Звезды царской эстрады - Кравчинский Максим Эдуардович (книги онлайн без регистрации полностью txt, fb2) 📗
Я бросился искать греческого консула, моего консула; его не оказалось в Киеве, но его заместитель оказался налицо. Не помню в точности, но заменял греческого консула не то голландский консул, не то один из скандинавских консулов. Но важно не это, а важно, что отнесся он ко мне с отменной предупредительностью:
– Рад служить вам, чем могу, особенно же в это… это неопределенное время, – добавил с улыбкой мой скандинаво-голландец, дипломатически назвав неопределенным свирепую анархию петлюровцев с убийствами, грабежами, насилиями и прочими завоеваниями самостийной Украины.
Да, как я уже сказал раньше, это был голый, стопроцентный большевизм, с тою разницею, что заодно с буржуями и офицерами петлюровские молодцы не давали спуску и евреям. Итог моего визита к консулу превысил все ожидания. У петлюровского правительства из вчерашних волостных писарей и ветеринарных фельдшеров я благодаря отчасти консулу, отчасти собственным хлопотам отвоевал три вагона для себя и греческой колонии, покидающей Киев. Мало того, нам был еще дан конвой – три головореза, грозно увешанных оружием. На охрану в пути со стороны этих головорезов было трудно рассчитывать, – либо разбегутся под натиском банд, во власти которых находилась вся страна, или – это, пожалуй, вернее – присоединятся к ним, обратив против нас и свои штыки, и свои ручные гранаты. Но на самом киевском вокзале эти вооруженные парубки сослужили нам ценную службу энергично отбросив целые толпы, бешено пытавшиеся взять штурмом наш поезд. Желающих покинуть петлюровский рай была тьма тьмущая!..
Юрий Морфесси. Одесса, 1919
Конечно, был хаос невообразимый, конечно, станция была разгромлена и вечером вместо электричества стыдливо мигали огарки свечей; пулеметная и ружейная трескотня не смолкала, шатались пьяные люди в шинелях, в гайдамацких жупанах, с чубами и без чубов.
В двух вагонах разместилась греческая колония, в третий я втиснул около ста русских офицеров, спасши их от неминуемого расстрела. Все они были загримированы учителями, студентами – словом, людьми самых штатских профессий. Вывез я и известного доктора Акацатова, и миллионера Змиевского. Этот последний, спасибо ему, был щедрым и бескорыстным интендантом всех трех вагонов; он продовольствовал нас не только снедью, но и напитками. Это спасало нас, ибо, как потом показала действительность, на вокзалах ничего нельзя было купить ни за какие деньги – так основательно они были опустошены.
После многих часов томительного ожидания тронулись в путь навстречу самой жуткой неизвестности. Никто ничего толком не знал, но слухи были один другого мрачнее. Говорили, что где-то южнее Махно со своими бандами овладел целым рядом станций, грабит поезда и выводит в расход всех тех, у кого мало-мальски буржуазный или семитский облик. Все остальные сенсации в таком же неутешительном духе.
Иногда это скопление безотрадных туч пронизывал яркий луч солнца: говорили, что французы, высадившиеся в Одессе, быстро движутся на север и восстанавливают порядок всюду около железной дороги. Питаясь этими слухами и запасами провизии Змиевского, мы продвигались вперед, хотя и задерживаемые на станциях: то не хватало паровозов, то не хватало машинистов. Чаще же были паровозы и машинисты, но машинистов приходилось задабривать и умасливать. Они получали тысячу-другую карбованцев и, милостиво поднявшись на паровоз, через пять-шесть часов передавали нас очередному машинисту, получавшему очередную порцию гетманских карбованцев. Так через двое суток без особенных приключений оказались мы на подступах к Одессе.
…И вот мы под сводами знакомого мне вокзала, такого нарядного и шумного в обычное время. А теперь – пустота, мрак, безмолвие… Почти все те, кого я привез, кинулись врассыпную, второпях забыв даже поблагодарить меня. Как-никак многим из них я помог сохранить голову на плечах.
