Планета призраков - Бушков Александр Александрович (читать книги .TXT) 📗
Глубоко ошибется тот, кто решит, что мир имел дело с очередной фантазией Шлимана, на которые он был большой мастак. Все перечисленное - и многое другое - и в самом деле существовало в реальности. Одно немаловажное уточнение: когда мир узнал о кладе, оказалось, что все эти сокровища находятся не в Турции, а уже в Греции, куда их Шлиман вывез, мягко говоря, потихонечку…
Ну, что поделать. Именно так вели себя в девятнадцатом столетии практически все «исследователи» из цивилизованных европейских стран, находившие что-то интересное в странах «отсталых». В свое время английский лорд Элджин заинтересовался плитами и статуями из афинского Парфенона. Греция тогда еще принадлежала туркам, и хитрый британец получил от султана разрешение, где дословно говорилось: «Никто не должен чинить ему препятствий, если он пожелает вывезти из Акрополя несколько каменных плит с надписями и фигурами». Размахивая этой бумагой, Элджин отправил в Лондон двести огромных ящиков с архитектурными деталями Парфенона (возвращения которых до сих пор безуспешно требует Греция)…
Так что Шлиман, не моргнув глазом, признавался: да, вывез тайком… но я ж для науки! Что могут понимать в археологических ценностях дикие турки? Нужно было, кровь из носу, вывезти сокровища в более цивилизованные места…
В выражениях он не стеснялся: «Предметы в этой закрытой для публики конюшне, каковую представляет собой турецкий музей, навеки будут потеряны для науки».
И в свое оправдание выдвигал довольно оригинальные аргументы: «Более ста фирманов выданы турецким правительством за десять лет, и во всех без исключения поставлено одно и то же условие: половину найденного сдать. До сих пор я был единственным человеком, от которого турки хоть что-то получили: я отослал семь пифосов и четыре мешка с каменными орудиями, в то время как от других они не сумели получить ничего…»
Пифос - это здоровенный глиняный кувшин для вина, масла или зерна. Иными словами, Шлиман предлагал поделить «по справедливости»: туркам - семь кувшинов, какие попадаются на каждом шагу, да четыре мешка с камнями, а все золото - ему.
Обстоятельства находки, если верить Шлиману, опять-таки напоминали классический приключенческий роман. Он подробно описывал, как увидел торчащий из стены раскопа предмет, в котором сразу опознал золото, как, опасаясь алчности диких турецких рабочих, отправил их перекусить и отдохнуть, а сам ножом старательно выковырял клад до последней бляшечки, и его молодая жена Софья сначала завернула бесценное сокровище в свою шаль и унесла в дом, а потом вывозила его в корзинках, прикрыв овощами…
Дюма отдыхает…
Ну не мог этот субъект не врать как сивый мерин! Вот его воспоминания о раскопках: «Моя дорогая жена, жительница Афин, обожающая Гомера и знавшая „Илиаду“ наизусть, с утра до вечера на раскопках. О том, как мы живем здесь, в этом аду, и как вынуждены ежедневно, чтобы не подцепить малярию, принимать по утрам по четыре грамма хинина, я уже вообще не говорю».
И добавлял душещипательные подробности, способные растрогать любое сердце: из-за того, что его подвижница-жена самоотверженно сопровождала его на раскопках, их маленькая дочурка даже не узнала мать, когда та вернулась после долгого отсутствия, гордо неся те самые корзины, где под морковкой и капустой таилось золото…
Вот это была очередная брехня. Софьи вообще не было на раскопках, и никакого золота она из Турции не вывозила. Шлиман в свое время не озаботился уничтожить два письма, которые по сей день хранятся в архиве одной из афинских библиотек…
Первое - от немки-кормилицы, ухаживавшей за его дочкой. В то самое время, когда Софья якобы перетаскивала под шалью или в лифчике «клад Приама», няня подробнейшим образом описывала хозяину, как его молодая супруга в Афинах грустит от разлуки с ним, «прилежно учит немецкий, и мы с ней вместе занимаемся хозяйством и горя не знаем».
Второе написано самим Шлиманом Софье, якобы живущей вместе с ним на раскопках: «Жизнь здесь - ужас: грязь непролазная и вообще сплошные лишения. Я от души рад, что ты не отправилась со мной. Летом тебе еще можно будет приехать на раскопки. А сейчас ты бы здесь и двух дней не выдержала, несмотря на всю твою любовь к Гомеру».
Зачем он все это придумал? А так красивше… Через два года Шлиман в письме Чарльзу Ньютону, хранителю греческих и римских древностей Британского музея, все объяснил сам: «Из-за скоропостижной смерти своего отца миссис Шлиман покинула меня в начале мая. Сокровище было найдено в конце мая, но поскольку я стараюсь сделать из нее археолога, то написал в своей книге, что она присутствовала на месте раскопок и помогала мне вывезти сокровища. Я сделал это только для того, чтобы поощрить и воодушевить ее, так как она обладает огромными способностями».
Самое смешное, что англичанин принял эти признания вполне благодушно… Картину малость подпортил, правда, слуга-грек Шлимана, во всеуслышание заявивший: не то что жены хозяина на раскопках не было, но и само сокровище обнаружено вовсе не в описанном Шлиманом месте. Шлиман, естественно, смешал слугу с грязью, на том и кончилось…
И вот тут-то, без преувеличений, «весь цивилизованный мир» пришел в неописуемый восторг. На Шлимана обрушилась всемирная слава: как говорится, все газеты мира…
Шлиман купался в лучах славы. Помянутому Ньютону он писал все с той же свойственной ему скромностью: «Мне льстит, что я открыл для археологии новый мир». И добавлял, что оценивает найденный им клад не менее чем в миллион франков.
Магическое слово «миллион» подействовало на публику должным образом. Перед афинским домом Шлимана собирались толпы людей, жаждавших хоть одним глазком взглянуть на сокровища. Поначалу Шлиману это зрелище нравилось, но уже через неделю он не выдержал и закрыл доступ в дом, а затем сделал греческому правительству два предложения (опять-таки свидетельствовавших о его несказанной скромности): он готов выставить клад в каком-нибудь греческом музее, но только если правительство возместит ему полмиллиона, которые он потратил на раскопках.
Греция была бедной страной, и правительство смиренно ответило, что столько у них нету, хоть режьте.
