Русские и русскость - Резниченко Семен (серия книг .txt) 📗
В действительности — не то и не другое. Историческое поведение великороссов было скорее вынужденным. Вызов был очень жёстким. И ответ на него был дан единственно возможный, но с очень большими издержками и негативными последствиями.
И это роднит русских со многими совершенно не родственными им незападными народами. В их истории тоже было очень много вынужденного, проявлявшегося по-разному. Но в любом случае социальная жизнь народов подвергалась деформации, частичному разрушению, искусственной или непроизвольной консервации, в отличие от Запада и особенно США, где отдельные социальные институты и сферы жизни развивались без столь сильного внешнего влияния, согласно своей внутренней логике.
Все люди любят доминировать над чужаками, и в любом человеческом сообществе есть своя иерархия. Своеобразной неприятной чертой славянских сообществ был весьма высокий уровень доминирования внутри коллективов. Это наглядно демонстрирует высокий уровень развития у славян древности работорговли, института холопства. Славянская дружина включала в себя как аристократов, так и рабов-отроков. Впоследствии это проявилось в отношениях дворянства и крестьянства в Речи Посполитой, Московской Руси и Российской империи, взять хотя бы российские тюремные, армейские, школьные нравы или отношения между начальниками и подчинёнными в трудовых коллективах.
Всё это постоянно грозило появлением в рамках социального целого слишком чуждых друг другу групп и страт и, соответственно, распадом этого целого.
Поэтому славяне издавна применяли различные, нередко яркие и действенные способы для ограничения этой, безусловно, опасной черты ментальности: например, создавались такие принципиально эгалитарные сообщества, как казачество, которое оставалось в значительной степени внутренне «перегороженным» даже в поздний период своего существования.
Особой интересной и широко известной придумкой стало «доминирование через сострадание», когда человек возвышался не через подавление другого, а через помощь этому другому. С одной стороны, эта идея возвышения через совершение благодеяния уходит в седую древность периода разложения первобытного общества, когда даритель напрямую возвышался над одариваемым и тот мог попасть в зависимость от него. На этот принцип наложилась христианская идея величия и душеполезности безвозмездного дара. Поэтому «доминирование через сострадание» особенно распространилось в христианскую эпоху и оказалось тесно связанным именно с христианством. И не только у русских. Особенную любовь к «маленькому и слабому» писатель Густав Майринк наблюдал у чехов.
В первую очередь такая форма доминирования помогла снизить уровень насилия и агрессии в обществе. Свою значительность могли показывать также и люди, не обличенные властью и привилегиями, например женщины.
Так что способность части русских, особенно в прошлом, «отдать последнюю рубаху» чаще всего не связана со сверхъестественной добротой или глупостью. Она — следствие чувства собственного достоинства, желания поддержать и повысить свой статус.
Отсюда — способность русских при военной победе оказывать милосердие побеждённым. Победы одерживали наиболее мужественные русские. А мужественность склонна к доминированию. Именно отсюда происходит отмеченное Светланой Лурье «имперское» желание русских иметь у себя под крылом «народы-клиенты», которых нужно «спасать».
Такой вид доминирования часто приводил к чрезмерно позитивному отношению не только к попавшим в беду, но и вообще к слабости, неспособности, незадачливости, пассивности и инфантильности, к тому, над чем легко было доминировать, совершая благодеяния, что, мягко говоря, часто мешало социальной активности и эффективности социальных институтов и иногда прямо приводило к отрицательному отбору.
Громадное количество очень жизнеспособных и практичных русских активно паразитировали на «доминировании через сострадание». Они брали на себя роль инфантильных недотёп и глупцов и прекрасно жили в тех условиях, где активные, умные и сильные доминанты один за другим клали головы, особенно если пытались противопоставить себя либо начальству, либо простому большинству.
Современное русское общество изрядно дехристианизировано. И система доминирования во многом вернулась в первобытные формы, сопряжённые с принуждением и насилием. И если в древности низших активно называли «холопами», «челядинами» — изначально детьми, младшими домочадцами, то теперь «п…орами», то есть пассивными гомосексуалистами, так как терминология происходит из закрытых мужских сообществ, таких как уголовники и силовики, а не из семейно-родовой практики, как в древности.
При всём при этом склонность нередко отдавать предпочтение «слабым» перед «сильными» тоже никуда не делась, особенно — в сравнительно менее экстремальных сообществах.
Такая специфическая система социального доминирования, совмещающая жёсткость с предпочтением слабых, может привести к распаду общества.
В русском менталитете пытались видеть некую кротость, терпение, всепрощение, которые оценивают то со знаком плюс, то со знаком минус — терпение, терпимость, набожность, приспособляемость ко всему. Называли эти качества «вечно рабьим и вечно бабьим», русским мазохизмом, инфантильностью и пр.
Всё это, конечно, есть. Только вот далеко не у всех русских. Как всегда, это отдельная категория русских, мало похожая на все остальные. По отдельности она встречалась в самых разных слоях русского народа. Территориально — в малых депрессивных поселениях средней России. Ближе к северу, югу, востоку или западу количество таковых резко снижалось, а с этих территорий всё более или менее активные были «высосаны» обеими столицами и миграциями во все концы России и мира.
При этом данная категория русских, которую пытаются иногда навязать нам как «визитную карточку», имеет весьма позднее и экзотическое происхождение. В Домонгольской Руси её в общем-то не было. Попытки связать её с православием также крайне сомнительны, взять тех же грузин, сербов, греков. Эти народы поправославнее русских, особенно сейчас. Только вот образ типичных представителей этих народов мало ассоциируется с кротостью и всепрощением, скорее, наоборот.
Как ни странно это звучит, все эти «кротость и пассивность» есть последствие китайского культурного влияния, пусть опосредованного и транслированного через Золотую Орду.
В общем на чингизидские империи огромное влияние оказал китаизм, особенно китайский легизм: принципы государственного управления, основанные на голом и рациональном администрировании, принципах государственной пользы, полной свободы от ограничений морали, религии и традиции. Формально легизм проиграл в борьбе конфуцианству. Но на деле он лишь уступил конфуцианству ритуальную сторону жизни и регулирование самоорганизации китайцев. Государственный менеджмент в Китае во многом оставался и остаётся легистским. В тандеме с конфуцианством он был реально эффективен.
Понятно, что создатели воинственной и громоздкой империи обратили внимание именно на набор логичных, эффективных и понятных принципов, а не на сложные национальные традиции и философско-нравственные установки.
Через ордынцев легизм был воспринят московскими властями. Его усвоению весьма способствовала очень сходная с ним европейская политическая мысль эпохи Возрождения, также хорошо известная в Москве и крайне жёсткая политическая ситуация времён основания Московского царства. И мы получаем специфику российской государственности, формально какой угодно, но на практике дочерней по отношению к исламскому Востоку и Китаю.
Первоначально легизм в России многое сдерживало и обволакивало, не давая войти в жизнь людей. Однако он рос и креп одновременно с усилением государства. Было два его мощнейших всплеска, сопровождавшихся огосударствлением и произволом — при Петре I и при Сталине. Недаром они так похожи на самого известного легистского правителя Китая — Цинь Ши Хуан-ди. Современная Россия — во многом альтернативная история стран Восточной Азии. Что могло бы быть, если бы легистские принципы подавили бы всё остальное, включая конфуцианство?
