В плену у белополяков - Бройде Соломон Оскарович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
Мать стала кричать:
— Иезус, Мария, зажигай свет, что тут происходит?
Она решила, что к нам пожаловали бандиты для расправы.
Кто-то догадался зажечь спичку и я сразу увидел, кто были наши гости: полиция и солдаты.
Я юркнул ловко между ногами полицейских и выбежал в коридор, оттуда — во двор, весь заполненный полицией и солдатами. Отовсюду слышались тревожные крики и стоны. Вынырнул через двор в маленький флигелек, где жила семья хорошо известного среди рабочих боевика Рогальского. Толкнул слегка дверь— никто не ответил; тогда толкнул ее сильнее. Дело было ночью, а ведь в этом флигельке, где жил Рогальский, несколько дней тому назад умерла старуха. Мать мне внушала, что у покойной остались деньги, и она каждую ночь приходила к дверям, чтобы подкараулить свое добро, и при этом страшно скрежетала зубами. Как на зло, никто не откликался. Пот струился у меня с лица. Ноги дрожали. Казалось, вот-вот покойница схватит меня мертвыми руками. Открылась, наконец, дверь. На пороге стоял сам Стефан Рогальский — его называли «Стальным» (кличка среди рабочих). Стефан был молчаливым молодым парнем лет 18. Работал он на кожевенном заводе. Сразу сообразил в чем дело и втащил меня в комнату.
— У нас во дворе полиция и войска, — успел я сказать.
С быстротой молнии бросился он шарить по кроватям и ящикам. Стефан вытащил что-то из угла и начал быстро заворачивать в трубку. Сестра его стала одеваться, запихивая под юбку бумагу. Один старый Рогальский кричал и ругался.
Стефан сунул мне что-то тяжелое в руки и скомандовал:
— Неси в огород и спрячь, но так, чтобы не нашли!
Быстро вытолкнул меня в коридор, где я снова очутился в непроницаемой темени во власти жуткого страха.
Я еще раньше слышал о бомбах, в голове мелькнула мысль: а если они у меня в руках и я не удержу одну из них? Что будет; если она разорвется?
Думать долго не пришлось. В коридор ввалилась куча солдат, которые прикладами стали бить о пол и двери.
Я спрятался в угол и, затаив дыхание, ждал развития событий.
У Рогальского дверь упорно не открывалась. Чей-то голос из его комнаты по-польски произнес: «Кто там?»
— Полиция, — яростно произнесли в ответ. — Отоприте, сволочи!
Только после этого дверь, и то не сразу, открылась. Полицейские вместе с солдатами ввалились в комнату Рогальского. Я понесся к выходу во двор. Но и там оказались полицейские. Вернулся обратно под лестницу, сложил там свою тяжелую ношу и снова направился к выходу. Но уже через секунду сообразил: ведь мне поручено было снести сверток на огород и хорошо его запрятать. Вернулся за ношей и побежал к двери. Авось полицейские не увидят, я ведь маленький.
— Ты что, братик, делаешь здесь? — спросил меня стоявший у выхода из коридора во двор солдат.
— Господин учитель, до ветру хочу.
Полицейский расхохотался. Ему понравилась фраза, заученная в школе. По-видимому и ему за нее не раз попадало.
— Иди к черту! — последовал грубый ответ.
Как стрела, понесся я через двор к забору, перескочил через него на другую сторону.
Сколько здесь вкусных яблок, груш, вишен, крыжовника!
Но я знал, что в саду две злые собаки. О них я вспомнил, когда добрался до первого дерева, на которое и вскарабкался.
Через несколько секунд мне показалось, что кто-то движется по саду в белом длинном балахоне. В самом деле, вслед за мной на дерево начала карабкаться какая-то фигура. Волосы поднялись на моей голове дыбом. Я лезу все выше и выше. Дальше уже ползти нельзя, ветки тонкие, гнутся под моей тяжестью. Холод сжимает сердце, а кто-то в белом поднимается по дереву и кряхтит. Страх обуял меня, решаю прыгнуть с дерева.
В последний раз смотрю вниз и в это время слышу восклицание: «Хвороба!»
