“Цесаревич” Часть I. Эскадренный броненосец. 1899-1906 гг. - Мельников Рафаил Михайлович (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
Снесенные стеньги, из-за чего будто бы нельзя было поднять видимый флоту сигнал, не составляло труда (послав марсовых подняться по ней снаружи), как делали еще во времена парусного флота, заменить временными хотя бы из шлюпочного рангоута. Можно было все же попытаться применить радио. Ничто не мешало подозвать к борту ближайший крейсер или миноносец или перенести сигнал на ту же "Победу", которая вообще пострадала меньше других и сохранила свои стеньги в целости. Ничего похожего сделано не было.
Эта удручающая пассивность неизбежно приводит к мысли, что адмирал не рвался возглавить флот в столь тяжелый для него момент. Ему было выгоднее сделать вид, что он лишен возможности вступить в командование. Он предпочел остаться "в массе" и ничего не делать. И тем он, как это ни горько признать, почти умышленно допустил на эскадре безвластие. Будь командиры одухотворены непреклонной и единой волей к победе, передача командования перешла бы сама собой или просто в тот момент могла бы не потребоваться. Эскадра вела бой и могла, хотя это и не было лучшим решением, продолжать идти прежним курсом. Судорожная, почти паническая стрельба японцев по мере сближения кораблей все более утрачивала свою меткость. Огонь же наших кораблей, хотя и уступавший в скорости, продолжал оставаться стабильным и методичным — большинство орудий не утратили возможности стрелять. Панический дух адмирала Витгефта, сумевшего погубить свой штаб и дезорганизовать управление, оставался не властен над экипажами кораблей. Они исполняли свой долг со спокойной уверенностью и верой в свои силы и вели огонь так, как их учили адмиралы Скрыдлов, Старк и Макаров.
Этот неторопливый, ничуть не ослабевавший огонь все более страшил и нервировал японцев. Их боеприпасы из-за неумеренной скорости стрельбы были на исходе, и тогда последнее слово в бою оставалось за русскими, успевшими израсходовать едва ли треть своих снарядов. Говорили, что Того за несколько минут до катастрофы "Цесаревича" уже готовился отдать приказ об отходе. К этому принуждали и значительные повреждения его кораблей. По наблюдениям командира "Севастополя", "сойдясь на близкое расстояние, можно было видеть, что на "Микасе" почти все орудия молчали, кормовые части у "Асахи" и "Шикишимы" были разворочены, у "Микасы" — "сквозная пробоина посредине и около боевой рубки все разворочено, мостик снесен, а над передней частью стоял дым". Таким же действенным, несмотря на подавляющий зрительный эффект, который производили окрашенные густым черным дымом японские попадания, представлялся огонь наших кораблей и для державшихся в стороне русских миноносцев.
Как можно было видеть с "Выносливого" (из записки, составленной в 1909 г. капитаном 2 ранга Елисеевым), "на "Микасе" к концу боя видны были огоньки выстрелов только немногих пушек, по-видимому, 6-дюймовых". Последней выходившая из боя "Полтава" (дневник старшего офицера капитана 2 ранга С.И. Лу-тонина) свидетельствовала о том же: "У "Микасы" оставались недобитыми лишь две 6-дюймовые пушки с левого борта. Обе 12-дюймовые, башни бездействовали и пушки повернуты от нас". На "Пересвете", видя, что головной японской колонны был уже не способен вести бой (на нем полыхало несколько пожаров, обе башни прекратили огонь и не поворачивались, а из всех бортовых 6-дюймовых стреляла только одна), уже в 17 часам перевели огонь на шедший вторым "Асахи" (или, как в этом были убеждены некоторые офицеры, "Микасу").
Что "Микасе" крепко досталось, было заметно еще в конце января 1905 г. Офицеры, шедшие в плен после сдачи Порт-Артура, видели его на ремонте в Куре. Он стоял без кормовой башни. Казалось, что оставалось сделать последний дружный натиск — и враг будет сломлен. Выход из строя "Цесаревича" прямо подталкивал к решительной атаке, чтобы не дать врагу возможности переломить ход боя в свою пользу.
