.М. Фоминым я 26 апреля вовсе не разговаривал.
Если бы я думал, что реактор цел, то уж, конечно, пытался бы организовать подачу воды. Смею заверить, блок я знал хорошо, а реакторный цех никто на станции лучше меня не знал. При нехватке людей попросил бы у Брюханова, но мы ничего для этого не делали, что ясно говорит, как я думал о реакторе.
И утверждение Г. Медведва о том, что Л. Топтунов и А. Акимов вели себя мужественно, но бесполезно, – безнравственно. Да, Леонид Топтунов по своей должности действительно не мог ничего сделать. Но своим поведением, когда он сам вернулся на блок, показал образец верности делу. А все работы по отключению механизмов, обесточиванию, сливу турбинного масла, вытеснению водорода из генераторов, т.е. по предотвращению возникновения новых пожаров, проведены под прямым руководством Александра Акимова. Ничего другого полезного в той обстановке и сделать было нельзя. А то, что сделано, – это много и необходимо. Александр Акимов был хорошим, исключительно добросовестным работником. И умер достойно Человека.
Мы рассмотрели техническую часть повести Г. Медведва. Обратите внимание на первые, приведённые мной цитаты и страницы журнала в конце цитат. И вы увидите, что фактически всё неверно. Остальные слова между цитатами для связки. Дальше я не стал брать подряд, но поверьте или проверьте, и дальше всё неверно. Подряд!
Что касается другой части повести, то не могу сказать, насколько она документальна, несмотря на указанные автором фамилии. С одним из тех, с кем беседовал Медведев, говорил и я в 1990 г. Виктор Смагин говорит, что его слова Медведев исказил. То же самое, по словам В. Смагина, говорила и Л. Акимова. Да и трудно представить, что автор спрыгнет с любимого конька. Натуралистическая картина пожирания собаки свиньями, в принципе, возможна, но трудно представить наблюдение этого появившимся на пять минут в городе автором. Остаётся только предположить, что свиньи специально ждали появления Г. Медведва и откладывали трапезу. Сам и своим существованием опровергаю сообщение Г. Медведева о мощности дозы в районе 4-го блока, равной 15…20тыс. Р. Я дважды ходил по территории около блока, пробыл, наверное, минут 20…30 и на блоке сколько был в разных местах. Мне определили дозу 550 бэр. Больше и нет – не жил бы.
Вообще заметна любовь автора к хлёсткости, гиперболе. Толе Ситникову определяет дозу в 2 000 бэр, как будто смерть от 500…600 бэр – не трагедия.
Теперь давайте взглянем на «Чернобыльскую тетрадь» целиком. Что автор в ней сказал? Всё то же, что и комиссии, – виновен во взрыве оперативный персонал и его руководитель Дятлов.
Не согласны? Ну да, он говорит и о недостатках реактора. Но это так, для отвода глаз. Сейчас разве можно реактор РБМК и его создателей защищать без признания кое-чего у реактора. Однако автором повести это так вывернуто, что всё равно виновен оперативный персонал. Дятлов виновен даже в том, что не догадался об опасности сброса А3. Ни одна комиссия, даже прокурор в этом не обвиняют, понимая несуразицу, а Г. Медведев считает по-своему. Оказывается, можно и так мыслить. Ну, о Дятлове мы уже говорили, хватит.
