Сталин (Предтеча национальной революции) - Дмитриевский Сергей Васильевич (книги хорошего качества .TXT) 📗
Были профессора. Были многоопытные правители государства. Были общественные деятели. К ним и попытались обратиться. Но все эти люди, не сумевшие в свое время предотвратить революции, оказались еще более беспомощными во время ее. Они оказались в положении ученого ботаника в девственном лесу. Одно дело классифицировать животных и растения, другое дело жить и бороться в их среде. Да и ботаники они были неважные. Они выросли, воспитались в эпоху упадка, в эпоху, которая в политике и праве была так же бездарна, как и в литературе, в архитектуре, в стиле мебели, в живописи, в модах, во всем. Это была эпоха умирания, отцветания, но не роста нового, не творчества. И в результате все эти опытные и ученые люди не выделили из своей среды ни одного теоретика, ни одного мыслителя, который ухватил бы идеи века, понял бы настроения народной души и бросил бы в белую массу лозунги ясные и твердые, как острие топора.
Чего же удивляться, что единственные люди, что-то ощущавшие от веяний народной жизни, люди дела, люди крови и железа, военно-народные вожди, махнули рукой на своих теоретиков, администраторов, общественных деятелей и начали сами строить, как умели, как могли.
«Теперь, в самом центре борьбы, — записывал в бытность в Новочеркасске, т. е. именно тогда, когда пришло время строить, Дроздовский, — я вполне только понял, как ничтожны, близоруки, бессильны наши общественные деятели и политики, наши имена и авторитеты! Они ничего не понимали до сих пор и ничему не научились. Ведешь с кем-нибудь переговоры и не понимаешь, стоит ли тратить на это время, кто он — деятель или пустое место»… Горькая, но верная истина!
Народные вожди из военной среды в конце концов дали бы, вероятно, повинуясь голосу интуиции, и организацию и идеологию национальному движению. Как клещами, охватили бы его жесткими щупальцами национальной партии, кадры которой, повторяю, были уже созданы Ледовым походом и походом Дроздовского. Но вождей не стало. Вслед за Корниловым погиб и Дроздовский — от заражения крови, в результате пустяшного ранения. В армии шли толки, что он погиб жертвой заговора генералов болота — и весьма возможно, что выстрел, сразивший много времени спустя, уже в Константинополе, генерала Романовского, злого гения армии и движения, каким его многие считали, был ответом на смерть Дроздовского. Но помочь делу это не могло. Новая сильная воля — Врангель — явилась слишком поздно. Да и Врангель менее Корнилова и Дроздовского подходил для роли вождя масс. Он был могиканом рыцарской аристократии. Он мог командовать, повелевать, мог гордо умереть, — но не умел читать в умах миллионов.
Оставшись без вождей, Белое движение попало в руки обывательского болота и спекулянтов тыла — и погибло, утонуло в этом болоте. Создавшиеся было кадры национальной партии распались без применения, рассосались, частью были загублены на фронтах. Положительной программы движение, лишенное близких народу вождей, создать и выдвинуть не могло. Оно оказалось, в конечном итоге, построенным на одном отрицании. Оно было антибольшевистским — и было коалицией всех элементов, которым по тем или иным причинам не был приемлем большевизм. Коалиция вещь хорошая по мирным парламентским временам. Но в борьбе нужна не коалиция, а единая, все своей воле подчиняющая сила. И программа этой силы должна не только отрицать, но и утверждать что-то свое. Ни того, ни другого не было — движение, так блестяще развернувшееся, погибло.
