История Византийской империи. Том 1 - Успенский Федор Иванович (электронная книга TXT) 📗
В самом конце IV в., т.е. в первые годы за смертью Феодосия, случилось быть в Константинополе епископу египетской Птолемаиды Синезию по делам своего кафедрального города. Он провел в Константинополе три года и успел хорошо ознакомиться с положением дел, которые изобразил в записке, или поданной императору Аркадию, или даже лично прочитанной. Этот документ замечателен и по своей теме, имеющей первостепенное значение для того времени, и по благородству высказанных в нем смелых мыслей, по горячему патриотизму и по литературному построению. Нет другого памятника, который так хорошо знакомил бы с политическим состоянием дел в империи в 397–398 гг. и который так ясно и открыто выразил бы желания антигерманской партии в Константинополе. Приведем ту часть этого памятника, которая касается внешней политики{17}: «Благорасположенный к царю философ – с какими по происхождению воинами посоветовал бы ему делать воинские упражнения и проводить совместную жизнь в палатках? Не с теми ли, которые являются естественными защитниками полей и городов и всей принадлежащей царству земли и которые определены быть стражами государства и законов, давших им воспитание и образование? Это те, которых Платон сравнивает со сторожевыми псами. Но как пастух не может оставить вместе с собаками волков, которые, как только заметят в собаках недостаточную внимательность, тотчас же нападут на них, на стадо и на пастухов; подобным образом и законодатель не разрешит снабдить оружием тех, которые не родились и не воспитывались в его законах, ибо у таковых он не имеет никакого ручательства на благорасположение. И нельзя не питать страха при виде отрядов молодых воинов, воспитанных в чуждых нам нравах, живущих по своим обычаям и замышляющих враждебные нам планы. Или следует всех их признать философами, или, отказавшись от этой мысли, согласиться, что над государством висит камень Тантала. Они сделают на нас нападение тогда, когда признают это удобным. Уже некоторые предвестники обнаруживаются, уже видны опухоли на теле империи, от привзошедших в него чуждых элементов оно не в состоянии сохранить в равновесии свое здоровье.
Прежде чем принимать на военную службу скифов, следовало сделать набор между теми, которые предаются земледелию, поручив им защиту его, а равно привлечь к военной службе и философа из его кабинета, и ремесленника из его мастерской, и торговца с рынка, и тех из праздного дима, которые занятиям предпочитают театр. Как в частном доме, так равно и в государстве внешняя защита принадлежит мужскому полу, а забота о внутреннем распорядке – женщине. Как же мы предоставляем чужеземцам занятия, свойственные мужскому полу? По моему мнению, если бы они выиграли для нас многие победы, и тогда нам было бы стыдно ими воспользоваться. И если упомянутые мужской и женский пол не находятся ни в родстве, ни в соплеменности, то достаточно малейшего повода, чтобы они сделались повелителями граждан, а эти последние, отвыкшие от военного дела, поставлены будут в необходимость сражаться с людьми, привыкшими к правильной войне. Итак, пока не дошло до этого, мы должны развивать в себе римский военный дух и привыкнуть распоряжаться победами, и не только не допустить сближения, но из всякого учреждения удалять варваров.
И прежде всего нужно от них очистить администрацию и сенат, для которых они служат позором и унижением. При настоящем положении мудрая Фемида и бог военного искусства закрыли бы лицо от стыда при виде того, как одетый в шубу варвар командует ромэями или как варвар, сняв с себя овечью кожу и надев тогу, берется рассуждать с римскими мужами о государственных делах, садясь выше консула и опытных законоведов. Но в тоге им неудобно сидеть, и они немедленно по выходе из заседания снова надевают свою овечью кожу, в которой им свободней владеть мечом. Удивительно, как мы неосторожны. В каждом мало-мальски зажиточном доме найдем раба скифа; они служат поварами, виночерпиями, скифы же и те, что ходят с небольшими стульями на плечах и предлагают их тем, кто желает на улице отдохнуть. Всюду скифы, как будто это искони обреченный и самой природой назначенный на службу римлян народ! Достойно удивления, что эти белокурые варвары, носящие на еврейский образец распущенные волосы, у одних и тех же людей в частной жизни исполняют роль прислуги, а в политической – занимают начальственные места. Мне кажется, что по природе всякий раб есть враг своему господину, когда у него есть надежда осилить его. Вождей восстания у нас не двое и не рабского состояния (выше идет речь о восстании Крикса и Спартака), но, находясь во главе больших, жадных до убийства отрядов, они состоят, кроме того, в племенном родстве с нашими рабами. На несчастье римской державе они находятся среди нас, имея во главе стратигов, занимающих важные должности в империи. Стоит им захотеть, и к ним немедленно присоединятся наши рабы, которые будут решительными и смелыми воинами и охотно потешатся над своими господами.
