Земля в цвету - Сафонов Вадим (книги бесплатно без онлайн .txt) 📗
«Гирка 0274», «эритроспермум 534/1» и «лютесценс 062» были высеяны в теплице в глиняных вазонах 8 декабря 1932 года. Упрямого азербайджанца яровизировали: электрическое солнце по ночам озаряло всходы. И в конце января в теплице все колосилось.
Тогда и был заключен брак «эритроспермум» с «гиркой» и для сравнения с «лютесценс». Оба союза не были плодовиты: собрали всего 114 зерен. Их высеяли 17 апреля опять в вазоны.
Вскоре показались всходы.
Гибриды почти все выколосились раньше родителей, только некоторые задержались до времени колошения более раннего члена родительской пары; и ни один гибрид не выколосился позже.
19 июля 1933 года в вазонах происходила «жатва». А на другой день в 75 вазонах посеяли второе гибридное поколение. Все шло по плану. Но еще ничего нельзя было сказать окончательно. Были гибридные формы, но не было сорта. Ученый еще не создал новой жизни — такой, которая сама твердой ногой станет в мире так, что ее можно выпустить без человеческого присмотра. А надо было спешить: ведь на все про все — два с половиной года!
Как уложиться в них? Если сеять в поле, то два с половиной года — это всего три пшеничных поколения.
Нужно самое время заставить течь иначе. Уничтожить извечное деление года на зиму, весну, лето и осень, на периоды бодрствования и сна природы. Никакого сна! Никакого покоя! Не два с половиной года, а тридцать месяцев творческой работы! И в этих месяцах использовать каждый день.
Третье поколение гибридов родилось в октябре. Их гнали электрические лампы, искусственная температура летнего дня, поливка удобрительной смесью.
Ноябрь. Первые колоски… Но что с пыльцой? У многих цветочков чешуйки широко разошлись, распушенные рыльца раскинулись в стороны. Сутки, другие… Сорок восемь мучительных часов… Завяжется ли жизнь или прервется навсегда?
Еще двое суток… Все висело на волоске. Ведь Лысенко выводил скороспелую форму — самые ранние колосья, самые ценные. Пусть бы погибли все остальные, только не эти!
Что губило пыльцу? Тусклый осенний свет, скудно сочащийся сквозь запотелые стекла, — слишком слабый солнечный свет, которому все-таки не могли помочь все бессонные юпитеры? Хилость тощей листвы, бледных, вытянутых стеблей? Их больше гнали, чем выращивали. Сухой жар парового отопления? Температура, падающая в морозы?
Что бы ни было, сейчас все равно. Может быть, на будущее время надо избегать самых хмурых, самых суровых зимних месяцев. Лучше уж замедлить гонку, посеять так, чтобы колосья появлялись не раньше февраля, пусть даже в марте.
«На будущее время…» Но теперь? Что теперь?
Все же на некоторых цветах (сколько сотен раз днем и ночами глаза, не знающие сна, с жадным ожиданием впивались в них!) — да, на некоторых цветах чуть удлинились завязи.
Можно вздохнуть свободно: самые скороспелые спасены.
Урожай с них собрали 27 декабря. Всех остальных забраковали и выбросили. Урожай составил: 193 зерна с гибридов «534/1» ? «062» и 20 зерен с самых важных гибридов «534/1» ? «0274».
Двадцать зерен!
Какая уверенность в своей правоте была нужна, чтобы не отчаяться, когда в руках не осталось ничего, кроме этой тонкой ниточки в третьем гибридном поколении, после бешеной годовой работы!
Потомки этих двадцати — пятое гибридное поколение — покинули, наконец, вазоны и теплицы. Первый обычный посев в грунт. Рядом росли и гибриды «эритроспермум» с «лютесценс».
Выжигала землю жгучими ветрами весна 1934 года. Земля лежала в черных трещинах. Она казалась тусклой от пыли, висящей в воздухе. На горизонте вставали марева.
Проволочный червь, тощий и прожорливый, словно порожденный этой превращенной в порошок алчущей почвой, напал на нежные ростки селекционных гряд. Работницы выбирали горстями червей из приманочных лунок. На грядки, огороженные ячменем, с утра до поздней ночи совершали паломничество работники института. Может быть, правильнее сказать, что они жили тут, на короткое время отлучаясь, чтобы поесть и поспать, и каждый раз досадуя на себя за эти отлучки.
