Ленинград действует. Книга 1 - Лукницкий Павел Николаевич (книги без сокращений .TXT) 📗
Противник вчера и сегодня пускает в ход самолеты. Три разведчика, развернувшиеся для штурмовки, прошли над нашими минометчиками, но, не обнаружив их, ушли. Гул самолетов слышен все время: летают наши и вражеские. Наши уже пикировали в районе Александровки. Фашисты вчера осыпали Каменку не только минами, но и снарядами дальнобойной артиллерии. По Каменке снег повсюду взрыт. Я ходил, выбирая новые тропинки между воронками.
БЕЛООСТРОВ И КАМЕНКА ПОД УГРОЗОЙ
15 часов 30 минут
Комбат звонит Сафонову, спрашивает, как у него дела. Сафонов находится в ведении капитана Полещука, заместителя Шутова, и должен быть готов к решительным действиям.
– Как у тебя с «огурцами»? Имей в виду, чтобы в решительный момент не остаться без мин. Всякие нормы снимаются, потому что дело серьезное. У меня машины с «огурцами» стоят наготове – требуй заранее, как только понадобятся. Тебе нужно иметь и вторую позицию, потому что может возникнуть такой момент, когда теле понадобится сыпать вовсю, а они в тот момент будут по тебе сыпать, и тогда без второй позиции у тебя ничего не выйдет!..
Вбегает адъютант комбата, краснофлотец Ероханов, краснощекий, оживленный:
– Товарищ комбат! Ваше приказание выполнено, боеприпасы доставлены!
Трепалин названивает:
– «Остров»! Пахуцкий? У тебя там слева имеются люди? Сколько человек? Там передай своим ребятам, что примерно к этому месту слева будут подтягиваться люди. – И, снизив голос до шепота, добавляет: – Кировцы. Понял? Так чтоб не приняли за чужих… Вот и все!
Кировцы – это полк Кировской дивизии народного ополчения, обороняющий Сестрорецк. А «островом» называется язычок леса на болоте, выдвинутый узкой полоской во вражеские позиции западнее Белоострова, – наш плацдарм, простреливаемый насквозь, но обороняемый балтийцами столь крепко, что фашисты, решив: «Раз там «ч е р н ы е», то не стоит туда и соваться», оставили попытки взять его штурмом.
Перед обедом комбат, комиссар, мы все, и я в том числе, приготовили и проверили ручные гранаты, ибо положение Каменки еще более усложнилось. Обедаем. Комбат усадил обедать пришедшего командира 2-й роты Шепелева. Тот, жуя, спрашивает:
– Товарищ комбат, расскажите, что там на «острове» происходит?
– Драка.
– Драка?
– Самая настоящая драка, так что приготовьтесь. В одном месте у них не выйдет – могут к вам полезть.
– Ну что ж! Получится у них то же самое!..
Пока я записывал это, Трепалин звонил: приказал приготовить санитарную машину, санитарок, медикаменты, все – быть наготове.
Только что явился санитар, докладывает, что прибыл на машине, в полной готовности. Комбат подробно объясняет ему по карте, где можно ждать раненых, как только разгорится решительный бой, говорит, что положение серьезное, и указывает, куда сейчас выехать с машиной, по какой дороге ехать, где стать, как и куда эвакуировать раненых, если они появятся. Вся «петрушка» должна происходить примерно в восьмистах – тысяче метрах от нас.
17 часов 30 минут
Выходил из блиндажа, – уже стемнело. Свист, – через мою голову стреляет наше орудие. Проходя по коридору нашего подземного дома, вижу: краснофлотцы в полной боевой готовности, с гранатами за поясом, делят на квадратной доске сахар, разложили его кучками, в шахматном порядке.
18 часов 00 минут
Фугасный снаряд разорвался около бани – дом горит. Второй – по землянке клуба. Третий – правее… Четвертый, пятый…
Пьем чай. Бьют и бьют. Вбегает боец:
– Товарищ комбат! Шалаши горят рядом с нами!
Трепалин быстро:
– Гасить надо, а то корректировать будет по ним, сюда!
Бьют зажигательными. Шалаш, где стояла машина, и соседний, прямо над нами, поверх наката нашего блиндажа, горят.
– Там патроны и гранаты! Нельзя подойти – сейчас взрываться начнут!
– Тогда не подходить!
Командир 2-й роты Шепелев спокойно:
– Если гранаты РГД, ничего не будет. Патроны взорвутся а гранаты – ничего…
– А кто знал, что здесь боеприпасы? – спрашивает Трепалин, обводя взглядом присутствующих. – Народу-то нет там? А то патроны сейчас начнут трещать… Кто положил здесь боеприпасы?