Итак, должно уничтожить эту защиту и устранить внешнюю причину болезни, прежде чем раскроется ядовитый нарыв, прежде чем обнаружится враждебный дух поселенцев. Если болезнь захвачена в начале, то можно овладеть ее процессом. Пусть будет очищен военный приказ, как пшеничный ворох; надо отделить в нем мякину и сорные травы, что портят настоящее зерно. Если тебе, царь, покажутся мои советы неподходящими, вспомни, над какими людьми царствуешь и о каком народе я ходатайствую. Римляне и на месте своего происхождения, и где только ни распространилась слава их имени – везде и всеми повелевали оружием и умом. Что же касается этих скифов, то, как свидетельствует Геродот и как мы сами видим, они одержимы болезнью трусости. И ныне к нам пришли не в качестве завоевателей, а как просители, покинув занимаемые прежде места. Ознакомившись же с римлянами, которые оказались слабее их не оружием, а обычаями, этот грубый народ возмечтал о себе и заплатил неблагодарностью за благодеяние. Потерпев же за то наказание от своего отца, они снова и со своими женами пришли как просители. Он же, будучи победителем в войне, оказался побежденным в борьбе сострадания. Он поставил на ноги тех, которые склонились, дал им звание союзников, наградил гражданскими правами, удостоил почестей и наделил этих кровожадных людей участками римской земли. Но варвары не понимают чувства милосердия. С тех пор они издеваются над нами и по сие время, сознавая, что они были, и как мы их возвысили. Молва об этом чрез соседей их дошла и до нас. И приходят чужеземные конные стрелки к гостеприимным людям и просят благорасположенного приема, ссылаясь на предыдущие примеры.
Если послушаешь меня, из этого трудного положения есть легкий выход. Ты можешь восполнить империи оказавшийся в ней недостаток умножением у нас полков, воспитанием в полках военного духа и развитием национального войска. Против этих людей нужна настойчивость. Или пусть возделывают землю, или пусть уходят тем же путем, что пришли, и пусть заявят живущим на той стороне реки, что у римлян нет более прежней мягкости, и что над ними царствует благородный юноша!»
Эта дышащая глубоким патриотизмом речь не могла быть принята к практическому руководству. Она слишком далека от реальности, и план Синесия трудно было осуществить. Именно потому император Феодосии и решился создать из германцев военную силу империи, что собственных средств в ней не имелось, что негде было почерпнуть того военного духа, о котором говорит египетский епископ. Набор войск у соседних народов обратился уже в систему, от которой не могло отступить правительство, а изгнать германцев и потому уже было невозможно, что в эпоху произнесения речи Константинополь находился в полной власти варварских вождей. Будущие судьбы империи не могли направляться согласно теоретическим построениям, не принимавшим во внимание роковой действительности. Напротив, в конце IV в. ход вещей всецело зависел от новых народов, роль которых в судьбах империи была понята и бесповоротно решена распоряжениями Феодосия Великого.
В Константинополе, на площади ат-Мейдан или на ипподроме находится египетский обелиск, поставленный в 381 г. Феодосием Великим. Рельефы на пьедестале этого обелиска, значительно пострадавшие, относятся ко времени Феодосия и изображают различные исторические события, между прочим, здесь представлены игры на ипподроме и вся Царская семья: Феодосии, императрица Флакцинила и сыновья Аркадий и Гонорий. На западной стороне император со всей семьей принимает побежденных готов{18}, на других сторонах – сцены придворной жизни.
