Сталин - Волкогонов Дмитрий Антонович (мир книг txt) 📗
Сталин, уничтожив в обществе любые альтернативы, превратил свое наследие в одномерно негативное. Едва ли он догадывался, что начало его исторического поражения совсем близко. Оставляя в последние месяцы в углу документов, которые он рассматривал значительно реже, свои лаконичные резолюции, он поднимал ладонь левой руки к лицу, как будто загораживался от солнечных лучей. Привычка! На одной ранней фотографии Сталин сидит в такой же позе у краешка стола, небритый, в стоптанных сапогах, засаленном старом пальто, с нечесаными волосами. А рука прячет глаза от света... Сейчас он генералиссимус и, наверное, самый могущественный диктатор на Земле. Но этот жест - нет, не от солнца спасает он "вождя". Он, не зная того сам, хочет спасти себя от грядущего исторического поражения.
Историческое поражение_________________________________
Нa трибуне XX съезда КПСС был Хрущев. Делегаты слушали его доклад, повергнувший всех в состояние шока. Сцена с президиумом словно расплывалась, и казалось, что на ней солируют двое: Хрущев и до боли знакомый (а теперь незнакомый!) призрак. Именно такое впечатление могло сложиться у делегатов XX съезда, когда 25 февраля 1956 года Первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев делал свой знаменитый "секретный" доклад. Почти полторы тысячи делегатов напряженно, в мертвой тишине, прерываемой иногда возгласами возмущения и потрясения, смотрели на человека, стоящего на трибуне. Но чем дальше он с пафосом читал свой доклад, тем отчетливее каждый из присутствующих в Кремлевском Дворце видел призрак, появляющийся то справа, то слева от Хрущева. Характерный говорок Первого секретаря незаметно, но одновременно и быстро лепил совершенно новый образ "вождя народов". Скоро в центре зала осталась как бы одна сцена, на которой было двое: новый лидер партии, один из бывших верных соратников умершего около трех лет назад диктатора, и знакомый абсолютно всем облик немого "вождя", который прямо здесь, на действительно исторической арене, становился совсем другим: кровавым, тираническим, страшным. То были редкие часы подлинно исторического значения.
Могло показаться, что Хрущев вызывал духов из потустороннего мира. Видимо, прав был Бердяев, заявивший в своих лекциях в Москве, в Вольной Академии Духовной Культуры о том, что "в обращении к прошлому есть всегда какое-то совершенно особое чувство приобщения к другому миру, а не только к той эмпирической действительности, которая нас со всех сторон давит, как кошмар, и которую мы должны победить, чтобы подняться на какую-то новую высоту..."1159. Буквально за несколько часов до этого доклада никто не мог и предположить, что партия после долгих лет стагнации и деформации способна подняться на эту "новую высоту". Как бы мы ни относились к Хрущеву, ответственному, как и все окружение Сталина, за годы беззакония и террора, тогда, на съезде, он совершил настоящий гражданский, исторический подвиг.
Мы знаем сегодня, что сразу же после смерти Сталина в руководстве партии начались едва заметные процессы, направленные на освобождение от пут сталинизма. Эти подвижки ускорились после ареста и расстрела Берии, акции, которая позволила новому руководству глубже и масштабнее рассмотреть то, что творилось за сталинскими кулисами, хотя многое соратникам было хорошо известно и ранее. Вскоре после того, когда была определена дата XX съезда, первого после смерти Сталина, Хрущев на одном из заседаний Президиума ЦК партии неожиданно предложил создать комиссию по расследованию злоупотреблений, творившихся во времена Сталина. Первый секретарь решился на этот шаг не по "зову сердца и совести", как он стал уверять всех позднее. Дело в том, что, как только забальзамированного Сталина поместили в Мавзолее рядом с Лениным, в ЦК, в правительство, в различные государственные инстанции пошел все увеличивающийся поток писем от тех, кто был надолго упрятан за колючую проволоку зон, от родных и близких, разыскивающих своих отцов, матерей, братьев и сестер. То была стихийная волна протеста и надежды, мольбы и веры в восстановление попранной справедливости.
Хрущев распорядился подготовить на основе писем несколько обзорных записок, которые в сочетании с дезавуированным "ленинградским делом", пересмотренными "делами" отдельных заключенных, сумевших выйти на ЦК, убедительно показали преступную фальшь многих обвинений. Стало ясно, что, когда в ближайшие год-два у огромного количества осужденных по различным пунктам 58-й статьи закончатся сроки, этих людей нужно будет вернуть домой. Они принесут вечную боль, недоумение, а затем и требования наказать виновных. Теперь, после смерти Сталина и Берии, никто не осмелится и дальше гноить этих людей в лагерях и ссылках. Другими словами, Хрущев почувствовал, что партия и страна поставлены перед исключительно сложным и ответственным выбором. Уже само предложение о создании комиссии вызвало яростное противодействие со стороны Молотова, Кагановича, Ворошилова. Но Булганин, Микоян, Сабуров, Первухин, при колеблющемся пока Маленкове, создали Хрущеву перевес. Комиссия была создана. Ее возглавил П.Н. Поспелов, долго работавший главным редактором "Правды", а затем директором Института Маркса - Энгельса - Ленина. Хрущев распорядился допустить комиссию к материалам МВД и КГБ. И надо сказать, Поспелов потрудился основательно. Так же, впрочем, как несколько лет до этого, составляя вместе с Г.Ф. Александровым, М.Р. Галактионовым, B.C. Кружковым, М.Б. Митиным, В.Д. Мочаловым "Краткую биографию" И.В. Сталина. Когда накануне съезда Поспелов доложил Хрущеву и всем членам Президиума выводы комиссии, Первый секретарь наконец понял, что этот документ или проломит бетонный панцирь лжи, мифов, легенд, связанных со Сталиным, или политически похоронит его самого.
Хрущев несколько раз возвращался к докладу Поспелова, спрашивал коллег: что будем делать? Как доведем выводы комиссии до делегатов съезда? Кто это сделает? Может быть, Поспелов? Молотов, Ворошилов, Каганович долго и упорно, иногда с яростью, сопротивлялись. Ход этих ожесточенных споров не протоколировался, но по воспоминаниям самого Хрущева, некоторых других товарищей у противников докладa было несколько "железных" аргументов: кто нас заставляет выворачивать "грязное белье"? Не лучше ли потихоньку поправить перегибы? Понимает ли сам Хрущев, к каким последствиям может привести обнародование выводов комиссии? И, наконец, разве все члены Президиума ЦК не причастны (в той или иной мере) к беззакониям прежнего времени? Разве можно не учитывать все эти опасения? Но Хрущев победил: 13 февраля ЦК принял решение ознакомить делегатов с докладом о культе личности на закрытом заседании съезда. Хотя самого Хрущева тоже не раз охватывали сомнения. Но он вспоминал о письмах заключенных, возвращался мысленно к безумию прошлых лет и все тверже, приходил к выводу: результаты столь массового террора, беззаконий, страшных злоупотреблений долго утаивать все равно не удастся. Рано или поздно правда станет известна. Нужно взять инициативу в свои руки и сказать партии эту страшную правду. Народу Хрущев, к сожалению, говорить об этом не собирался.