Выясняется, что в шалаше над нашими головами – склад гранат и патронов, привезенных для распределения по ротам.
– Если с запалами, – утешает Трепалин, – то сдетонирует. Взрыв знаете какой будет? Ого!.. Все мы вместе с блиндажом взлетим к черту!
Бьют и бьют. А нам выйти нельзя, мы как в ловушке, – ждем: будет взрыв или не будет?
– Он в двух местах зажег – там, дальше, и здесь!
– Он тут хорошо дал – у самого входа, метров десять. Люди были в кино… Прервалось… – говорит боец.
– Он хочет дома зажечь, а по ним ориентировать обстрел сюда.
У нас сидит лектор, приехавший перед самым налетом тяжелыми читать доклад. Мы пьем чай. Слышно, как рвутся патроны, все сильнее и чаще…
– Давайте доклад начинать! – решительно объявляет Трепалин. – Шалаши завтра же пошвыряем, давно надо было скинуть их!..
Докладчик перешел в соседнюю половину блиндажа, к краснофлотцам, начал доклад. Его голос доносится из-за стены. Там все собравшиеся краснофлотцы слушают его. А здесь нас восемь человек: комбат, комиссар, начальник штаба, адъютант комбата краснофлотец Ероханов, лейтенант Шепелев, связист, боец и я. Сидим за столом. На столе крошечная электрическая лампочка от аккумулятора. Связь пока работает. Шепелев тянется к телефону, вызывает «Шторм»: «Скорнякова дайте!» Разрывы продолжаются, бьет и бьет. В блиндаже у нас разговоры – о самолетах, о Маннергейме, о боевых эпизодах, каждый вспоминает. Все возбуждены ожиданием: будет взрыв или не будет? У меня мысль: вот если рванет сейчас, то и оборвется тут моя запись… Шепелев весело рассказывает – глаза блестят, – как над ним летало четыре немецких самолета и как он хотел их подбить, но не успел…
18 часов 45 минут
Все тише. Шалаши горят. Обстрел теперь редкий. Беседы продолжаются. Доклад окончен, аплодисменты. Входит парень в ватнике, из тех, кто слушал доклад, обращается к Иониди, который тоже только что вышел вместе с Цыбенко, прослушав доклад. Этот парень давно просится в разведчики. Иониди:
– Ну что ж, товарищ комбат!.. Вы человека знаете! Я – не знаю. Значит, по вашей рекомендации!
Иониди подзывает парня. Тот подходит, очень спокойный.
– К нам хочешь идти?
– Да.
– Знаешь, на что идешь?
– Знаю.
– Ну хорошо… Тогда дней десять подзанимаемся, у нас – группа.
– Я и то занимаюсь уже… топографией. Сам.
– Это хорошо. Но мы еще, специально. Какого года рождения?
– Тысяча девятьсот двадцать шестого года!
Паренек – фамилия его Дмитриев – уходит.
В той половине блиндажа кроме лектора, оказывается, дожидается начала концерта бригада артистов. Они приехали вместе за несколько минут до обстрела. Не сговариваясь, им никто ничего о пожаре наверху не сказал, чтоб их не встревожить. Теперь, когда патроны уже все повзрывались, ясно, что с гранатами обошлось. Мы обсуждаем: очевидно, попросту выплавились.
КОНЦЕРТ ВОПРЕКИ ОБСТАНОВКЕ…
Мы все переходим, кроме связиста, в ту половину блиндажа, где начинается концерт.
…Я среди артистов и краснофлотцев. Это бригада артистов Дома Красной Армии, приехали из Ленинграда. Группа А. Зильберштейна. Начальник бригады Беатриса Велина. Весь наш «трюм» забит людьми. Нары заняты сидящими до самой стены. В руках краснофлотцев автоматы, винтовки. На стенах висят каски, снаряжение, амуниция. Девушки-артистки в котиковых шубках. Несколько девушек переодеваются в темноте, на нарах завешенных плащ-палаткой. Тьма, потому что перебиты провода. Начальник связи пытается исправить свет. Пишу в полутьме, – горит только одна «летучая мышь». Сижу у самой стены, рядом – Иониди, а с ним – девушка, переодевшаяся в белорусское национальное платье, дальше – баянист, играет. В углу прохода остается два-три квадратных метра пространства. Это и есть, так сказать, эстрада. За ней – печка-времянка…
