Собрание сочинений. Том 7 - Маркс Карл Генрих (книга бесплатный формат .txt) 📗
Итак, помочь восставшим округам можно было только одним путем:
прежде всего, следовало избегать всяких бесполезных выступлений в крепостях и гарнизонных городах;
на левом берегу Рейна надо было произвести диверсию в маленьких городах, в фабричных поселках и сельских местностях, чтобы удерживать в напряжении рейнские гарнизоны;
наконец, надо было бросить все свободные силы в восставший округ правого берега Рейна, распространить восстание на более широкую арену и попытаться создать здесь посредством ландвера ядро революционной армии.
Пусть новоиспеченные прусские мастера по разоблачениям не радуются прежде времени, что я раскрыл здесь заговор, связанный с государственной изменой. К сожалению, никакого заговора не существовало. Вышеприведенные три мероприятия — это не план заговора, а простое предложение, сделанное автором настоящих строк как раз в то время, когда он сам направился в Эльберфельд, чтобы ускорить выполнение третьего пункта. Вследствие распада организации демократической и рабочей партии, вследствие нерешительности и высокомудрой осторожности большинства местных вожаков — выходцев из мелкой буржуазии, — наконец, вследствие недостатка времени, дело не дошло до конспирирования. Если, тем не менее, на левом берегу Рейна все же имела место попытка произвести диверсию, если в Кемпене, Нёйсе и окрестностях начались волнения, а в Прюме цейхгауз был взят штурмом[78], то эти события ни в коей мере не были результатом общего плана, а были вызваны лишь революционным инстинктом населения.
Между тем в восставших округах дело обстояло далеко не так, как воображали в остальной части провинции. Эльберфельд, правда, выглядел совсем не плохо со своими баррикадами, — хотя и крайне беспорядочно и поспешно воздвигнутыми, — со своими многочисленными сторожевыми постами, патрулями и другими группами вооруженных людей, со своим населением, поголовно вышедшим на улицу (отсутствовала только крупная буржуазия), со своими красными и трехцветными флагами[79]. Но в остальном в городе господствовала величайшая сумятица. Мелкая буржуазия посредством Комитета безопасности, образовавшегося в первый же момент, захватила руководящую роль в движении. Но едва достигнув этого, она уже испугалась собственной власти, как эта власть ни была ничтожна. Ее первым шагом было добиться признания законности своей власти со стороны городского совета, т. е. крупной буржуазии, и — в благодарность за любезность городского совета — включить пять из его членов в состав Комитета безопасности, Укрепленный таким способом Комитет безопасности немедленно избавил себя от всех опасных дел, передав заботу о внешней безопасности военной комиссии и сохранив за собой лишь контроль над этой комиссией, чтобы сдерживать и тормозить се деятельность. Оградив себя таким образом от всякого соприкосновения с восстанием, пересаженные на правовую почву самими отцами города, трепещущие мелкие буржуа из Комитета безопасности могли ограничиваться тем, что успокаивали умы, занимались текущими делами, улаживали «недоразумения», усыпляли, откладывали дело в долгий ящик и тормозили всякие энергичные действия под тем предлогом, что необходимо сперва подождать ответа депутациям, направленным в Берлин и Франкфурт. Остальная мелкая буржуазия, конечно, целиком следовала за Комитетом безопасности, призывала повсюду к спокойствию, по возможности мешала всякому дальнейшему проведению оборонительных мер и вооружения и все еще продолжала колебаться относительно того, как далеко должно простираться ее участие в восстании. Только незначительная часть этого класса была полна решимости защищаться с оружием в руках в случае нападения на город, а подавляющее большинство старалось убедить себя в том, что достаточно будет одних угроз, что правительство в испуге остановится перед необходимостью бомбардировать Эльберфельд и пойдет на уступки; в остальном же это большинство на всякий случай оставляло себе путь к отступлению.
