Борьба за Дарданеллы - Мурхед Алан (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗

Бои были исключительно ожесточенными, потому что на этой стадии ни одна из сторон не имела реального представления, что она может и что не может, и поэтому оба командующих отдавали сражению все, что имели. Кемаль все еще был убежден, что может загнать союзников в море до того, как они окопаются, в Бёдвуд все еще был настроен продвигаться вперед. Часто турки шли в атаку прямо на линии АНЗАК, и в наполовину вырытых траншеях вспыхивали рукопашные бои. Прошло три таких дня, пока соперничающим командирам стало очевидно, что оба они исходят из ложных предпосылок: солдат АНЗАК нельзя вытеснить, точно так же те не могут продвинуться вперед. Какие-то тысяча квадратных метров территории переходили из рук в руки, а плацдарм продолжал существовать, переполненный и стесненный, простреливаемый сверху в каждой точке, но все равно непоколебимый. В ночь на 27 апреля напряжение боя ослабло, и обе стороны отвели войска для отдыха и накопления сил.

Что-то похожее, но в больших масштабах происходило на мысе Хеллес на юге. На следующий день после высадки деревня Седд-эль-Бар была взята, разбросанные плацдармы воссоединились, а турки отошли по всей линии фронта. Гамильтон рассудил, что жизненно важно взять Ачи-Баба до того, как Лиман перебросит подкрепления сюда, на самый юг полуострова, и 28 апреля началось генеральное наступление, где на правом фланге находились французы, а на левом — британцы. Удалось продвинуться вглубь на расстояние около двух миль при возрастающем сопротивлении противника, а затем все остановилось.

Солдатами овладело крайнее утомление. Многие из них оставались без сна две и даже три ночи, а продукты, вода и боеприпасы уже подходили к концу. «Ривер-Клайд» прочно стоял на якоре у Седд-эль-Бар, но все позиции союзников находились под огнем турецких пушек с противоположной стороны пролива и самого полуострова. Основная часть войск Гамильтона уже находилась на суше, но плацдармы все еще были похожи на сцены гигантских кораблекрушений, сопровождавшихся огромными кучами материалов и военного снаряжения, разбросанных во все стороны, и, пока не будет наведен какой-то порядок — когда войска отдыхают и снабжаются, — не было возможности для возобновления наступления. 28 апреля весь боевой порыв был утрачен, а стрельба вдоль линии фронта стала утихать.

Таким образом, в самом начале Галлиполийской кампании сложилась схема действий: бой, ответные действия и тупик. Цель определена, попытка совершается, и до успеха рукой подать. Ачи-Баба уже овладел умами всех. Он возвышался на горизонте всего лишь в одной-двух милях отсюда, но был столь же далек, как сам Константинополь. В любом отношении эта гора не впечатляла, ибо ее высота была всего лишь 210 метров, а склоны полого опускались к Эгейскому морю через приятный для глаза пейзаж из оливковых деревьев, кипарисов и разбросанных ферм. Но Гамильтон был непреклонен в стремлении взять ее. Поднявшись на гребень, он полагал, его пушки будут простреливать пролив до Нэрроуз, а вражеская оборона на юге лопнет. 28 апреля его позиция была особенно печальной. Он знал, что время истекает. Он видел перед собой гору, и, имея еще одну свежую дивизию — может, даже бригаду, — он знал, что может взять ее. Но не было свежих дивизий или бригад, все, что у него было, уже было брошено в бой, а на данный момент его люди были так измотаны, так потрясены и дух их так подорван потерями, что они уже ничего не могли сделать. И поэтому он вернулся к вопросам, которым было суждено повторяться с того времени: не попросить ли у Китченера подкреплений? А если Китченер согласится их прислать, прибудут ли они вовремя?

Еще до того, как экспедиция отправилась в плавание, не было взаимопонимания в вопросе подкреплений. Отношение Китченера, и Гамильтон великолепно это сознавал, было таким, что он дал для Галлиполи максимум возможного, и Гамильтону надо довольствоваться этим. И потому скромные просьбы Гамильтона либо отклонялись, либо оставались без ответа. Все-таки в конце концов Китченер смягчился. 6 апреля он послал телеграмму сэру Яну Максвеллу, командующему Египетским гарнизоном: «Вам надлежит отправить из Египта любые войска, которые можно выделить, или даже отдельных офицеров или солдат, которых сэр Ян Гамильтон может пожелать для Галлиполи... Эта телеграмма будет переслана вам сэром Яном Гамильтоном».

Гамильтон ничего этого не знал. Это осталось одной из загадок кампании, что телеграмму ему так и не отправили или, может быть, ее копия была утеряна. И вот сейчас, 28 апреля, когда все планы первой атаки нарушены, когда измотанная армия застряла чуть ниже гребня Ачи-Баба, несколько свежих дивизий без пользы топчутся в Египте.

Не от Гамильтона, а от адмиралов Китченер впервые узнал, что ситуация становится критической. На следующий день после высадки адмирал Гепратт прислал депешу с просьбой немедленно прислать подкрепления, а вслед за ним де Робек прислал рапорт, из которого было ясно, что армия переживает серьезные трудности. Черчилль и Фишер перехватили сообщение де Робека, как только оно поступило в Адмиралтейство, и переслали его Китченеру в военное министерство. Фельдмаршал явно был весьма удивлен. Насколько ему было известно, говорил он, все там шло хорошо. Гамильтон ни разу не просил подкреплений. Тем не менее, он тут же дал распоряжение Максвеллу в Египет грузить на корабли 42-ю дивизию для отправки на полуостров вместе с индийской бригадой — той самой бригадой гурков, которую Гамильтон безуспешно выпрашивал месяц назад. В это же время французы пообещали посадить на корабли еще одну дивизию в Марселе.

Услышав эти новости, Гамильтон записал в дневнике: «Bis dat qui cito dat» [15]. О, справедливейшая пословица! Сегодня один свежий солдат в Галлиполи стоит пятерых, плывущих по Средиземному морю, или пятидесяти, слоняющихся по Лондону в войсках метрополии. Дома они тщательно суммируют цифры — я их знаю — и объясняют премьер-министру и старым крикунам с некоторым благодушием, что мне 60 000 действующих штыков вполне достаточно — при условии, что они британские, — чтобы свергнуть Турецкую империю. Так было бы, если бы я их имел, или около этого, на передовой линии. Но что же мы имеем на самом деле? Ровно половина моих «штыков» тратит целую ночь, чтобы доставить воду, боеприпасы и материалы с берега до линии фронта. Другая половина моих «штыков», остающаяся на передовой линии, всю ночь вооружена в основном лопатами, отчаянно вгрызаясь в землю. Время от времени там вспыхивают адские бои, но это привходяще и приносит отдых».

Пока союзники ожидали прибытия подкреплений, на поле боя установилось трехдневное затишье. Солдаты продолжали окапываться. На передовой линии расцвели очаровательные весенние цветы: подсолнечник, алые маки, тюльпаны и дикий тимьян. Поднялся сильный шторм, и армия оказалась отрезанной от флота, ее важнейшей артерии, связывающей с внешним миром. Но это было последнее дыхание зимы, на Самофракии начал таять снег, и море посветлело до чудесной прозрачной летней синевы. 30 апреля Гамильтон перенес свой флаг с «Куин Элизабет» на «Аркадиан», и, таким образом, его штаб впервые собрался в одном месте. На госпитальных судах в Египет было отправлено около 5000 человек, а погибших похоронили.

Лиман фон Сандерс тоже занимался экстренной реорганизацией. Одна из азиатских дивизий была переброшена на лодках через пролив на полуостров, а 30 апреля еще две дивизии были посланы по морю из Константинополя. Сейчас у него насчитывалось семьдесят пять батальонов против пятидесяти семи у Гамильтона, и Энвер приказал провести полномасштабную атаку на мыс Хеллес. Замысел был жестоким: солдаты в первой линии атаки должны были наступать с незаряженными винтовками, так что они были вынуждены пробиваться штыками прямо к окопам союзников, а другие части несли с собой воспламеняющиеся материалы, чтобы сжечь на берегу британские корабли. 1 мая в 22.00 три дня относительного затишья были прерваны залпами турецкой артиллерии по всему фронту на мысе Хеллес, и сразу же после этого вражеская пехота выскочила из-за брустверов окопов.