Радости моей не было границ. Так ругаться мог только Янек, сын каменщика, работающий на постройке вместе с отцом. Ему не было еще семи лет, но он показал метрику, в которой ему было поставлено 13, и был допущен к работе. Пыхтел он всегда как самовар. Говорили, что у него астма. Хорошо иметь такую астму. Все мальчишки ему завидовали. Часто получал он от врача лепешки вкусные, сладкие, с каким-то странным запахом. Янек был мальчик не из пугливых. Однажды ночью он один прошел через кладбище, не боялся заходить в темные сараи.
— Это ты, Владек? — сказал Янек. — А я думал, что наверху полицейский, хотел его спугнуть. Посмотри, что у меня.
Я спустился. Он показал мне громадный револьвер.
— Ты и держи свой револьвер! — с гордостью ответил я, — у меня в руках две бомбы.
— Врешь, хвороба, покажи, а то не поверю!
Уселись поудобнее. Начали разматывать тряпки и вдруг что-то тяжелое переваливается через мои пальцы и, ударяясь на лету о ветви дерева, падает на землю.
Мы прижались сильнее друг к друг в тягостном ожидании взрыва.
Прошло несколько минут. Взрыва не последовало. Стали разматывать тряпки дальше. На руках у меня оказались 2–3 тяжелые коробки и револьверы. Стало быть ни одной бомбы, если не считать той, что упала вниз.
Янек спрыгнул с дерева, пошарил руками около ствола и нашел большую жестяную коробку. Попробовал ее открыть, ничего не получилось.
Я очутился вскоре возле него. Оказалось, что когда полицейский вошел в комнату к отцу Янека, он выскочил через окно на крышу, захватил спрятанный там отцом револьвер, спустился по водосточной трубе вниз и через забор махнул в сад. Полицейский за ним погнался, но Янека и след простыл.
Мы беззаботно занимались нашими новыми игрушками. Стало светать. Со двора донесся гул голосов и выкрики женщин. Мы были в одних рубашонках и почувствовали холод. Решили поесть фруктов. Сорвали несколько груш, по они были тверды как камни. Янек объяснил мне, что их надо делать мягкими, ударяя о сук. С увлечением занялся этой работой. Вдруг грохнул выстрел. Кто-то перепрыгнул через забор и понесся по саду. За ним — два-три человека. Снова выстрелы.
Мы влезли на дерево. В сад ввалилась ватага полицейских.
— Прыгай! — приказал Янек.
В течение секунды мы очутились внизу и, прижимая к груди револьверы и коробки, бросились бежать. Полицейские заметили нас, послышались выстрелы и крики: «Стой, стрелять будем!»
Как зайцы, домчались мы до забора, перепрыгнули через него и с обрыва скатились к пруду. Там в высокой траве можно было спрятаться. Сидя по пупки в воде, прислушивались, не идет ли полиция. Испуганные лягушки снова начали свою музыку. Солнце поднималось. В наши животы стали впиваться пиявки. Янек не выдержал, мужество оставило его. Он стал плакать. Вылезли из тины, побежали по берегу и захохотали. Оба были вымазаны, в одних рубашках, нос у меня был в крови, у Янека оказались припухшими глаза. Почувствовал, что болят пятки.
Янек отправился в наш двор на разведку.
Между нами было условлено, что если его подстрелят, то я из мальчиков создам боевую организацию, вооружу их и буду мстить за смерть Янека.
Он явился вскоре одетым, принес мне штанишки и сообщил, что полиции нет, а матери ищут нас и обещают всыпать. Арестовали, как оказалось, многих рабочих. Стефана поймать не удалось. Револьверы Стефана мы спрятали в траву у пруда. Вскоре он явился, приказал нам достать револьверы, получил их и исчез.
Мы заслушались рассказов Невядомского. Тягостно было и на этот раз расставаться.
Конвоиры слушали его с таким же напряженным вниманием, как и мы.
Невядомский простился с нами на этот раз сердечно. Пожал Петровскому и мне руку. Конвоиры ему не мешали. Очевидно он расположил их к себе своей простотой.
Ведь оба они были крестьянами и почувствовали очевидно в нем не чуждого человека.
Когда Невядомского увели, Петровский стал философствовать.
Он говорил о том, что польский народ будет иметь свой Октябрь, так же как и мы. Таких как Невядомский в Польше сотни, тысячи, миллионы из рабочих и крестьян; они помнят панов, протянут нам руку и создадут у себя социалистическую республику, вместе с нами будут бороться за мировую революцию.
