Двести лет вместе. Часть вторая - Солженицын Александр Исаевич (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗

«Обязанность защищаться» остро сознавалась евреями ещё и потому, что послевоенная Европа и Америка были затоплены огромными тиражами как раз «Протоколов сионских мудрецов», распространившихся внезапно и мгновенно: за 1920 год – 5 изданий в Англии, по нескольку в Германии и Франции, полумиллионный тираж в Америке, напечатанный Генри Фордом. – «Неслыханный успех «Протоколов», переведенных на многие языки, показывал, насколько была широка вера в большевистскую революцию как еврейскую» [480]. – Английский учёный Норман Кон: «в годы, непосредственно следовавшие за первой мировой войной, когда „Протоколы“ выплыли из тумана и прогремели по всему миру, множество вполне здравомыслящих людей отнеслись к ним совершенно серьёзно» [481]. Подлинность их поддержали тогда лондонские «Тайме» и «Морнинг пост», – однако уже в августе 1921 «Таймс» опубликовал серию статей своего стамбульского корреспондента Филиппа Грейвса, где сенсационно обнажались обширные текстовые заимствования «Протоколов» из политического памфлета Мориса Жоли, имевшего мишенью Наполеона III («Диалог в аду между Макиавелли и Монтескье, или Макиавеллистская политика в XIX в.», 1864). В своё время весь тираж памфлета был арестован и изъят французской полицией.

На Запад «Протоколы» попали из охваченной Гражданской войной России.

Публицистическая подделка, изготовленная в начале века (в 1900 или в 1901), «Протоколы» впервые были напечатаны в 1903 в Петербурге. Их инициатором и «заказчиком» считают П. И. Рачковского, возглавлявшего Заграничную Агентуру Департамента Полиции с 1884 по 1902, главным исполнителем – Матвея Головинского, агента охранки с 1892, сына петрашевца В. А. Головинского (впрочем, новые версии появляются по сей день). Хотя «Протоколы» переиздавали ещё и в 1905, 1906, 1911– они практически не получили распространения в дореволюционной России: «не нашли широкой поддержки в русском обществе… Распространители не смогли заручиться и поддержкой двора» [482]. После многих безуспешных попыток «Протоколы» всё же были представлены Николаю II в 1906 году и произвели на него сильное впечатление. На полях пометы: «Какое предвидение!», «Какая точность исполнения!», «Наш Пятый год точно под их дирижёрство!», «Не может быть сомнений в их подлинности». – Но, когда правые деятели предложили проект широкого использования «Протоколов» для защиты монархии, премьер П. А. Столыпин распорядился произвести секретное расследование их происхождения. Дознание вскрыло несомненный подлог. Государь был потрясён докладом Столыпина, но написал твёрдо: «Протоколы» изъять. Нельзя чистое дело защищать грязными способами» [483]. – И затем уж «отрицательное отношение властей России к „Протоколам сионских мудрецов“ проявлялось жёстко: никаких ссылок на „Протоколы…“ не допускалось даже во время подготовки процесса М. Бейлиса» [484].

Но «1918 был переломным в истории «Протоколов» [485]. После захвата власти большевиками, после убийства царской семьи и в раскате Гражданской войны – интерес к «Протоколам» бурно оживился, стал массовым. Их издавали и переиздавали отделения ОсвАга в Новочеркасске, Харькове, Ростове-на-Дону, Омске, Хабаровске, Владивостоке, они имели широкое хождение и в Добровольческой Армии, и в населении (а позже в среде русских эмигрантов, особенно в Софии и Белграде).

«После победы большевиков распространение «Протоколов» в России было запрещено», преследовалось уголовно, но «в Европе завезенные белой эмиграцией «Протоколы» сыграли зловещую роль в становлении идеологии правых движений, особенно национал-социализма в Германии» [486].

