«Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война - Лозунько Сергей (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
Польша спасает Гитлера от внешнеполитической изоляции
14 октября 1933 г. Гитлер решился бросить первый вызов миру — он объявил, что Германия покидает конференцию по разоружению и выходит из Лиги Наций. В кулуарах последней зазвучало: «C’est la guerre!» (франц. «Это война!»).
Рассматривал ли сам Гитлер возможность такого поворота событий? Рассматривал! Выяснится это в ходе Нюрнбергского процесса — он дал указание вермахту занять круговую оборону вдоль границ Германии и при необходимости оказать сопротивление [199].
Этот шаг Гитлера действительно вызвал шок. Показательно в этом плане, что сразу после его заявления от 14 октября 1933-го Поль-Бонкур (глава французского МИД) сделал Москве предложение заключить пакт о взаимопомощи между СССР и Францией, кроме того — вступить в Лигу Наций (что было принято советской стороной в качестве основы для переговоров).
Но если даже не война (к чему в Европе тогда были мало готовы), то уж внешнеполитическая изоляция Берлину была обеспечена. В европейских столицах задумались над тем, как ответить на выходку Гитлера и что предпринять в целях обуздания его очевидного курса на германский реванш. Но у Гитлера в рукаве была заготовлена «польская карта», которую он намеревался бросить на игральный стол.
Вслед за объявлением о выходе из Лиги Наций и отказе обсуждать проекты по разоружению Гитлер делает следующий шаг — выносит свое решение на «плебисцит единства». Немцы должны были одобрить его. Параллельно с этим были объявлены досрочные выборы в рейхстаг.
Плебисцит назначается на 12 ноября. И дата была выбрана не случайно, а с подтекстом — на следующий день после 15-й годовщины подписания перемирия в Компьене в 1918 г. Кампания по проведению плебисцита сопровождалась массированной пропагандой против решений Версаля: «Мы хотим чести и равноправия!», «Справедливость на стороне Германии!», «А стала бы Англия терпеть такие унижения?». «Павшие за Германию требуют твоего голоса!» — с такими лозунгами, прикрепленными к инвалидным коляскам, ездили по улицам германских городов искалеченные фронтовики Первой мировой [200].
Хотя многие историки и отмечают, что результаты того плебисцита были частично сфальсифицированы, тем не менее вряд ли можно было ожидать от немцев иного решения, кроме как поддержки политики под условным названием «Долой версальские цепи!». Даже противники нацизма были насквозь проникнуты реваншистскими настроениями (и имели для того основания) и не могли голосовать иначе как за равноправие Германии на внешней арене (то, каким способом Гитлер добивался этого равноправия, не говоря уж — для каких целей оно ему было нужно, в частности «равноправие в вооружениях», — это вопросы отдельные). А тогда, 12 ноября 1933-го, 95 % немцев (по официальным данным) полностью одобрили политику Гитлера. Кроме того, нацисты на выборах в рейхстаг получили 39 млн. голосов из 45 млн. общего количества имеющих право голоса (т. е. около 87 %).
Настало время выпускать на арену поляков. И Гитлер не преминул воспользоваться этим своим «польским резервом» от внешнеполитической изоляции.
15 ноября 1933 г. агентство Вольфа (информационное агентство печати Wolffs Telegraphisches Büro) опубликовало официальное коммюнике по итогам встречи Гитлера с польским послом в Германии Липским. В данном коммюнике отмечалось, что обмен мнениями выявил «единодушное намерение обоих правительств разрешить вопросы, касающиеся обеих стран, путем непосредственных переговоров и в целях укрепления мира в Европе отказаться от применения всякого насилия в отношении друг друга» [201]. По сути это был вербальный пакт о ненападении.
В Москве и Париже шокированы (и не только там, но и в Праге). Так поощрить выходку Гитлера! Почему «данный демарш Польши был обставлен такой таинственностью и от Франции, и от Малой Антанты»? Почему «именно теперь Польше понадобилось искать соглашения с Германией. Ведь это объективно укрепляет Германию, бывшую в изоляции и подготовлявшую почву к переговорам с Францией»? [202].