В первый момент после начала борьбы крупная буржуазия была поражена, как громом. Ее испуганному воображению рисовались поджоги, убийства, грабежи и невесть какие ужасы. Создание Комитета безопасности, большинство которого составляли городские советники, адвокаты, обер-прокуроры, солидные люди, неожиданно дало ей гарантию жизни и собственности и потому преисполнило ее более чем фанатическим восторгом. Те же крупные купцы, владельцы красилен, фабриканты, которые раньше кричали, что гг. Карл Геккер, Риотте, Хёхстер и т. д. — кровожадные террористы, теперь толпами устремились в ратушу, с лихорадочным жаром бросились обнимать этих мнимых кровопийц и выложили на стол Комитета безопасности не одну тысячу талеров. Само собой разумеется, что когда движение было подавлено, эти же восторженные почитатели и сторонники Комитета безопасности стали распространять самую нелепую и пошлую ложь не только о самом движении, но и о Комитете безопасности и об его членах и с но меньшим жаром благодарили пруссаков за избавление от терроризма, которого никогда и не было. Невинных бюргеров-конституционалистов, как гг. Геккер, Хёхстер и обер-прокурор Хейнцман, снова стали изображать террористами и людоедами, у которых прямо на лбу написано их родство с Робеспьером и Дантоном. Мы, со своей стороны, считаем своим долгом полностью снять это обвинение с вышеназванных благонамеренных мужей. Вообще большая часть крупной буржуазии, с чадами и домочадцами, постаралась возможно скорее перебраться в Дюссельдорф, под защиту осадного положения, и только меньшая, более смелая часть осталась, чтобы защищать свою собственность при всех обстоятельствах. Обер-бургомистр скрывался во время восстания в перевернутой коляске, покрытой навозом. Пролетариат, единый в момент борьбы, раскололся, как только обнаружились колебания в Комитете безопасности и среди мелкой буржуазии. Ремесленники, настоящие фабричные рабочие, часть ткачей шелка решительно поддерживали движение, но именно они, составлявшие ядро пролетариата, не имели почти никакого оружия. Красильщики, здоровенные, хорошо оплачиваемые, мало развитые и потому реакционно настроенные, — как все те категории рабочих, занятие которых требует больше физической силы, чем уменья, — уже с первых дней стали проявлять полнейшее равнодушие. Они были единственными из всех промышленных рабочих, которые продолжали безмятежно работать во время баррикадных боев. Наконец, люмпен-пролетариат, как и повсюду, обнаружил на второй же день движения свою продажность; с утра он требовал от Комитета безопасности оружие и жалованье, после обеда продавался крупной буржуазии, чтобы защищать ее дома, а к вечеру — разрушал баррикады. В целом, люмпен-пролетарии стояли на стороне буржуазии, которая платила им больше всех и на деньги которой они весело проводили время вплоть до конца движения.
Нерадивость и трусость Комитета безопасности, разногласия в военной комиссии, в которой партия бездействия первоначально имела большинство, с самого начала препятствовали всякому решительному выступлению. Уже на второй день началась реакция. Сразу же обнаружилось, что в Эльберфельде можно было рассчитывать на успех только выступая под флагом имперской конституции, только в согласии о мелкой буржуазией. Но, с одной стороны, именно здесь пролетариат лишь совсем недавно вырвался из трясины пьянства и пиетизма, и поэтому даже самые ничтожные представления об условиях его освобождения не успели еще проникнуть в рабочие массы; с другой стороны, он питал слишком большую инстинктивную ненависть к буржуазии, был слишком равнодушен к буржуазному требованию имперской конституции, чтобы с энтузиазмом отстаивать такого рода трехцветные лозунги. В результате партия решительных действий, единственная партия, которая серьезно относилась к делу обороны, попала в ложное положение. Она заявила, что стоит за имперскую конституцию. Но мелкая буржуазия ей не доверяла, всячески поносила ее перед народом, препятствовала проведению всех ее мероприятий по вооружению и укреплению города. Всякий приказ, который действительно мог содействовать укреплению обороноспособности города, немедленно отменялся первым попавшимся членом Комитета безопасности. Каждый филистер, перед дверью которого сооружалась баррикада, немедленно бежал в ратушу и раздобывал контрприказ. Денежные средства для оплаты рабочих, находящихся на баррикадах, — а они требовали только самого необходимого, чтобы не умереть с голоду, — удавалось вырвать у Комитета безопасности только с трудом и в самых ничтожных размерах. Жалованье и продовольствие для бойцов отпускали нерегулярно и часто в недостаточных размерах. В продолжение пяти-шести дней не удавалось провести ни смотра, ни сбора находившихся под ружьем, так что никто не знал, на какое количество бойцов можно рассчитывать в случае необходимости. Только на пятый день была сделана попытка подразделить бойцов, попытка, не увенчавшаяся успехом и основанная на полном неведении относительно имеющихся боевых сил. Каждый член Комитета безопасности действовал на собственный страх и риск. Издавались приказы, которые находились в самом резком противоречии друг с другом и почти все сходились только в том, что увеличивали беспечность и неразбериху и. делали невозможным какой-либо энергичный шаг. Все это окончательно отбило у пролетариата интерес к движению и в течение нескольких дней крупная буржуазия и мелкая буржуазия достигли своей цели — насколько возможно вызвать апатию у рабочих.
