Черные кабинеты. История российской перлюстрации, XVIII — начало XX века - Измозик Владлен Семенович
Главной особенностью перлюстрации было то, что она проводилась строго секретно и в нарушение официально существовавшего законодательства. Секретные инструкции для чиновников-перлюстраторов были важнее законов. Государство всегда официально отрицало существование перлюстрации, иначе она потеряла бы свой смысл. Поэтому перлюстрация и все, что было с ней связано, считались одной из важнейших государственных тайн.
Сразу скажу, что отличаю перлюстрацию от официальной военной цензуры. Последняя не является перлюстрацией в полной мере, так как военная цензура вводится специальным публикуемым постановлением, на корреспонденции ставится специальный штамп «Проверено военной цензурой»; в самом тексте при необходимости делаются вымарывания. Даже в отношении XVIII века, когда специальных штампов не существовало, но обывателям объявлялось о сдаче писем для проверки, нельзя говорить о перлюстрации. Поэтому известный историк В.В. Лапин, на мой взгляд, неправомерно употребляет данный термин, сообщая, что в 1705 году в ходе Северной войны по приказу Петра I «все жители Митавы должны были под страхом смертной казни передавать для перлюстрации любую свою переписку», чтобы лишить шведов возможности получать информацию о русских войсках в Курляндии. Представляется, что здесь необходим термин «цензура». Такая же подмена понятий у автора присутствует в рассказе о том, что из России письма пленных шведов «шли около года, поскольку подлежали неспешной процедуре перлюстрации в Посольском приказе»[6].
Также неверна ссылка Л.В. Антоновой и Т.А. Просвировой на указ Петра I от 17 июня 1718 года как на указ о перлюстрации[7]. На деле в этом документе речь шла о том, что к некоторым из арестованных по делу царевича Алексея приходят «подозрительные письма под другими конвертами». То же относилось и к шведским пленным, которым «по воинскому поведению и обычаю явная корреспонденция за отворчатою печатью… запрещена не была», но к ним «под конвертами чужестранных письма… приходят и отходят». Поэтому под страхом смертной казни и конфискации «всего… движимого и недвижимого имения» такие письма велено было отдавать в Генеральное почтовое управление. Причем «сей указ» следовало «везде публиковать и во всех почтовых дворах прибить»[8]. Понятно, что в данном случае имелась в виду цензура, а не перлюстрация. Кроме переписки военнопленных, всегда официально контролировалась также переписка заключенных. Вскрытие корреспонденции могло производиться и на основании постановления прокуратуры или суда по представлению следственных органов в отношении лиц, подозреваемых в совершении преступлений.
Даже добросовестных авторов подводит недостаточное знание законов Российской империи и распоряжений высших начальствующих лиц в тот или иной период ее истории. Например, филателист В. Калмыков считает, что штемпель «ДЦ» (дозволено цензурой) ставился на перлюстрируемых письмах в «черных кабинетах», а губернские жандармские управления употребляли свой цензурный штемпель на просмотренных письмах[9]. Автор из Иркутска В. Блануца пишет, что на конверте письма, направленного административно-ссыльному А.С. Бориневичу из Одессы 9 марта 1880 года и поступившего в Иркутскую почтовую контору 17 апреля, имеются надпись «В Канц [елярии] Ирк [утского] Губ [ернатора] просмотрено» и подпись. Еще на одном конверте для того же адресата, доставленном в город Верхоленск, стоит сургучная печать «Исправника Верхоленского округа». На этом основании делается вывод, что перед нами примеры перлюстрации в канцелярии иркутского губернатора и у исправника, причем в первом случае неосторожно была сделана рукописная пометка[10]. Однако в действительности здесь не было факта перлюстрации. Дело в том, что в июне 1878 года генерал-губернатор Восточной Сибири барон П.А. Фредерикс направил начальникам губерний и областей предписание относительно наблюдения за перепиской «государственных преступников». Такой контроль должен был касаться «тех из них, особенное наблюдение за перепискою которых признается… необходимым» местным полицейским начальством[11]. Поэтому местные чиновники считали себя вправе не скрывать факта просмотра корреспонденции ссыльных «государственных преступников». Аналогичную ошибку допускает известный исследователь С.Н. Жаров, когда пишет, что «первые нормы, регулирующие перлюстрацию, были изложены в циркуляре министра внутренних дел от января 1883 г.», которым устанавливался «порядок извлечения информации из переписки лиц, находящихся под гласным надзором полиции»[12]. Такой контроль был гласным, и лица, ему подвергавшиеся, знали о просмотре своей корреспонденции. Поэтому его невозможно признать перлюстрацией.
