Гибридная война. Выжить и победить - Магда Евгений Валериевич (книги TXT) 📗
Российский лидер не считает это позорным действием. «Я сейчас никого не хочу обвинять здесь, но серьезные исследования должны показать, что такими тогда были методы внешней политики. СССР подписал договор о ненападении с Германией — говорят: «Ай, как плохо!» Что тут плохого, если СССР не хотел воевать?», — заявил Владимир Путин 5 ноября 2014 года в ходе упомянутой встречи с российскими историками.
Парадокс ситуации заключается в том, что 1 августа 2009 года в польской «Газете выборчей» была опубликована статья тогдашнего премьера Владимира Путина, в которой содержались несколько иные оценки упомянутого документа. «Несомненно, можно с полным основанием осудить пакт Молотова — Риббентропа, заключенный в августе 1939 года» [214],— писал российский премьер накануне 70-й годовщины начала Второй мировой войны.
В ходе упомянутой встрече с историками 5 ноября Владимир Путин дал четкий сигнал, что Киевская Русь и Россия — это понятия тождественные. Напомню, что весной 2014-го в русской версии Википедии исчез термин «Киевская Русь», на смену пришло «Древнерусское государство».
Правда, не обошлось и без очередной порции «фирменных исторических открытий Путина». По его мнению, «Ярослав Мудрый — мудрый, конечно, много сделал для страны, но престолонаследия не обеспечил так, как это было в некоторых западных странах. Формула, по которой наследовался престол в России, была очень сложной, запутанной и привела к раздробленности» [215],— заявил Путин историкам 5 ноября. Воистину уникальное по простоте пояснение политика, «прочитавшего несколько исторических книг».
В ходе упомянутой встречи речь прогнозируемо зашла и о Севастополе — не только городе русских моряков, но и «исторической духовной купели». Крещение киевского князя Владимира в Херсонесе Путин также связал с привязкой к России, без упоминания о Киеве и Украине.
«Херсонес — это что? Севастополь. Представляете, какая связь между духовными истоками и государственной составляющей, имею в виду борьбу за это место, за Крым в целом, за Севастополь и Херсонес. По сути, российский народ много веков борется за то, чтобы встать у своей исторической духовной купели» [216],— пояснил президент России.
Необходимое отступление. Развитие событий на Майдане в Киеве зимой 2013/2014 заставило российского президента искать возможности для геополитического реванша. В таком качестве выступила аннексия Крыма, под которую Владимир Путин попытался подвести историческую основу. Откровенно говоря, эти пояснения оказались для международного сообщества не слишком убедительными, поэтому Россия публично начала эксплуатировать новую тему, ставящую под сомнение территориальную целостность Украины.
Впервые об исторических истоках такого образования как «Новороссия» Владимир Путин публично заявил 17 апреля 2014 года. «Это был один регион с центром в Новороссийске, так назывался «Новороссией». Напомню, что это — Новороссия. Харьков, Луганск, Донецк, Херсон, Николаев, Одесса — не входили в состав Украины в царские времена. Это все территории, которые передало Украине советское правительство. Зачем они это сделали, Бог его знает» [217],—заявил Владимир Путин во время общения с россиянами в ходе традиционной прямой телевизионной линии.
Через полгода он снова вернулся к этому тезису, подчеркнув, что столицей «Новороссии» был город Новороссийск.
«На самом деле, это был один регион с центром в Новороссийске, который назывался «Новороссией». Это Харьков, Луганск, Донецк, Николаев, Херсон, Одесская область. Эти земли в 1920-е годы при создании Советского Союза переданы от России Украине», — заявил Путин на конференции в Валдае в конце октября 2014 года [218].
