«Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война - Лозунько Сергей (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
Взаимопонимание Бека и де ля Рока вылилось в то, что польские власти передали де ля Року 1,5 млн. франков [180].
Однако мы забежали несколько вперед. Кризис 1929–1932 гг. несколько поохладил горячие головы в Варшаве и вынудил, в частности, искать общий язык со стремительно развивавшимися экономически (соответственно набиравшими и военную силу) восточными соседями. Тем более что от «крестового похода» против большевизма к тому времени отказались и в других державах, демонстрировавших в начале 30-х стремление к нормализации хозяйственных и политических отношений с СССР.
В июне 1931 г. был заключен польско-советский Договор о дружбе и торговом сотрудничестве.
26 января 1932 г. был парафирован, а 25 июля подписан трехлетний советско-польский Договор о ненападении.
Стороны обязались воздерживаться от всяких агрессивных действий друг против друга (ст. 1). В случае нападения третьего государства на одну из договаривающихся сторон другая сторона обязывалась не оказывать ни прямой, ни косвенной помощи агрессору. Оговаривалось, что договор может быть денонсирован без предупреждения, если одна из договаривающихся сторон предпримет нападение на третье государство (ст. 2). Стороны обязались не принимать участия в соглашениях, враждебных одной из них (ст. 3). Оговаривалось, что заключаемый договор не противоречит другим обязательствам, взятым на себя обеими сторонами до вступления его в силу (ст. 4). Было условлено, что все спорные вопросы должны передаваться на согласительную процедуру, согласно условиям согласительной конвенции, являющейся составной частью пакта (ст. 5; в ноябре 1932 г. была подписана советско-польская конвенция о согласительной процедуре, предусматривавшая создание согласительной комиссии из 4 членов — по два от каждой стороны). Ст. 6–8 устанавливали порядок ратификации и срок действия договора (3 года) с автоматическим продлением на последующие двухлетия при отсутствии предупреждения о денонсации за 6 месяцев до истечения срока [181].
С приходом Гитлера к власти в повестку дня европейской политики был внесен вопрос тотальной ревизии Версаля. И до нацистов все без исключения немецкие правительства выступали за необходимость пересмотра «цепей Версаля», которыми опутали Германию по окончании Первой мировой войны. Однако никто из более-менее значимых политических сил в Германии не ставил этот вопрос столь жестко и бескомпромиссно, как национал-социалисты, сделавшие отмену версальских ограничений альфой и омегой своей политической платформы. Склонность нацистов к радикальному modus operandi, демонстрировавшемуся ими в своей политической практике, приверженность силовым средствам разрешения проблем, заложенным в самой их идеологии, базировавшейся на культе силы и прочего «сверхчеловека», говорило в пользу того, что Гитлер, в отличие от своих предшественников, не ограничится разговорами и призывами к справедливости по отношению к немцам, а начнет действовать.
Поляки не на шутку переполошились. И, конечно, опять «блеснули» адекватностью: предложили своему военному союзнику — Франции атаковать Германию, на тот момент члена Лиги Наций, еще даже не успевшего ничего совершить. Т. е. призвали к агрессии. Но для Польши, как мы уже знаем, это запросто.
Вплоть до апреля 1933-го (когда польский посол во Франции представил французскому правительству меморандум с предложением обсудить возможность превентивной войны) поляки носились с этой авантюрой, последствия реализации которой трудно даже представить. И, судя по всему, со стороны Варшавы это была не просто демонстрация опасений относительно германской политики при Гитлере (все-таки в начале 1933-го Германия еще была не готова к войне, тем более к большой, неизбежной при нападении на Польшу — союзника Франции), но желание замутить европейскую воду, в которой выловить ту рыбку (в виде дополнительных германских земель), которую не удалось загнать в сети на рубеже 10–20 десятилетий.