Напрасно истекали кровью герои фронта. Достигавшиеся ими успехи только увеличивали разложение тыла — увеличивали и пропасть, ложившуюся, вследствие политики высшего командования и действий тыла, меж народными массами и Белым движением. В имения возвращались помещики, — как будто ради этого проливалась кровь! Репрессиями выколачивали прежние владельцы свое добро и свои убытки — как будто для этого только умирали герои! На местах садились старые администраторы, раскрывали пахнувшие тлением законы… как будто именно к этому стремился Корнилов! Когда население, привыкшее уже размышлять, отказывалось подчиняться нелепому произволу живых трупов в генеральских мундирах, с ним расправлялись не менее жестоко, чем расправлялись большевики, лилась кровь, беззаконие нагромождалось на беззаконие, вместо порядка устанавливалось полное бесправие… будто в этом видел свой идеал Дроздовский! В городах тыла шел пьяный разгул. Шла безудержная спекуляция. Войска фронта были разуты, раздеты, нуждались во всем, вынуждены были сами содержать себя, вызывая этим недовольство населения, создавая почву для злоупотреблений. Семьи героев подыхали часто с голоду, а в тылу цинично торговали всем, что было нужно армии, шел пьяный разгул, безудержная спекуляция всем, чем попало. Русская буржуазия, промышленники, торговцы, в значительной своей части вместо того, чтобы отдать последнее для дела победы тех, кто их, в сущности, а не себя защищали, старались поскорее, как в пьяном бреду каком-то, содрать последнее с истекавшего кровью офицера. Когда нужны были деньги национальному движению — буржуазия туго затягивала свою мошну, но зато, когда приходили большевики, приставляли к ее груди свой штык, она платила, отдавала все, что только от нее требовали. Тысячи тысяч здоровых людей отсиживались в канцеляриях, переполняли тыловые кафе… Чего же удивляться, что в конце концов у людей фронта не раз подымалось желание обернуть штыки — и вспороть ими героев тыла! Чего удивляться, что постепенно охладевала к движению и оборачивалась против него крестьянская и казачья масса! Чего удивляться, что Белое движение в конце концов погибло!
Громадной ошибкой движения, между прочим, было неправильное понимание им принципа: «единая, неделимая», и неумение вследствие того разрешить национальный вопрос. Громадной ошибкой были и еврейские погромы, не организовывавшиеся, правда, но допускавшиеся «вождями» движения. Они отшатнули от Белого движения большие и влиятельные круги за границей. «Вожди» — эпигоны движения не понимали, между прочим, того, что большая часть евреев, особенно еврейской буржуазии, являлись и являются, при умелом и либеральном к ним подходе, очень полезным и важным для русского национального дела слоем. Ибо ведь еврейство, особенно верхи его, было большим приверженцем русской, а не отдельных национальных культур, и было энергичным ее проводником повсюду.
Последней каплей, переполнившей чашу, была та зависимость от иностранцев, в какую попали руководители Белого движения, не доверявшие уже собственным силам и народу. Иностранцы пришли на помощь, но как? Как приходят в колонии, господами, а не помощниками, в поисках наживы, собственных выгод, а вовсе не в интересах русского народа. Может быть, бескорыстнее всех была Франция. Но у Англии, по крайней мере у ее тогдашних политиков, у Ллойд-Джорджа, нынешнего друга большевиков, была одна цель — расчленить, поработить Россию, вырвать из ее тела наиболее лакомые куски. Эпигоны Белого движения в конце концов стали действовать против интересов России.
Народная гордость возмутилась. Народные силы стали сплачиваться вокруг московского Кремля, вплоть до старого офицерства во главе с генералом Брусиловым. Белое движение было разбито в конце концов своей собственной идеей — идеей величия и независимости нации. Только идея эта переместилась из лагеря белого в лагерь красный. Вот к чему привели неудачные преемники великого Корнилова.
Часть III
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
Три года Гражданской войны: напряженной, беспощадной, разрушительной, перевернувшей всю страну, всю ее залившей кровью. Пленных часто не берут. В лазаретах подымают на штыки раненых. Расстреливают заложников. Мучат, уничтожают целыми семьями мирное население. Не щадят ни женщин, ни детей. Разрушают города. Целые села сметают артиллерийским огнем. Так на красной. Так на белой стороне. Величайший героизм сочетается с невероятной жестокостью. Нет иных законов, кроме закона насилия, мщения, крови. И надо всем этим — невероятная разруха во всем, вся жизнь перевернута, холод и голод бродят по стране. Тысячи и тысячи погибают от сыпного тифа. Всюду стоят вагоны, целые поезда, груженные, как дровами, посинелыми, разлагающимися человеческими трупами. Смерть гуляет над страной… И под дыханием смерти вырастают, живут, думают и чувствуют люди. Жизнь теряет как будто цену — и вместе с тем никогда так страстно не хочется людям жить. И у тех, кто выживает и живет, меняются, становятся совершенно не похожими на прежние души. С холодным любопытством впитывают в себя окружающее пытливые глаза подрастающих детей. Все замечают. Все запоминают. Создается новая раса: суровых, жестких, ничего не боящихся, ни перед чем не останавливающихся людей.
