Тайная военная разведка и борьба с ней - Батюшин Николай Степанович (читать книги онлайн бесплатно регистрация .txt) 📗
Хотя Лемке и был спугнут как шпион после 4-х с половиной месяцев работы в Ставке (с 25-го сентября 1915 г.), но до 2-го июня, когда он ушел из нее, то есть в течение еще четырех месяцев он продолжал интенсивно работать по собиранию секретнейших документов в Ставке. Базировался он в этом преступном деле прежде всего на доверии к нему генерала Пустовойтенко, а через него и генерала Алексеева. Вскоре после запроса полковника Рябикова я получил частное письмо от генерала Пустовойтенко с просьбой сообщить ему факты, порочащие Лемке. Невзирая на добрые между нами отношения по прежней службе в штабе Варшавского военного округа, я довольно сухо ему ответил, что данные имеются для начала дела, то есть его разработки, а если бы были неопровержимые, порочащие Лемке факты, то я тогда просил бы Ставку ликвидировать это дело с согласия конечно начальника штаба Верховного главнокомандующего.
Это обстоятельство не заставило однако Ставку насторожиться, наоборот, судя по «Дневнику» Лемке в главных руководителях ее встретилось самое упорное сопротивление для ликвидации этого позорного дела. Лишь вмешательство Дворцового коменданта, генерала Воейкова в целях охраны Государя Императора заставило Ставку после долгих препирательств с «жандармами» уступить и откомандировать Лемке в Главное управление Генерального штаба.
Надо отдать справедливость, что Ставкой все же принимались меры для охраны Государя Императора, но лишь после вмешательства в это дело штаба Северного фронта. Так 8-го марта 1916 года, то есть месяц спустя после первого его запроса о Лемке, последний пишет в «Дневнике»: «Сегодня, чтобы во время доклада Алексеева (Государю Императору) удобнее было удалить из большой комнаты генерала Залесского, Ассанович просил выйти и меня. Таким образом я лишаюсь возможности слышать доклад и реплики Николая» (стр. 619). А на другой день говорится, что «доклад Царю обставляется все большей тайной; приказано никого не допускать входить в соседнюю комнату, а Ассановичу, Пиковскому, Корзуну и Кудрявцеву уходить в другое место и дверь из журнальной комнаты запирать на ключ» (стр. 622).
Еще месяц спустя 12-го апреля у генерала Пустовойтенко и Лемке происходит такой разговор: «Еще в феврале (1916 года), – говорит генерал Пустовойтенко, – начальник разведывательного отделения Северного фронта полковник Рябиков, а теперь наш полковник Озеровский (начальник контрразведывательного отделения Ставки) сообщили, что Вы (Лемке) печатались в каком-то журнале социал-революционной партии… «Былое»… Я знаю, что вы теперь держитесь так как и надо держаться в мундире; знаю, что и в прошлом у Вас не было никаких собственно партийных связей, и так как однако мне надо выдержать объективный тон, то я потребовал, чтобы Озеровский представил мне более точные данные… Вот чем они, мерзавцы, занимаются вместо того, чтобы ловить шпионов». На вопрос Лемке, грозит ли ему какая-нибудь неприятность, генерал Пустовойтенко отвечает: «Ровно никакой, пока я здесь… будьте совершенно спокойны» (стр. 746).
Здесь характерен не только разговор человека, стоящего во главе контрразведки Ставки, с подозреваемым в шпионстве его подчиненным, притом в период только начавшейся разработки о нем, но и эпитет «мерзавцы» по адресу чинов контрразведки только потому, что они нелицеприятно исполняли свой тяжелый долг.
Не менее показателен и разговор генерала Алексеева с Крупиным по делу Лемке, помещенный под датой 19-го апреля 1916 года.
«Крупин говорил с ним (генералом Алексеевым) издалека о слежке за мной контрразведывательного отделения. Алексеев был вообще возмущен работой жандармов; говорил, что они пересадили в контрразведку политический сыск, совершенно не способны отказаться от него и даже провоцируют, считая это лучшим способом уловления. Я могу быть спокоен, меня не выдадут» (стр. 766).
Интересно сопоставить эту лестную для Лемке аттестацию генерала Алексеева с помещенным ниже заявлением самого аттестуемого.
«Записку о своей (Лемке) литературной деятельности я подал Пустовойтенко вчера, совершенно конечно не скрыв ни своих сочинений, ни своего постоянного участия в левой периодической печати с самого начала этой деятельности» (стр. 766).