Поляки даже продемонстрировали серьезность своих намерений, побряцав оружием в Данциге. В марте 1933-го на полуостров Вестерплятте, расположенный при входе в Данцигский порт, был высажен польский десант из 200 чел. «для усиления находившегося там польского гарнизона». Поляки демонстрировали немцам, кто в доме (в вольном городе Данциге) хозяин, хотя, не исключено — хотели спровоцировать немцев на какие-либо силовые действия в ответ, что дало бы Варшаве формальный повод начать превентивную войну с Германией (а поставленная в такой способ перед фактом Франция, союзник Польши, волей-неволей вынуждена была бы в эту войну втянуться).
Но Берлин действовал иначе — вопрос о польской выходке с десантом на Вестерплятте был поставлен в Совете Лиги наций. Под нажимом Англии и Франции Польша вынуждена была эвакуировать свой десант.
Не будучи еще готовым к войне, Гитлер, как говорят, на провокации не поддавался. То же самое в мае 1933-го, когда польский посол в Берлине Высоцкий обсуждал с Гитлером проблему Данцига. Хотя Гитлер и заявил, что не признает никаких особых прав Польши на Данциг и что сами поляки не должны были соглашаться на устройство польского коридора на немецкой земле, тем не менее в совместном германо-польском коммюнике рейхсканцлер подтверждал «намерение германского правительства действовать в строгих рамках существующих договоров».
В Париже идеи превентивной войны — а по сути, как уже отмечено, агрессии, подрывавшей и так хлипкие, но все же существовавшие на тот момент нормы международных приличий и правил поведения на внешней арене — были отвергнуты.
Но в целом у поляков были основания для волнений в связи с приходом к власти нацистов. К Польше ревизия Версаля имела самое непосредственное отношение. Даже правительства веймарской Германии никогда не признавали польских аннексий германских территорий. Что уж было ожидать в этом плане от Гитлера!
С начала 1933 г. в дипломатических салонах все рассуждения сводились не к тому, начнет или не начнет Гитлер пересмотр версальской системы, а с чего именно начнет. Что до территориального устройства, то гадали, в какую сторону Гитлер обратит свой взгляд в первую очередь — к Австрии или Данцигу?
Поляки были не против, чтобы в сторону Австрии. О чем во время обмена мнениями о политическом положении в Европе между советским наркомом Литвиновым и посланником Польши в СССР Лукасевичем 23 марта 1933-го последний прямо заявил: «Польша… не возражает против аншлюса, который на время отвлечет мысли Германии от Востока». Хотя Лукасевич при этом и отметил, что в Варшаве, конечно, отдают себе отчет «что это значительно укрепит Германию».
В чем польские политики никак не могли отдать себе отчета на протяжении 30-х годов, так это в том, что любое укрепление Германии — за счет кого бы то ни было — только повышает вероятность того, что Гитлер в конце концов «разберется» и с «польской проблемой». Такой очевидный вариант, как коллективными усилиями обуздать Гитлера, не позволив ему ни с кем «разбираться», Польшей не рассматривался.
А в указанной беседе Лукасевич даже поумничал перед Литвиновым — дескать, австрийцу Гитлеру с уроженца бы Литвы Пилсудского пример брать: «Сам Гитлер как австриец тоже, вероятно, стремится возможно скорее инкорпорировать Австрию, чтобы таким образом стать рейхсдойче, как в свое время маршал Пилсудский специально интересовался инкорпорированием Виленщины в качестве своей родины» [182].
Всю первую половину 1933 г. Польша демонстративно выказывает намерение сблизиться с СССР. Советская дипломатия раз за разом отмечает этот «новый курс» польской внешней политики.
4 апреля 1933 г. член коллегии НКИД СССР Стомоняков пишет полномочному представителю СССР в Польше Антонову-Овсеенко: «Торжество Гитлера в Германии и прогрессирующая офензива (наступление. — С. Л.) ревизионистских элементов в Европе продолжают усиливать настроение за сближение с нами в Польше и вызывают со стороны польского правительства стремление преувеличивать перед внешним миром улучшение отношений с СССР. В этом направлении ведется систематическая пропаганда» [183].
