На грани риска (сборник) - Волович В Г (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗
Мы поставили свои палатки буквально в трех шагах от места, где двадцать лет назад разбили свой лагерь Г. А. Ушаков и его товарищи. Отсюда они начали штурм тайн "нехоженой земли". Это они нарекли этот пролив, отделяющий остров Комсомолец от острова Октябрьской Революции, проливом Красной Армии.
На юге от нас возвышалась горбатая громада мыса Ворошилова - самой северной оконечности острова Октябрьской Революции. Чуть дальше к востоку на выходе из пролива темнела цепочка Диабазовых островов. Разгрузив самолет, мы, не теряя времени, занялись строительством палаток. И немудрено. Мороз градусов под сорок, да еще с ветром, "пробивал" нашу полярную теплую одежку, заставляя торопиться. Палатки, привезенные нами, были новинкой. Их сконструировал талантливый инженер из Арктического института Сергей Шапошников специально для полярных экспедиций. Он назвал их КАПШ-1, что в переводе на язык, доступный простым смертным, означало: каркасная арктическая палатка Шапошникова. Из десятка дюралюминиевых дуг собирался каркас, а на него натягивался наружный намет из двухслойной тонкой кирзы, наглухо скрепляемый с прорезиненным полом. Для утепления палатка снабжалась внутренним наметом из суровой бязи и фланели. При весе всего 68 килограммов она была весьма вместительной: в ней могли расположиться на ночлег человек десять. Но главное, в случае необходимости ее можно было без труда перетащить, не разбирая, на новое место.
Наконец серебристые дуги и свертки ткани превратились в три аккуратных черных полушария. Затащены внутрь баллоны с пропаном. Пол выложен в три слоя пушистыми оленьими шкурами. Запылали газовые плитки, забулькала в чайниках вода, зашипели на сковородках антрекоты. Стало тепло, уютно. Теперь нам был не страшен ни мороз, ни ветер. Выпив по стопочке захваченного из дома коньяку, почаевничав всласть, каждый занялся своим делом: радисты налаживать радиостанцию, синоптики - устанавливать приборы и тому подобное. Я же, натянув куртку, закинув на спину карабин (на снегу вокруг лагеря виднелись отпечатки медвежьих лап), отправился в первый в своей жизни арктический поход.
В полукилометре от лагеря возвышался небольшой островок, увенчанный остроконечной скалой. Подъем оказался много труднее, чем я предполагал. Несмотря на свирепый холод, с меня сошло семь потов, пока я добрался до вершины. Передо мной открылась широкая панорама застывшего в грозном величии Ледовитого океана. Словно гигантский плуг прошел по ледяным полям, превратив их в чудовищную пашню. Всюду до самого горизонта беспорядочно торчали белесые ледяные надолбы, уходили вдаль острозубые ледяные хребты. И все это будто замерло в заколдованном сне. Только слепящий блеск снега и тишина. Тишина, подавляющая, заставляющая сжиматься сердце в непонятной тоске. Белое безмолвие, белое безмолвие!
Наверное, я задремал. Меня разбудил шум кто-то стряхивал снег с унтов. Приподнялась откидная дверь, и появился сначала один рыжий унт, затем другой. Следом за ними протиснулась фигура в громоздком меховом реглане. Это был Василий Гаврилович Канаки, полярный аэролог и мой первый пациент, с которым, несмотря на разницу в возрасте, я уже успел подружиться.
- Да у тебя здесь "Ташкент", - довольно сказал он, расстегивая шубу и присаживаясь на краешек кровати. - Кончай валяться, док. Сегодня грешно разлеживаться. Девятое мая. Давай одевайся, а я, если разрешишь, займусь праздничным завтраком.
Пока я, стоя на кровати, натягивал на себя меховые брюки, свитер, суконную куртку, Канаки поставил на одну конфорку ведро со льдом, на другую - большую чугунную сковородку, достал из ящика несколько антрекотов, завернутых в белый пергамент, и брусок сливочного масла. Затем, обвязав шнурком буханку замерзшего хлеба, подвесил ее оттаивать над плиткой.
- Вы, Василий Гаврилович, распоряжайтесь по хозяйству. Будьте как дома. Пойду принимать водные процедуры, - сказал я, втискивая ноги в унты, которые за ночь мороз превратил в деревянные колодки.
- Смотри не превратись в сосульку, а то, неровен час, оставишь экспедицию без доктора, - отозвался Канаки.
Обернув шею махровым полотенцем, сжимая в руке кусок мыла, я выскочил из палатки. Ну и холодина! Наверное, градусов тридцать. И ветер. Промораживает до костей. Умывальником служил длинный пологий сугроб, образовавшийся с подветренной стороны палатки. Я торопливо сгреб охапку пушистого, рыхлого снега и начал так неистово тереть руки, словно решил добыть огонь трением. Сначала сухой промороженный снег не хотел таять. Мыло отказывалось мылиться, но я продолжал умывание, пока во все стороны не полетели бурые мыльно-снежные брызги. Следующая охапка - на лицо. Оно запылало, словно обваренное кипятком. Не снижая скорости, я растерся полотенцем и пулей влетел обратно в палатку. Уфф, до чего же здесь хорошо! Теплынь. От аромата жаренного с луком мяса рот наполнился слюной.
Борис уже оделся и усердно помогал Гаврилычу накрывать на стол, на котором стояли тарелка с дольками свежего лука и нарезанной по-мужски, крупными кусками, копченой колбасой и запотевшая бутылка без этикетки.
Скрип снега возвестил о приходе нового гостя. Это был Володя Щербина, в недавнем прошлом лихой летчик-истребитель, о чем красноречиво свидетельствовали три ордена Красного Знамени. Он не сразу отважился перейти в "тихоходную" авиацию. Все решила случайная встреча с известным полярным летчиком Л. Г. Крузе. Полгода спустя он уже сидел за штурвалом полярного Си-47.
- Здорово, братья славяне! С праздником! А вот это, так сказать, мой личный вклад в общее дело, - сказал он, доставая из глубокого кармана кожаного реглана бутылку армянского коньяка. - Сейчас народ еще подвалит. Весь наш экипаж, не возражаете? - Он присел на банку из-под пельменей, расстегнул реглан и... задремал. Сказывалась усталость от напряженных полетов последних дней.
Тем временем Борис успел перелить воду, полученную из растаявшего льда, в большую кастрюлю, вскрыть банку с пельменями. Когда вода в кастрюле забурлила, он, нагнув край банки, стал аккуратно сыпать закаленные морозом каменно-твердые шарики пельменей. Все нетерпеливо поглядывали на кастрюлю, из которой доносилась глухая воркотня.