4-го мая 1916 года, то есть за месяц до ухода из Ставки, Лемке просит у генерала Пустовойтенко разрешения на двухнедельный отпуск, причем у них происходит разговор, поразительный для начальника, не говоря уже о человеке, хотя бы немного знакомого если не с техникой, то с задачами контрразведки.
«Он (генерал Пустовойтенко) сказал, что жандармы все еще наседают на меня (Лемке), уже посвятили в дело генерала Воейкова (Дворцового коменданта) и у Пустовойтенко с ним была беседа. Теперь он получил от него вторую обо мне справку Департамента полиции, которую и прочел мне под большим секретом». «Мне ставятся в ней обвинения:
1) Что в 1905-1906 гг. у одного лица, замешанного в партии социал-революционеров, найден был мой адрес, и я тогда же был взят под наблюдение.
2) Что в 1911 году мой адрес также найден у другого такого же лица, которое посетило меня, но неизвестно за каким делом.
3) Что в 1911 году у меня был произведен обыск, не давший никаких результатов, почему я и был оставлен на свободе.
4) Что во время своего управления фирмой М. М. Стасюлевича я поддерживал сношения с лицами, изобличенными в участии в партиях социал-революционеров и социал-демократов».
«Все верно, – говорит Лемке, – не возражаю. Пустовойтенко сказал, что потребует теперь точного указания этих алгебраических лиц».
Далее происходит длинный разговор, в результате коего генерал Пустовойтенко соглашается с предложением Лемке откомандировать его, «но не в строй и не в штаб, где она (аттестация) меня погубит, а в какое-нибудь тыловое учреждение. Разумеется, лучше всего, чтобы Вы оставались здесь спокойно. Для этого мне надо поговорить с Воейковым и убедить его, что если что и было у Вас раньше, то теперь в 1914-1916 гг. нет и не было ничего».
В заключение этого разговора Лемке заявляет генералу Пустовойтенко: «Но, пожалуйста, помните, что я не считаю себя скомпрометированным и не раскаиваюсь в том, что имею неподходящий к мундиру образ мыслей» (стр. 820-821).
24-го мая Лемке пишет, что вернулся из отпуска, и генерал Пустовойтенко ему сказал, что «вопрос о моем (Лемке) уходе решен – Воейков на этом настаивает». При этом было решено, что Лемке будет устроен в отделе генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба. Генерал Пустовойтенко заявляет Лемке, что о его «политическом прошлом» отсюда сообщать не будут.
29-го мая 1916 года Лемке пишет в «Дневнике» о взгляде на это дело генерала Алексеева со слов Крупина: «Он (генерал Алексеев) возмущен всем делом (Лемке), удивлен, что Пустовойтенко не взял на себя ответственность за мое здесь оставление (а ею Воейков был бы удовлетворен) и хотел свалить оставление на Алексеева. Последний сказал Крупину, что речь идет о его непосредственно подчиненном и притом хорошо ему известном, потому только Пустовойтенко и может решить вопрос о ручательстве»(стр. 834).
Наконец 2-го июня 1916 года упорными усилиями Дворцового коменданта генерала Воейкова, а не по настоянию тех руководителей Ставки генералов Алексеева и Пустовойтенко, которым непосредственно надлежало это сделать, изгоняется из нее чрезвычайно опасный шпион Лемке во второе по важности после Ставки военное учреждение – Главное управление Генерального штаба.
О нем Лемке говорит так: «О службе моей в сумасшедшем доме, называемом Огенквар (отдел генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба) когда-нибудь после в связи с началом заставшей меня там февральской революцией».
Успех плодотворной шпионской работы Лемке базировался как я это уже говорил раньше на упорном, вопреки здравому смыслу, содействии ему верхов Ставки в лице генералов Алексеева и Пустовойтенко. Это тем более им непростительно, что первый по прежней должности начальника штаба Киевского военного округа имел у себя в подчинении контрразведывательное отделение, второй же воочию видел в штабе Варшавского военного округа шпионскую аферу полковника Гримма, а кроме того по должности генерал-квартирмейстера Юго-Западного и Северо-Западного фронтов также имел у себя в подчинении контрразведывательное отделение. Я не говорю уже о прямом нарушении ими пункта б. ст. 33 «Наставления по контрразведке в военное время», гласящего о том, что контрразведка должна «освещать по получении особых указаний генерал-квартирмейстера личный состав штабов, управлений, учреждений и заведений».