Повторим, что перлюстрация — это тайное вскрытие корреспонденции в нарушение официальных законов данной страны. Вместе с тем встает вопрос о законности перлюстрации в монархической России. Многие авторы, которые пишут о перлюстрации, применяют по отношению к ней в качестве синонимов эпитеты «тайная» и «незаконная», отмечая, что «перлюстрация писем была действием незаконным»[13]. Надо признать, что и автор данной книги в ранних своих статьях не избежал этого[14]. Но со строго юридической позиции такой подход неверен. Ряд арестованных, которым в 1917 году предъявлялось обвинение в ведении перлюстрации и руководстве ею, в частности бывший товарищ министра внутренних дел С.П. Белецкий, бывший министр внутренних дел Н.А. Маклаков, бывший начальник Особого отдела Департамента полиции МВД Е.К. Климович, отказывались признать себя виновными на допросах, которые проводила Чрезвычайная следственная комиссия для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих высших должностных лиц. Бывшие чиновники при этом ссылались на часть 1‐ю статьи 340‐й Уложения о наказаниях[15]. Данная статья гласила: «Не почитается превышением власти: 1) Когда министр или другой государственный сановник отступит в своих действиях от обыкновенных правил, по особенному на сей случай или вообще на случаи сего рода данному от Верховной власти уполномочию»[16]. Таким образом, следует признать, что перлюстрация, проводившаяся на основе прямых распоряжений императора, являлась, как писали в секретных документах XIX века, «непроницаемой тайной», но была юридически законной с точки зрения абсолютной монархии.
Вместе с тем, как мне представляется, перлюстрация стала незаконной после издания Манифеста 17 октября 1905 года, которым российская монархия была ограничена. В этом плане любопытный обмен мнениями состоялся в ходе совещания под председательством Николая II по пересмотру Основных государственных законов в апреле 1906 года. На заседании 12 апреля обсуждалась глава «О правах и обязанностях российских подданных». В проекте Совета министров имелась статья 29‐я: «Частная переписка не подлежит задержанию и вскрытию за исключением случаев, законом определенных». Председатель Государственного совета граф Д.М. Сольский задал вопрос: «Почему исключена… статья 29…?» Ему отвечал председатель Совета министров граф С.Ю. Витте: «Статья эта исключена потому, что при нынешней организации полиции, суда и сыскной части без этого нельзя обойтись». Его поддержал статс-секретарь Э.В. Фриш: «Несмотря на то, что всеми конституциями гарантирована тайна частной переписки, перлюстрация производится во всех странах, кроме, кажется, Англии». Им возражал министр юстиции М.Г. Акимов: «По-моему, этой статьи исключать не следует. Надо чтобы правительство не давало бы права на перлюстрацию. Судебные следователи сами этого не производят; на это они испрашивают разрешение суда. Во всех конституциях неприкосновенность частной переписки гарантирована и если этой статьи не будет, то скажут, что только в России такой гарантии нет». Последовала характерная реплика министра внутренних дел П.Н. Дурново: «Будет много жалоб на рваные конверты». Дискуссию прервал голос императора: «Далее». Обсуждение закончилось[17]. Таким образом, Основные законы ограниченной российской монархии не гарантировали соблюдения тайны переписки.
