История Крестовых походов - Мишо Жозеф Франсуа (прочитать книгу .txt) 📗
Папа, возмущенный взятием Зары вопреки всем его запретам, теперь приказывал крестоносцам отказаться от неправедной добычи, вернуть награбленное горожанам и загладить свою вину торжественным обетом на будущее. Венецианцы пренебрегли этим посланием, ответив на него срытием стен Зары. Что же касается баронов и рыцарей, то они страшились навлечь на себя гнев Римского престола и ответили папе покаянным письмом, обещая вернуть побежденным их достояние и вознаградить их за причиненный ущерб. Покорность крестоносцев, более чем их обещание (в которое он не очень верил), смягчила палу. Он дал крестоносцам отпущение грехов и убеждал их поскорее отправляться в Сирию, «...не сворачивая ни вправо, ни влево». Непокорных же венецианцев Иннокентий отлучил от Церкви, хотя и подчеркнул при этом, что поступает так «...только по необходимости и с сокрушенным сердцем».
1203 г.
Вскоре, однако, обстоятельства снова переменились и дали новое направление крестовому походу, на которое не рассчитывали ни папа, ни Крестоносцы.
Еще в то время, когда христианское воинство готовилось покинуть Венецию, чтобы направиться к Заре, Средиземноморский мир был потрясен неожиданным событием: византийский император Исаак оказался свергнутым своим братом Алексеем, который лишил его зрения и бросил в темницу. Сын Исаака, которого тоже звали Алексей, сумел бежать на Запад, рассчитывая на помощь европейских монархов. Но поскольку ни монархи, ни папа не оказали ему содействия, юный Алексей направил послов в лагерь крестоносцев. Тронутые бедствиями наследника престола и его отца, бароны и рыцари не отказали ему в поддержке; намерения их полностью разделяли и венецианцы, раздраженные тем, что похититель константинопольского трона предпочел союзу с ними дружбу с их соперниками – пизанцами и генуэзцами. Однако в тот момент, занятые приготовлениями к походу на Зару, союзники воздержались от каких-либо конкретных обещаний. И вот теперь, вскоре после взятия мятежного города, им снова напомнили об этом деле. В Зару прибыли посланники Филиппа Швабского, шурина юного принца Алексея, которые умоляли их восстановить справедливость и законность в Константинополе, заверяя, что это лишь ненадолго отвлечет от цели похода, а принесет неисчислимые выгоды.
В совете союзников возникли горячие споры. Те из крестоносцев, возглавляемые аббатом Серне, которые раньше противились походу на Зару, теперь с равным ожесточением возражали против похода на Константинополь. Они возмущались тем, что частные выгоды какого-то принца ставят на одну доску с делом Божьим; напоминали, что тот самый Исаак, которого собираются защищать, также был узурпатором и люто вредил крестоносцам во время предыдущего похода; указывали, что византийцы, привыкшие к подобным переворотам, не нуждаются в помощи латинян, которые оставили свое отечество отнюдь не для того, чтобы мстить за чужие обиды. И следует ли верить обещаниям юного Алексея, который не имеет ни войска, ни денег, а впоследствии, что весьма вероятно, может обратить оружие против своих благодетелей? «Если вы так чувствительны к несчастиям ближних, – заключали они, – если страстно желаете защищать правду и человечность, то склоните уши к стенаниям братьев ваших, страдающих в Палестине и видящих в вас последнюю надежду».
Венецианцы во главе с дожем резко противились подобным аргументам. Если верить древним летописям, Дандоло был подкуплен султаном Дамасским, стремившимся отвести от себя беду вторжения; но будь это даже басня, она характерна как мнение, господствовавшее среди недовольных. Впрочем, для большей части французов, принимавших участие в походе, поведение и пример дожа были излишни – они и без того, полные презрения к грекам и рассчитывающие на богатую добычу, оказались глухи к призывам аббата Серне и его сторонников, утверждая, что завоевание Константинополя – верное средство к обладанию Иерусалимом, тем более что это приведет к объединению Западной и Православной церквей.
