Родни Стоун (др. изд.) - Дойл Артур Игнатиус Конан (чтение книг .txt) 📗
- Что ж, она знает, что ее рыцарь без страха и упрека никогда не бросит свою королеву в беде, - сказала леди Гамильтон.
Я думал, они имеют в виду нашу королеву Шарлотту, а потому не мог понять, что же такое они говорят, но отец объяснил мне потом, что Нельсон и леди Гамильтон воспылали необыкновенной любовью к неаполитанской королеве и что это интересы ее маленького королевства он принимал так близко к сердцу. Нельсон продолжал быстро ходить по комнате, но замешательство, выразившееся на моем лице, видно, привлекло его внимание; он вдруг остановился и смерил меня суровым взглядом.
- Ну-с, молодой человек! - резко сказал он.
- Это мой единственный сын, сэр, - сказал отец. - Я бы хотел, чтобы он тоже служил на флоте, если только для него найдется место. Уже много поколений все мужчины у нас в роду становятся офицерами королевского флота.
- Так вы желаете, чтобы и вам переломали кости? - грубо сказал Нельсон, глядя весьма неодобрительно на мой нарядный костюм, из-за которого дядя и мистер Бруммел столько спорили. - Если вы будете служить под моим началом, сэр, вам придется сменить этот роскошный костюм на вымазанную дегтем куртку.
Я был безмерно смущен его резким тоном и едва сумел пробормотать, что надеюсь исполнить свой долг, после чего его сурово сжатые губы расплылись в добродушной улыбке и он на миг коснулся моего плеча небольшой, сильно загорелой рукой.
- Уверен, что вы отлично справитесь, - сказал он. - Я вижу, у вас есть характер, но не воображайте, будто это легкий хлеб - служить на флоте. Это трудная профессия, молодой человек. Вы слышите о тех немногих, которые преуспели, но что вам известно о сотнях других, которые так ничего и не добились? А моя собственная судьба! Из двухсот моряков, что были со мной в Сент-Жуанской экспедиции, сто сорок пять погибло за одну ночь. Я участвовал в ста восьмидесяти сражениях и, как видите, потерял глаз и руку и сверх этого был еще тяжко ранен. Случилось так, что я выжил и стал адмиралом, но я помню множество людей ничуть не хуже меня, которым не столь посчастливилось. Да, прибавил он, когда леди Гамильтон разразилась многословными протестами против этого его утверждения, - множество, великое множество людей ничуть не хуже меня пошли на корм акулам или крабам. Но настоящий моряк лишь тот, кто каждый день рискует головой. Жизнь наша в руках господа, и он один знает, когда ее отнять.
На мгновение в серьезном взгляде и в благоговейном тоне, каким были сказаны последние слова, мы, казалось, ощутили подлинного Нельсона, уроженца одного из восточных графств, до мозга костей проникнутых духом воинственного пуританства, породившего "железнобоких", которые наводили свои порядки в самой Англии, и отцов-пилигримов, насаждавших свою веру за ее пределами, по всему свету. Это был тот Нельсон, который заявил, что видел десницу божью, занесенную над Францией. Нельсон, который призывал господа, стоя на коленях в своей каюте на флагманском корабле, когда судно подходило с наветренной стороны к вражеской эскадре. Он с болью и неясностью говорил о погибших товарищах, и, слушая его, я понял, почему его так любили все, кто служил под его началом: он был суровый, несгибаемый моряк и воин, но в его сложной натуре это уживалось с несвойственной англичанам чувствительностью, проявлявшейся в слезах, если он был глубоко взволнован, или в таких, например, душевных порывах, когда он, уже умирающий, лежа на палубе "Виктории", попросил флаг-капитана поцеловать его.
Отец поднялся, чтобы откланяться, но адмирал по-прежнему мерил комнату шагами и с присущей ему добротой, которую он всегда выказывал к подчиненным и которую как ветром сдуло, едва он заметил мой злополучный франтовской наряд, давал мне короткие, четкие напутствия и советы.
- Служба требует рвения, молодой человек, - говорил он. - Нам нужны горячие головы, желающие все новых побед. Такие у нас были на Средиземном море и опять будут. Все были как на подбор, ни в чем не уступали друг другу! Когда меня попросили порекомендовать кого-нибудь для особого поручения, я сказал в адмиралтействе, что они могут взять любого, ибо всеми владеет один и тот же боевой дух. Если бы мы захватили девятнадцать кораблей, а двадцатый ушел бы от нас, мы бы сочли себя побежденными. Да вы и сами это знаете, Стоун. Вы ведь из той же когорты средиземноморских ветеранов, так что мне незачем вам все это рассказывать.