Разоблачение «Протоколов» как подлога, и вообще отрицание знака равенства между большевиками и еврейством, составило значительную часть публицистической жизни либеральной эмиграции 20-х и 30-х годов. Из русских имён тут наиболее отметны – Милюков, Родичев, Бурцев, Карташев.

Историк церкви, православный богослов, но и общественный деятель, А. В. Карташев писал о неприемлемости Для христианина антисемитизма ещё в дореволюционном сборнике «Щит» [487], нами много цитированном. В 1922 в эмиграции он написал предисловие к книге Ю. Делевского о «Протоколах» [488]. В 1937 с такой же просьбой – о предисловии для своей книги – к Карташеву обратился Бурцев. Карташев в предисловии написал: «Человек здравого смысла, доброй воли и небольшой научной дисциплины ума просто не может даже серьёзно обсуждать вопрос о подлинности этого полицейско-публицистического подлога, в своём роде талантливого, ибо заразительного для невежд… Нечестно, после неопровержимо вскрытого подлога, поддерживать явную ложь. Нечестно и обратное: из лёгкой победы над фальсификаторами „Протоколов“ делать дешёвый адвокатский софизм… Полуистина есть ложь. А полная истина состоит в том, что еврейский вопрос стоит перед миром как один из трагических вопросов истории. И он не может быть разрешён ни дикарскими погромами, ни клеветой и ложью, а только честными и открытыми усилиями всего человечества. Погромщики и наветники крайне затрудняют здравую и честную постановку вопроса, оглупляют его и сводят к абсурду. Они сбивают с толку и самих евреев, всё время выдвигающих свою „угнетённую невинность“ и ждущих от всех только сострадания и какого-то обязательного юдофильства». – Разоблачение этого «громкого апокрифа» Карташев считал несомненным «нравственным долгом», одновременно полагая, что, «прочищая глаза невежд от пыли „Протоколов“, недопустимо этим вновь засорять зрение, делая вид, будто этим снимается еврейский вопрос» [489].

«Еврейский вопрос», в самом деле, ни статьями, ни книгами не снимался. Вот новая реальность в положении евреев в 20-е годы в Прибалтике и Польше. Хотя в прибалтийских государствах «евреям удавалось в течение ряда лет сохранять за собой влиятельные позиции в торговле и промышленности» [490], – евреи испытывали на себе давление среды. «Добрая половина русского еврейства вошла в состав отщепившихся от России новых государств… Новые государства с тем большим усердием насаждают каждое свой национализм, чем меньше они уверены в своей прочности» [491]. Там «евреи чувствуют себя окружёнными враждебной и к тому же активной, неугомонной стихией. То выставляется требование: евреев в высшей школе должно быть пропорционально не больше, чем в армии… то в житейском обиходе атмосфера сгущается до того, что еврею дышать становится невозможно… В среде самоопределившихся народов войну против евреев ведёт само общество: студенты, военные, политические партии, улица». И. Бикерман заключил, что «еврей, разбивавший себе лоб за самоопределение народов, готовил для себя и своих стеснения: более тесную зависимость от чужой жизни» [492]. – «Положение евреев в Латвии, Эстонии и Литве буквально трагическое. Вчерашние угнетённые быстро вошли в роль угнетателей, притом крайне плебейских угнетателей, не стыдящихся своей грубой антикультурности» [493].

И вот оказалось, «что распад России означает также распад русского еврейства», история парадоксально показала, что единая Российская Империя, даже с её притеснениями, была для евреев благоприятнее. И вот в этих отколовшихся лимитрофах «евреи являются верными хранителями русского языка, русской культуры и ждут не дождутся восстановления великой России. Школы, в которых ведётся ещё преподавание на русском языке, заполняются еврейскими детьми», а языку нововозникшего государства учиться не хотят. «В этих государствах-клетушках русский еврей, изведавший жизнь на широком просторе великой Империи, чувствует себя стеснённым, сдавленным и пониженным в своём гражданском уровне, – несмотря на все права и автономии… Поистине судьбы нашего народа тесно связаны с судьбой великой России» [494].