Последний аргумент не мог оставить равнодушным и римского папу. Иннокентий III был не прочь оказать давление на Константинополь; однако это не помешало ему обрушиться на крестоносцев гневным посланием, едва он узнал, что происходило в их лагере. «Пусть никто из вас, – писал он, – не тешит себя мыслью, будто дозволено присваивать или грабить землю греков под тем предлогом, что она не проявляет покорности и что император ее неправедно овладел престолом; каково бы ни было его преступление, не вам судить о нем: вы взяли Крест, чтобы мстить за оскорбление не государей, а Бога». Не дав благословения плану крестоносцев, папа угрожал им проклятиями Неба.
Вельможи и бароны приняли увещевания папы со смирением; тем не менее они не изменили своих замыслов. Совет большинством голосов решил принять предложение Филиппа Швабского и наметил поход против Византии на весну будущего года. Тогда те, кто противился этому, во главе с аббатом Серне, графом Монфорским и Мартином Липцем, решили отделиться; одни из них направились обратно на Запад, другие – в Палестину. Судьба обошлась с ними жестоко. Пятьсот воинов погибли во время кораблекрушения; их единомышленники, проходя через Иллирию, подверглись нападению диких народов и были почти поголовно перебиты. Тем, кто выжил, осталось лишь оплакивать гибель своих товарищей и призывать громы небесные на «совращенных с пути Господнего».
Когда основные силы крестоносцев, все еще пребывавшие в Заре, готовились к отплытию, в их лагере появился юный принц Алексей. Бароны приняли его с почетом, словно императора, и всячески выражали свое сочувствие, клялись возвести на престол. Принц, в свою очередь, расточал соблазнительные обещания, нимало не заботясь о том, как будет их выполнять.
Между тем византийский император, узурпатор Алексей, словно забыл об угрожавшей опасности. Чтобы загладить кровавое преступление, он расточал богатства и должности своим сторонникам, душил народ налогами и, пребывая в постыдной неге, даже распустил часть армии, жалуясь, будто шум оружия мешает его покою. Теряла империя и флот: министры распродавали суда, корабельные снасти и строевой лес. Среди всеобщего растления нравов города и области оглашались именем императора лишь в дни сбора податей; население молчало, страшась доносов, пыток и казней, а Церковь, вместо того чтобы поддерживать государство, погрязла в богословских спорах. Перед лицом грядущего, империя оставалась беззащитной.
Отплыв из Зары, крестоносцы направились к Македонии, жители Дураццо поднесли юному Алексею ключи от города и признали его своим государем. То же повторилось и близ острова Корфу, где собрались все корабли экспедиции; представители населения острова приветствовали латинян как избавителей и устроили им пышный прием. Находясь на Корфу, среди пиров и празднеств, крестоносцы узнали, что Готье Бриеннский с шестьюдесятью рыцарями в течение нескольких месяцев завоевал Апулею и Неаполитанское королевство. Эта весть распалила воображение многих участников похода и чуть ли не привела к новому расколу, который вожди предупредили лишь с огромным трудом. Впрочем, дальнейшее плавание, сопровождавшееся прекрасной погодой, прошло вполне благополучно. Наконец флот прибыл к вратам Босфора и корабли бросили якоря в пристани Св. Стефана, в трех милях от столицы Византийской империи.
Взорам крестоносцев открылось величественное и устрашающее зрелище. Омываемый с юга Пропонтидой, с востока Босфором, с севера заливом, образующим его гавань, окруженный на протяжении более семи миль двойной стеной, Константинополь сверкал куполами и кровлями множества прекрасных зданий, делавших его столицей столиц. Берега Босфора утопали в непрерывной цепи садов и рощ; Халкидон и Скутари на азиатском берегу и Галата, распластанная в конце залива, дополняли необъятную панораму.
Детище Константина Великого, город распадался на четырнадцать кварталов, обладал тридцатью двумя воротами, пятьюстами церквами во главе со Святой Софией – одним из чудес света, и пятью дворцами, каждый из которых сам по себе казался городом. Мост между Европой и Азией, между Архипелагом и Понтом Эвксинским, Константинополь соединял два моря и два материка, имея возможность по своему желанию открывать или закрывать пути мировой торговли. Пристань его, заполнившаяся кораблями всех наций, по праву называлась греками Золотым Рогом или Рогом Изобилия; его стены и башни, часто сравниваемые с вавилонскими, были окаймлены глубокими рвами, которые в случае необходимости превращались в каналы: по первому требованию город мог быть окружен водой и полностью отделен от материка.