Ясен был и секрет победы (так по крайней мере думали и многие командиры после боя): решительное сближение для реализации уже явственно обнаружившегося превосходства наших кораблей в меткости на ближних дистанциях. И меткости, гарантированной не малонадежными тогда приборами, а выверенным глазомером комендоров. Ведь оптических прицелов наши корабли не имели. И дело было не в том, как это постоянно повторяется в истории, сумел или нет второй флагман эскадры поднять видимый всеми сигнал о принятии командования, и не в том, все ли корабли смогли этот сигнал увидеть. Дело в незамедлительном общем порыве, который, не теряя времени, должен был совершить корабль, оказавшийся во главе эскадры после выхода из строя "Цесаревича". И командир "Ретвизана" без колебаний принял это требовавшее молниеносной реакции решение.
Последовав вначале за "Цесаревичем", но быстро оценив, что его маневр — аварийный, Э.Н. Щенснович приводит корабль на прежний курс и, не вдумываясь в причины странной медлительности "Пересвета", полным ходом поворачивает на японцев. И словно поняв его маневр, также вправо, образуя неровный строй фронта или пеленга, поворачивают из своего нарушенного строя следовавшие за ним "Победа", "Севастополь" и "Полтава". Курсом на врага пытается повернуть и "Цесаревич". Странным образом продолжает медлить (или не может развить полного хода — у него сильно "раскрыты" взрывами две дымовые трубы) и ничем не проявляет себя лишь "Пересвет".
По ближе всех вырвавшемуся и грозящему таранной атакой "Ретвизану" противник сосредотачивает весь огонь. И становится особенно ясно, что японцы, на быстро меняющемся расстоянии действительно, как замечали участники боя, "горячатся" — попадания в корабль ничтожны. "Ретвизан" практически без повреждений проходит сквозь завесу огня. Расстояние до японцев стремительно уменьшается и составляет, по оценке Э.Н. Щенсновича, уже 17 каб. И здесь проклятие русского флота — бездарная конструкция боевой рубки — вдруг снова дает себя знать. Осколок, проникший в просвет боевой рубки, наносит рану командиру, кровь заливает ему глаза, и не позволяет завершить задуманный маневр.
Видя, что никто из кораблей его примеру не последовал, командир приказал повернуть на обратный курс. Отставшая от него на две мили, эскадра уже поворачивала за "Пересветом" к Порт-Артуру. Как объяснял впоследствии Э.Н. Щенснович, и его атака, и ускоренное возвращение в Порт-Артур, были вызваны опасением за безопасность корабля, часть носовых отсеков которого (кроме уже ранее затопленных) начала заполняться водой из-за полученной в бою пробоины. Труднее объяснить причины, которые не позволили кораблям поддержать атаку "Ретвизана". Говорили, что командиры не поняли его скоротечный маневр, хотя некоторые участники боя подтверждали, что "Победа" будто бы действительно за ним поворачивала.
Такое же намерение, как и у командира "Ретвизана", имел и командир "Севастополя", но повреждение в кочегарке помешало его осуществлению. "Полтава" только еще подтягивалась к своему месту в строю, "Цесаревич", видимо, еще не успел восстановить управление. В этот последний краткий миг равновесия, когда эскадра еще сохраняла свою целостность, а корабли словно выжидали, кто же возьмет на себя инициативу командования и управления, контр-адмирал князь Ухтомский, находясь на "Пересвете", не сумел проявить себя. Не найдя путей вступить в командование (а, может быть, и не желая брать на себя эту ответственность), он предпочел повернуть вместе со всеми в Порт-Артур и тем покрыл свой княжеских род несмываемым позором.
В пути от возвращавшихся кораблей отделился "Цесаревич" — его офицеры решили выполнить повеление императора и повернули во Владивосток. О действиях же остальных кораблей в заключении следственной комиссии по делу о бое 28 июля говорится с подобающим обстоятельствам жесткостью. "Плохо организованная эскадра распалась и не могла уже больше собраться".
