Наука под гнетом российской истории - Романовский Сергей Иванович (лучшие книги .TXT) 📗
Итак, после почти 20-летней бюрократической возни было найдено оскорбительное по сути решение: Геологический комитет создать, но не выделять для его работы ни одной копейки из казны, а передать ему те суммы, которые ранее имел Горный департамент; не предоставлять ему своего помещения, а обязать Горный институт приютить Комитет у себя под крышей. И, наконец, главная дикость: штат Комитета утвердили в составе 8 человек, что было полным нонсенсом, если учесть российские просторы.
Так в России делались дела государственной важности и таким манером правительство реально заботилось о развитии науки. Свою никчемность наука ощущала даже в решении проблем прямой государственной важности, когда правительство, казалось бы, само должно было проявлять инициативу, ибо от взаимодействия науки и промышленности в деле освоения природных ресурсов непосредственно зависело благосостояние страны. Но не будем забывать: речь идет о России…
Глава 6
Научная истина и чиновничья правда
То, что наука – система жесткая и авторитарная хорошо известно. Жесткость задана изначально конечной целью науки – поиском Истины, а авторитарность предопределяется тем, что истина покоряется только людям талантливым и одержимым. Именно они всегда являются лидерами зримого или незримого научного коллектива [253]. Однако кроме понятия «ли-дер» есть еще одно, не менее значимое – чиновник от науки. Именно он является реальным руководителем, управленцем и от его управленческого таланта зависит главное – возможность ре-ализовать свои способности рядовыми научными работниками. У каждого чиновника есть свой начальник – чиновник большего калибра, и вся эта чиновничья армада складывается в непроницаемую паутину, под которой барахтается ученый.
В России чиновничья паутина во все времена обладала двумя особенностями: во-первых, чем более высокий пост занимал чиновник, тем ниже был его уровень профессиональной компетенции и, во-вторых, непосредственным делом занимались чиновники нижних ступеней, а чиновная элита служила лишь политическим рупором власти. Все же вместе были заняты деформацией политики в практические дела. А так как российский чиновник всегда уверен, что его распоряжения следует исполнять не рассуждая, как армейский приказ, то в чести у него те, кто смотрит не мигая и исполняет, не рассуждая. Когда у министра народного просвещения И.Д. Делянова спросили: “отче-го философ В.С. Соловьев не профессор? – У него мысли “ – сказал министр [254].
Отмеченные особенности – не результат сегодняшнего кабинетного анализа. Они лежат, что называется, на поверхности, а потому замечались всегда. С первого «номенклатурного» назначения президентом Академии наук 18 – летнего юноши К.Г. Разумовского в 1746 году стало ясно, что наука, а чуть позднее и высшее образование, отдаются «на откуп» людям верным, в первую очередь, власти, а уж затем делу, коим они поставлены управлять. По этой причине российское чиновничество никогда не пользовалось уважением тех, кем оно руководило. И чем выше пост, тем это уважение меньше.
“Главный враг в России – чиновник во всех видах и формах. – Записывает 8 апреля 1900 года в своем дневнике В.И. Вернадский. – В его руках государственная власть, на его пользу идет выжимание соков из народной среды… Эта гангрена еще долго и много может развиваться” [255].
Мы отмечали уже, что одной из сущностных «особос-тей» России является не ее плавное эволюционное развитие, а эпизодические реформы, призванные это развитие подхлестнуть. И начинались они не тогда, когда предельная разбалансированность политической, экономической и социальной систем как бы подсказывала сама, что пришло время что-то делать, а когда во главе государства оказывался монарх, реформаторские притязания которого соответствовали его внутренним нравственным обязанностям.
Вообще говоря, «реформаторами» были все российские государи, ибо во все времена ощущалась необходимость в каких-либо переменах. Каждый из них вводил некие новшества в русскую жизнь, пытался что-то изменить, что-то скорректировать. Однако лавры «реформатора» достались всего двум царям: Петру I и Александру II, ибо именно они, каждый по своему, изменили русскую жизнь до неузнаваемости.
В частности, Александр II, что стало ясно уже в его время, взвалил на себя непосильную ношу, ибо у него не хватило твердости обуздать русское общество, пошедшее вразнос благодаря неуправляемой лавине реформ. К тому же он не обладал решающим качеством любого преобразователя – умением подбирать кадры чиновников для практической реализации своих начинаний. Все современники дружно писали о “бездарных”, “трусливых”, “тупых” министрах правительства Александра II, а для чиновников рангом ниже вообще не находили подходящих благозвучных эпитетов в русском языке.
Любопытно следующее. Каждое новое царствование, как правило, начиналось корректировкой политического курса и формированием нового правительства [256]. Однако основная масса чиновников оставалась на своих местах. Ранее они слепо выполняли одни команды, теперь были готовы с той же безоглядно-стью исполнять другие.
Так, историк М.Н. Погодин, один из идеологов нико-лаевского царствования, мыслями которого во многом пропитаны конкретные шаги «охранительного» режима, сразу после смерти Николая I вдруг «прозрел» и стал советовать Александру II реформы невиданного размаха. “Надо вдруг приниматься за всё”, – писал он императору еще в 1856 г. [257].
Александр II и принялся: вдруг и за всё. Указы, циркуляры и постановления сыпались как из рога изобилия, но попадая к тем, кому надлежало их исполнять, вдруг сразу менялись до неузнаваемости. Все это видели и возмущались. А потому Высочайшие благодеяния на поверку оказывались просто издевательством над здравым смыслом, касалось ли это университетского образования или свободы печати.
Про науку же Александр вообще забыл. Ему было не до науки. Взявшись за глобальную реформацию страны, он, вероятно, думал, что все остальное – и наука в том числе – само выправиться под воздействием главных реформ. Но этого не случилось и случиться не могло. Более того, именно при Александре II еще более снизилось финансирование науки, а Академией наук стали управлять и вовсе никчемные министры народного просвещения. В чем же дело?
Причина простая. Александровские реформы были задуманы как либеральные, они пытались взрастить либеральные идеи на чуждой им почве абсолютизма. Ничего из этой затеи не вышло и выйти не могло. Непробиваемому слою чиновной бюрократии, взлелеянному еще Николаем I, либеральный дух был невыносим, он не был их средой обитания. А потому либеральные реформы сразу искорежились и выродились в либерализм по-чиновничьи. А чего он стоит на деле, легко убедиться, вспомнив сюжет с организацией государственной геологической службы страны, описанный нами в предыдущей главе. Протекала же эта почти 20-летняя драматическая эпопея как раз в пору расцвета либерализма александровского времени.
Либеральные идеи, пытающиеся просочиться сквозь паутину чиновной иерархии, в которой, по образному выражению Ф.И. Тютчева, “каждый чиновник чувствует себя самодержцем”, выходят из этой схватки с жестким бюрократическим намордником. Узнать за «исходящими» циркулярами начальную идею было невозможно. И эта же причина стала, в частности, мощным раздражителем демократической российской интеллигенции. Она молилась на одно, а ей предлагали совсем другое. Разочарованию не было предела. Именно годы «оттепели» Александра II отмечаются невиданными ранее в России масштабами протестов, забастовок, демонстраций и терроризма. Царь-ос-вободитель легализовал «бесов» и они распоясались.