Они знали наизусть всех своих таких слабеньких и дорогих питомцев. С каким нетерпением следили люди за крошечными событиями, за неуловимыми и постоянными переменами на грядках! Вот развертываются все в пушке трубки молодых листков. То прибывает, то убывает сила роста. Вот одинокие хрупкие стебли превращаются в пучки и кусты… Вчера ничего этого не было. А сегодня сизый налет возник на листьях. Чем все это сменится завтра?
И в долгие дни, когда в горле пересыхало от жажды и беспощадный блеск с неба и с земли слепил глаза, биологи, агрономы, селекционеры института выискивали в лупы и без луп, не проступают ли за сотнями летучих признаков черты нового сорта.
Когда подошло время уборки, строгий отбор опустошил делянки. Надо было выделить семьи — зачинатели сорта. Браковка продолжалась в лаборатории — по величине, форме, наливу зерна. Только четыре семьи прошли через все испытания: три — от скрещивания с «гиркой», одна — от скрещивания с «лютесценс». Этим четырем семьям дали номера «1155», «1160», «1163», «1165».
Но была только горстка семян от этих семей. Оставался всего год до срока, торжественно назначенного Лысенко.
19 июля 1934 года зерном четырех семей были засеяны 40 ящиков, по 48 зерен в каждом. Летали мушки, шведская и гессенская. Никто не знал, как высоко они летают, как уберечься от этих крылатых истребителей посевов. Энтомологи качали головами:
— Вы спрашиваете, можно ли от мушки отгородиться забором? Видите, в это время года никто никогда не сеял. И точные данные на июль не собраны.
Тогда вегетационный домик весь сверху донизу обшили марлей.
Показались редкие, недружные всходы. Еще 1 августа в ящиках зияли черные плешины. Лысенко не был в Одессе. Он вернулся 2-го.
— Во что бы то ни стало снизить температуру!
Хоть в портовый холодильник!
Обошлись без этого. Три вечера подряд работницы укладывали в марлевом домике лед. Ледяные компрессы лежали ночь; к утру они таяли.
6 августа зеленая щетка всходов покрыла ящики.
Урожай собрали уже осенью, в теплицах.
И тут же, в октябре, посеяли снова 223 ящика, по 84 зерна в каждом.
Вряд ли скоро в институте забудут эту зиму!
Жестокие не по-южному морозы ударили с декабря. Чугунные печи в теплицах горели всю ночь. Но ртуть ползла вниз: 6 градусов, 5 градусов… И вот под 5 января — 1 градус!..
Зимнее солнце, показавшись на другой день, не намного помогло людям. Вечером поднялся ветер. Разорванные облака понеслись по пустынному стылому небу.
Тонкие дощатые стены и стекла теплицы — вот все, что отгораживало бесценные растеньица от ледяного мрака бурной зимней ночи.
Еще печь, всю ночь напролет пожирающая топливо. Тусклые глаза электрорефлекторов. Даже примуса — их не слышно от грохота ветра в трубах, вгоняющего обратно в теплицу облака едкого дыма.
Сияли все юпитеры — 20 штук по 300 свечей. Не для световой стадии — кто думал о ней! — но тоже для тепла.
В теплице чад и дым перехватывали дыхание. В огонь лили масло. Шумели самодельные форсунки.
Неумолимая ртуть: ноль, градус мороза… Уже звенела, как камень, земля в ящиках.
Тогда кто-то ворвался с ворохом одеял.
Термометр показывал минус 3 градуса. Синел рассвет.
Но еще ничто не миновало. Ростки стояли бледные, с жухлой листвой. Многие среди них погибли: они отравились сернистым газом от печей.
Среди выживших растений раньше всех, во второй половине февраля, выколосился гибрид «1163». Он дал потом полкилограмма семян, «1155» — немного больше, остальные два примерно по полтора килограмма.
Летом им предстоял экзамен. Его принимали: знаменитая саратовка «лютесценс 062», «родители» — «эритроспермум» с «гиркой» — и два сорта-одессита — «альбидум» и «альборубрум».
На старт все они вышли 3 апреля. 5 июля созрел «1163». На другой день к нему присоединились «1165» и «1155». Еще на день отстал четвертый гибрид. Саратовка была у финиша 8-го. Оба одессита — «альбидум» и «альборубрум» — пришли голова в голову 9-го. Колонну замкнула 10 июля «гирка 0274». И только в августе налилось зерно неяровизированной «эритроспермум 534/1».