Возникает парадоксальная ситуация: историки отлично понимают, что российский президент, мягко говоря, несет чушь, пытаясь подогнать под решение своих геополитических задач разрозненные исторические факты. Самоуверенность Путина имеет неожиданное объяснение: «…многочисленные попытки Москвы навязать концепцию "Новороссии", извлеченную из пропитанной нафталином ящика второй четверти XVIII века, которую не удалось реализовать в полной мере даже ее создателям из "екатерининского гнезда". Большую часть своей истории Новороссия существовала не как административное, а скорее как географическое понятие. И неизвестно, что было бы на этом участке отстаивания украинских интересов, если бы не усилия ряда современных запорожских и одесских историков, прежде всего школы светлой памяти профессора Анатолия Бойко, которые целенаправленно и качественно исследовали с середины 1990-х годов историю Степной Украины XVIII–XIX веков и практически возвели непреодолимый научный барьер против чисто пропагандистского произведения, каким является концепция "Новороссии" [219]. Впрочем, необходимо понимать, что в современном мире с быстро меняющейся информационной картиной объективные данные профессиональных ученых могут быть заглушены профессионально организованным информационным шумом.
В этом контексте не лишним будет упомянуть определенную наследственность в идеологических упражнениях российской политической элиты. «Мантры сегодняшнего Кремля об "общей исторической судьбе", "один народ", «единственный русский мир» и т. д. — это все перепевы из идеологем, сконструированных российскими элитами еще в XVIII–XIX веках. При этом сконструированных во многом, к сожалению, благодаря перебежчикам из Украины, таким образом делавших удачные карьеры в имперских столицах. Чего стоят только усилия Феофана Прокоповича, Александра Безбородко или Виктора Кочубея?
В то же время, начиная с XIX века, Россия навязывала и миру свое толкование украинской истории и образ украинства, пропущенные через российские экспансионистские интересы. Именно империя долго формировала и во многом до сих пор формирует внешние представления об Украине и ее прошлом. Это лишний раз подтверждает действие закономерности, выведенной американской исследовательницей Евой Томпсон: «Колонизированные страны не участвуют в создании собственного образа, потому что их нарратив не доходит к миру. А нарратив гегемона отмечает, что и не удивительно, слабости, пассивности, недостатки творческих сил и достижений, неспособность к самоопределению колонизированных наций» [220].
С уверенностью можно сказать, что Россия и впредь не ограничится публичным промотированием собственных исторических взглядов на судьбу Ивана Мазепы или Степана Бандеры, но и будет использовать любую возможность для «коррекции» исторической памяти Украины в собственных интересах. И задача украинской власти, как и украинских историков, — обеспечить возможность для защиты национальных интересов в гуманитарной сфере.
Герои и коллаборационисты истории
Пока же Украине необходимо решать элементарные, на первый взгляд, задачи. Известный украинский историк Алексей Сокирко подчеркнул: «Сколько бы мы не воевали сегодня за возвращение и утверждение этой самой исторической памяти, все выстрелы будут оставаться холостыми, пока информационное пространство Украины полностью зависимо от нашего северного соседа» [221].
Хотя первый украинский президент Леонид Кравчук был философом по образованию и руководил в свое время идеологическим отделом ЦК КПУ, он не уделил достаточно внимания вопросам формирования национальной исторической позиции. Сегодня этой халатности государственного масштаба можно найти множество причин, но факты — упрямая вещь: «Украинское государство со дня своего основания в 1991 году так и не поставило во главу угла глубокую переоценку прошлого. Вот уже два десятилетия декоммунизация общества носит локальный характер, политика исторической памяти корректируется в зависимости от личных взглядов каждого нового руководителя страны и, как результат, не становится фундаментальной базой для строительства единой политической нации. Более того, исторические проблемы оказываются не столько предметом дискуссий в профессиональных кругах историков, сколько разменной картой в борьбе политиков различной идеологической направленности. Так что, с одной стороны, украинцы являются идеальным материалом для всяческих экспериментов с их собственной национальной памятью, но с другой — время с конца восьмидесятых не прошло зря, тем более что одной из центральных идеологических заслуг Перестройки была популяризация среди широких слоев населения "белых пятен истории". Да и сама историческая наука в Украине в последние двадцать лет двигалась своим, параллельным путем развития» [222].