Да это не Польше понадобилось. Это Гитлеру понадобилось — избежать внешнеполитической изоляции. А поляки и оказали ему эту услугу. Конечно, не просто так, а в обмен на обещания захватывающих перспектив в рамках планов строительства «великой Польши».
Дело в том, что еще с начала 1933-го в дипломатических кругах, да и в европейской прессе всплывали разного рода германские инициативы, суть которых сводилась к тому, чтобы достичь германо-польского соглашения на антисоветской основе. В феврале того же года Геринг в беседе с послом Франции в Берлине Франсуа Понсэ изложил следующий план: Польша заключает военный союз с Германией против СССР, возвращает польский коридор и Данциг, но взамен получает часть Советской Украины с выходом к Черному морю. Франции, как союзнику Польши, предлагалось одобрить такой план, а то и примкнуть к германо-польскому союзу. Париж подобные идеи отверг и известил о предложении Геринга Москву.
В мае Альфред Розенберг (начальник внешнеполитического управления НСДАП) в Лондоне изложил «большой план» Гитлера, заключающийся в урегулировании германо-польских территориальных споров и «удовлетворении» Польши за счет СССР и Литвы («обмен» Литвы на польский коридор и Данциг) [203].
Хотя все эти прожекты высказывались как бы неофициально, через эмиссаров (Геринга и Розенберга в советской прессе заклеймили как «шутов» и «клоунов в роли дипломатов»), к ним относились со всей серьезностью. Ибо это была стандартная для Гитлера дипломатическая метода — «вести переговоры неофициальными или полуофициальными путями». «Удобства для Германии очевидны: ничем себя не связывая и сохраняя за собой возможность отрекаться от заявлений и предложений эмиссаров, зондировать официальных представителей других государств», — напишет советский нарком индел полпреду СССР во Франции [204].
Есть все основания предполагать, что такого рода планы тогда же, в начале и середине 1933-го, излагались и полякам (другое дело, что, в отличие от Парижа, они не информировали об этом Москву). Мы можем говорить об этом тем более уверенно, что были непосредственные сообщения Москве от французского руководства, например, 6 июля находившийся в Париже нарком индел Литвинов получил такие данные от Поль-Бонкура и Даладье. «Бонкур и Даладье неодобрительно отзывались о пересмотре политики Польши и намекали на какие-то польско-германские переговоры — причем Даладье говорил еще определеннее о поощрении Германией польских мечтаний, давая этим понять, что речь опять идет об Украине», — телеграфировал он в НКИД [205].
Наконец, и внешнеполитические шаги Польши, последовавшие в конце 1933-го — начале 1934-го, говорят за то, что все время, пока Варшава декларировала на публику намерения сближаться с СССР, она вела закулисные переговоры с Гитлером. И в какой-то момент Варшава и Берлин договорились. Более того, с высокой степенью вероятности мы можем заявлять, что именно эта, до поры до времени тайная, польско-германская договоренность, обеспечивавшая Гитлеру восточный тыл и прорыв из внешнеполитической изоляции, и утвердила Гитлера в его решимости бросить столь радикальный вызов версальскому миропорядку.
Тут стоит отдельно прояснить позицию СССР, долгие годы бывшего одним из главных критиков Версаля. Лучше всего это сделал И. В. Сталин, выступая с отчетным докладом на XVII съезде ВКП(б): «Не нам, испытавшим позор Брестского мира, воспевать Версальский договор. Мы не согласны только с тем, чтобы из-за этого договора мир был ввергнут в пучину новой войны. То же самое надо сказать о мнимой переориентации СССР. У нас не было ориентации на Германию, так же как у нас нет ориентации на Польшу и Францию. Мы ориентировались в прошлом и ориентируемся в настоящем на СССР и только на СССР. И если интересы СССР требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идем на это дело без колебаний» [206].