- Я надеюсь, милорд, снова быть с вами, когда мы опять встретимся с противником, - сказал отец.
- Мы должны с ним встретиться и непременно встретимся. Клянусь богом, я не успокоюсь до тех пор, пока окончательно не расправлюсь с ним! Подлец Буонапарте хочет нас поставить на колени. Пусть только попробует, и да поможет бог достойнейшему!
Нельсон говорил с таким пылом, что его пустой рукав болтался из стороны в сторону, придавая ему весьма странный вид. Заметив, что я не свожу глаз с этого рукава, он с улыбкой обернулся к батюшке.
- Мой обрубок все еще делает свое дело, Стоун, - сказал он, хлопнув по культе. - Как там говорили у нас на флоте?
- Говорили, сэр, что, когда рукав болтается, лучше не попадаться вам на глаза.
- Эти канальи хорошо меня знали! Как видите, молодой человек, я служу своему отечеству с прежним пылом, ранения и телесные страдания его не убавили. В один прекрасный день вы, быть может, поведете в бой флагманский корабль и тогда вспомните мой совет офицеру: никогда не колебаться, никогда не медлить. Ставьте на карту все, и, если вы проиграете не по своей вине, отечество даст вам возможность поставить еще раз, и ставка будет не меньше. Забудьте про стратегию и тактику. Идите на врага. Тут нужна только одна тактика - оказаться борт о борт с врагом. Всегда деритесь и всегда будете правы. Забудьте о своих удобствах, о личных делах и заботах, ибо с того дня, как вы надели синий китель, ваша жизнь более вам не принадлежит. Она принадлежит отечеству, и, не раздумывая, отдайте ее, если от этого будет хоть малая польза... Какой сегодня ветер, Стоун?
- Восточный-юго-восточный, ваша светлость, - тотчас ответил отец.
- Тогда можно поручиться, что Корнуоллис не отходит от Бреста, а я на его месте постарался бы выманить их в открытое море.
- Любой офицер и любой матрос хотел бы того же, ваша светлость, - сказал мой отец.
- Да, никто не любит держать блокаду, и неудивительно: от нее ни славы, ни денег. Вы, верно, помните, каково нам было в зимние месяцы, когда мы обложили Тулон. У нас ведь не было ни снарядов, ни говядины, ни свинины, ни муки, ни обрывка запасного каната, ни парусины, ни шпагата. Мы брасопили паруса на наших старых посудинах запасными тросами. И как только поднимался левантинец, я ждал, бог тому свидетель, что мы тут же пойдем ко дну. Но мы все равно держали их за горло. Только, боюсь, в Англии наши труды не оценили по заслугам; здесь ведь пускают фейерверк лишь в тех случаях, когда мы выигрываем большое сражение, и не понимают, что нам куда легче шесть раз подряд сразиться на Ниле, чем всю зиму держать блокаду. Но помоги нам бог встретиться с их новым флотом, и мы разобьем его наголову!
- А мне помоги бог оказаться рядом с вами, милорд! - проникновенно сказал отец. - Но мы отняли у вас слишком много времени. Разрешите поблагодарить вас за вашу доброту и пожелать вам всего хорошего.
- Всего хорошего, Стоун! - ответил Нельсон. - Вы получите корабль, и, если можно будет, я сделаю этого молодого человека одним из своих офицеров. Но, судя по его костюму, - продолжал он, оглядывая меня, - вам посчастливилось получить куда больше призовых денег, чем вашим товарищам. Что до меня, я как-то никогда не заботился о деньгах.
Отец объяснил, что я нахожусь сейчас на попечении моего дяди, знаменитого сэра Чарльза Треджеллиса, у которого и живу.
- Значит, вы не нуждаетесь в моей помощи, - не без горечи заметил Нельсон. - Если у вас есть деньги или покровитель, вам ничего не стоит перепрыгнуть через голову заслуженных морских офицеров, хотя бы вы и не умели отличить полуют от камбуза или каронаду31 от кулеврины32. И все-таки... А вам какого черта здесь надо?