Вот я один тащу свои чемоданы – о носильщиках нечего было и мечтать, – кое-как нахожу извозчика и еду по темным, вымершим улицам Одессы. Еду в родную семью, к моим сестре и брату, от которых был отрезан в годы войны и революции. И вспоминалась Одесса детских и юношеских лет, и такой казалась неприветливой и чуждой эта другая Одесса, переходившая из рук в руки и только что занятая французским экспедиционным корпусом. Надолго ли?..
Глава X
ЯРОСЛАВСКОЕ ВОССТАНИЕ. ОПЕРЕТОЧНАЯ ПРИМАДОННА БАРКОВСКАЯ, ПРЕМЬЕР ЗАЙОНЧКОВСКИЙ, АРТИСТ ЮРЬЕВСКИЙ И ПОЛКОВНИК ПЕРХУРОВ. ДВУХДНЕВНЫЙ АД
Я хочу рассказать о событии, в водоворот которого я был брошен слепым случаем, которое пережил во всех его потрясающих ужасах и которого вряд ли многим из нашей эмигрантской среды привелось быть свидетелем.
Событие это – знаменитое Ярославское восстание[18].
Прежде чем описывать его, замечу одно: Ярославское восстание – наглядный и поучительный пример того, что могла сделать в борьбе с большевиками маленькая горсточка отважных бойцов, почти без артиллерии 22 дня выдерживавшая осаду громадных красноармейских скопищ с десятками батарей легких и тяжелых орудий. Если бы таких восстаний, как ярославское, вспыхнуло одновременно хотя бы десяток в других городах России, неокрепшая советская власть растерялась бы окончательно и белые без особенных усилий свернули бы ей шею. Но в том-то и трагедия, что Ярославль, никем не поддержанный, был сломлен после трехнедельного героического сопротивления!
Начну по порядку.
В Петербурге сидеть и бездействовать было и противно, и голодно. И, кроме того, хотелось почувствовать себя опять человеком сцены, артистом. Я задумал дать ряд концертов в провинции, в приволжских городах, куда большевизм еще не успел докатиться во всей своей столичной мерзостности. Сопровождали меня танцовщица Кожухова, пианист и управляющий, он же казначей и кассир.
Первым этапом наметили древний Ярославль с его такими же древними восьмьюдесятью храмами.
Ярославль. Биржа и гостиница «Бристоль»
В нашем вагоне было много каких-то мужчин. Хотя они пробовали походить на самых обыкновенных пассажиров, но невольно угадывалась между ними какая-то конспиративность. В дороге я не придавал этому никакого значения, но уже на месте, в Ярославле, выяснилось, что все мои спутники были повстанческим ядром, спешившим «на работу».
Остановились мы в гостинице «Бристоль». Вначале всё было тихо и мирно, и даже красное начальство держало себя довольно прилично, насколько вообще это слово может вязаться с оголтелой советчиной. Мой управляющий уже снял на два концерта Волковский театр, названный так в честь первого русского актера.
Ближайшая ночь решительно ничего не предвещала, и мы безмятежно улеглись спать по своим номерам. Но далеко не безмятежно было наше пробуждение: мы повскакали с постелей от стрельбы, яростного крика, шума и гама.
Через улицу от нашего «Бристоля» помещались красные пулеметные части, и вот именно этим зданием в первую голову хотели овладеть повстанцы, и овладели, взяв двести пулеметов, что дало им возможность сделаться хозяевами положения и в городе, и на подступах к нему. Надо ли говорить, что весь остаток ночи был полон тревоги и кровавых событий. Белые победители расправились с комиссарами и коммунистами и густо ощетинивали пулеметами старинные ярославские стены и башни…
В «Бристоле» имел жительство видный местный комиссар не то Нахимсон, не то Натансон. Его арестовал и увел повстанческий патруль, а через полчаса он был расстрелян.
…Бристольская челядь все время держала себя вызывающе, немилосердно хамила и грозила нам всевозможными карами, как только вернется «законная народная» власть. Эта плебейская наглость отравляла нам жизнь. Но челядь в конце концов получила заслуженный «урок» и внешне смирилась, запрятав поглубже свою ненависть и злобу… Этот «урок» заключался в следующем: в «Бристоле» неожиданно появилась молодая, красивая дама в офицерской форме и с револьвером у пояса. Выстроив весь штат прислуги и пройдя по «фронту», она заявила, хлопнув по кобуре с увесистым наганом:
