Россия и борьба Греции за освобождение. От Екатерины II до Николая I. Очерки - Арш Григорий Львович
И по другим письмам А. Ипсиланти из Ясс, адресованным его друзьям и единомышленникам, также можно вполне определенно судить о том, что свою освободительную акцию руководитель Филики Этерии начал без какого-либо ведома и согласования с царским правительством и не имел каких-либо оснований рассчитывать на его поддержку.
В то же время в своих публичных обращениях вождь восстания давал понять, что Россия готова оказать помощь повстанцам. Так, в его известной печатной прокламации к греческому народу «В бой за веру и отечество» от 24 февраля (8 марта) 1821 г. имелась фраза: «Поднимайтесь друзья, и вы увидите, как могущественная сила защитит наши права» [294]. (Следует сказать, что в греческом оригинале утверждение А. Ипсиланти о помощи повстанцам со стороны России звучало более определенно, так как греческое слово «δύναμις» означает не только «сила», но и «держава».)
О том, что его акция пользуется поддержкой правительства и лично и императора, А. Ипсиланти довольно определенно давал понять и при сношениях в первые дни восстания с представителями российской власти на местах. Но если публичные заявления такого рода были призваны поднять дух греков, опираясь на их традиционные надежды на помощь России в деле национального освобождения, то подобные утверждения при контактах с российским и властями имели вполне прагматическую направленность – обеспечить беспрепятственное развитие начатого в Дунайских княжествах греческого освободительного восстания хотя бы на его первом этапе.
Успех первых шагов А. Ипсиланти во многом зависел и от реакции российских дипломатов в Оттоманской империи. Следует иметь в виду, что Дунайские княжества – арена освободительных действий А. Ипсиланти – имели автономный статус и находились под особым покровительством России. Учитывая это, вождь восстания в своих сношениях с российским дипломатами старался дать понять, что он действует в княжествах с санкции петербургского комитета. Такой намек довольно прозрачен в его письме Г. А. Строганову от 23 февраля (7 марта) 1821 г. [295], а в письме генеральному консулу России в Дунайских княжествах А. А. Пини от того же числа А. Ипсиланти уже прямо дает ему инструкции и подчеркивает, что, выполняя их, «Вы тем самым будете действовать в интересах России» [296]. Эти «коварные» действия главы греческих революционеров, объяснявшиеся теми условиями, в которых началось его выступление, достигли своей цели. При появлении А. Ипсиланти в Яссах местный российский консул А. Н. Пизани не только не арестовал его, не передал властям Бессарабии и даже не заявил какого-либо протеста против его действий (как он должен был поступить по мнению Г. А. Строганова [297]), но по его поручению срочно отправил пакет в Константинополь на имя российского посланника.
На юге же России этеристы могли по крайней мере еще целый месяц после начала восстания действовать беспрепятственно и отправлять добровольцев в повстанческую армию Ипсиланти. Конечно, такая благоприятная для греческих борцов за освобождение обстановка сложилась и благодаря тому, что некоторые русские официальные лица испытывали определенные иллюзии относительно реакции Александра I на события в Молдавии. Иллюзии эти рассеялись, когда стал известнее ответ императора его бывшему адъютанту и соответствующие инструкции, посланные из Лайбаха гражданским и военным властям России.
Помимо того, Александр I потребовал от новороссийского генерал-губернатора А. Ф. Ланжерона и наместника Бессарабии И. Н. Инзова объяснений в связи с тем, что они допустили беспрепятственную подготовку А. Ипсиланти восстания на территории России. В своем объяснении Ланжерон признался, что он знал об освободительных намерениях А. Ипсиланти, но что тогда речь не шла о каких-либо конкретных акциях. «Г-н князь Александр Ипсиланти, – писал Ланжерон, – так же как и князь Георгий Кантакузен [298], провели здесь прошлое лето, и я часто встречался с ними; и они много говорили мне о своем желании увидеть возрождение былой Греции. Но тогда ни я, ни оба князя не считали столь близким взрыв, который определенные обстоятельства, вне сомнения, ускорили» [299].
Инзов же объяснял свое бездействие тем, что А. Ипсиланти готовил восстание в полной тайне, даже от своих родных. Он, по словам Инзова, «избегая всяких разговоров о делах политических, ни одним словом не подал никогда ни малейшего подозрения относительно того, чтобы он брал какое-либо в них участие» [300].
А. Ипсиланти, выйдя из Ясс и пройдя Молдавию и Валахию, 27 марта (8 апреля) 1821 г. подошел к Бухаресту и остановился в его предместье Колентина. К этому времени его войско, частично пополнившееся за счет учащейся греческой молодежи из России, насчитывало около 3000 человек. В Колентине командующий повстанческой армией получил ответ на свое письмо Александру I, написанное по поручению царя И. Каподистрией 14 (26) марта 1821 г. Восстание, начатое А. Ипсиланти, осуждалось. Глава Филики Этерии обвинялся в том, что он обманул своих соотечественников, обещав им помощь России. Император, говорилось в письме, не окажет Ипсиланти никакой поддержки, «так как было бы недостойно его подрывать устои Турецкой империи позорной и преступной акцией тайного общества».
В письме содержался и адресованный А. Ипсиланти упрек личного порядка в том, что он напал на Порту в тот самый момент, когда в результате переговоров российского посольства в Константинополе «претензии Вашей семьи должны были быть удовлетворены, когда султан, как Вы знаете, собирался полностью восстановить справедливость в отношении Вас [301]». Распоряжением Александра I А. Ипсиланти и его братья исключались из императорской службы, а самому А. Ипсиланти запрещалось возвращение в Россию [302]. Однако княгиня Ипсиланти, говорилось в письме, по-прежнему будет пользоваться покровительством императора.
Несмотря на безоговорочное осуждения выступления А. Ипсиланти, в ответе Александра I на его обращение присутствовали некоторые моменты, дававшие надежду на начало диалога с восставшими греками. В частности, говорилось о готовности императора – в случае, если сам Ипсиланти укажет способ «прекратить беспорядки», – «вмешаться перед турецким правительством, для того чтобы побудить его принять разумные меры, которые могли бы восстановить в Молдавии и Валахии спокойствие, в котором эти страны испытывают столь настоятельно необходимость» [303].
Указанные положения в ответе петербургского кабинета на обращение вождя греческих повстанцев имели для последнего огромное значение. В это время для А. Ипсиланти стала очевидной невозможность осуществления его первоначального плана, предусматривавшего форсирование Дуная и переход через Балканы в Грецию: повстанческая армия была слабой, надежд на получение содействия в Болгарии и Сербии было мало, а между тем турки успели подтянуть к южной стороне Дуная значительные силы. В создавшемся трудном для него положении руководитель восстания решил воспользоваться предложением российского правительства и попытаться посредством переговоров обеспечить мирный путь его армии из Валахии в Грецию.
31 марта (12 апреля) 1821 г., всего через три дня после прибытия в Колентину, А. Ипсиланти снял свой лагерь и двинулся на север, в сторону австрийской границы. Как свидетельствуют документы, этот неожиданный маневр был непосредственно связан с получением командующим повстанческой армии письма И. Каподистрии и изменением в связи с этим его плана действий. В день выступления из Колентины Ипсиланти сообщил Г. А. Строганову, что он уходит сразу же после получения письма Каподистрии. И далее вождь повстанцев продолжал: «Я направлю чаяния и пожелания греков его величеству императору, и я ожидаю с нетерпением советов вашего превосходительства» [304].
