Князь Александр Невский и его эпоха - Андреев Василий Степанович (читаем книги бесплатно txt, fb2) 📗
Относительно Буйцов В.Л. Янин не обратил серьезного внимания на отмеченное А.Л. Шапиро и Т.И. Осьминским обстоятельство, что Буйцы не стали вполне владельческой волостью Юрьева монастыря и в конце XV в., хотя налицо процесс превращения их в феодальную собственность монастыря. Повинности, получаемые монастырем с Буйцов, небольшие и идут «с куниц»; как и с других бывших черных волостей Новгорода, с Буйцов собираются черные куны в пользу великих литовских князей, [241] в отличие от обояренных земель, которые черные куны не платили.
По мнению В.Л. Янина, новгородско-литовские договоры 1441 и 1470–1471 гг. показывают, что великим московским князьям вплоть до падения республики принадлежали домениальные земли на юге Деревской пятины, а в периоды конфликтов с Москвой новгородцы передавали эти земли литовским великим князьям.
В.Л. Янин явно переоценивает «экстраординарность» упомянутых договоров. Таковым можно признать только договор 1470–1471 гг. Он означал разрыв с Москвой и передачу прав московского великого князя как новгородского князя Казимиру, что, собственно, и вызвало знаменитый поход Ивана III на Новгород в 1471 г. Анализ договора показывает, что он сильно отличается от договора 1441 г., совпадая с ним только в той части, где говорится о сборе черных кун с территорий юга Деревской пятины. Именно эта часть, которую рассмотрел В.Л. Янин, представляется мне не «экстраординарной», а вполне традиционной. Дело в том, что В.Л. Янин не обратил должного внимания на существование договора Новгорода с великим литовским князем Свидригайлом, заключенного 25 января 1431 г. [242] Текст договора, дошедший до нас с утратами, вполне поддается реконструкции, которая проведена Л.В. Черепниным [243] и демонстрирует полную идентичность с текстом договора 1441 г., за исключением, разумеется, имен лиц, участвовавших в его заключении. Сопоставление текстов договоров 1431 и 1441 гг. ясно говорит о традиции заключения договоров с великими литовскими князьями, которым «по старине» принадлежало право сбора податей с ряда новгородских приграничных волостей, среди них тех, что В.Л. Янин относит к «княжескому домену». Новгородско-княжеские договоры носили всегда личный характер и заключались не вообще с великим князем, а всегда с конкретным носителем великокняжеского титула. В случае смерти или свержения князя обязательно заключался новый договор с его преемником. Кроме того, договоры заключались после окончания «розмирья» с тем или иным князем. Что касается договора с литовским великим князем 1431 г., то он был заключен в условиях нормальных мирных отношений с Москвой и никакой экстраординарности в нем нет. Осенью 1430 г. умер великий князь Витовт, его преемником стал князь Свидригайло, и новгородцы, отправив к нему послов, заключили очередной «мир» уже 25 января 1431 г. По традиции литовский князь «целовал крест» Новгороду, точно так же, как после окончательного утверждения на престоле следующего великого князя Сигизмунда (Жидимонта) в 1436 г. в Литву было отправлено новгородское посольство, и великий князь «человаше крест к новгородцем к послом и взяша мир» [244] (текст договора не сохранился). Нет сомнения, что текст договора 1436 г. был идентичен текстам 1431 и 1441 гг. Трудно с полной уверенностью определить время возникновения традиции заключения договоров новгородцев с великими литовскими князьями. Несомненно, что в XIV в. она существовала. Так, с предшественником Свидригайло Витовтом договор был заключен непосредственно по его утверждении на престоле в 1393 г. В летописи сказано: «Седе на княженьи в Литве князь Витовт Кестутьевич и новгородцы взяша с ним мир по старине» [245]. Текст этого договора, как и других аналогичных документов XIV в., не сохранился, но можно уверенно предположить его идентичность договорам 1431 и 1441 гг. Формула, содержащаяся в летописном рассказе («по старине»), ясно указывает на традиционность договорных отношений великих литовских князей с Новгородом. По-видимому, традиция восходит к договору 1326 г. [246]
Таким образом, черные куны с южных волостей Деревской пятины традиционно шли литовским князьям. Относительно статуса этих новгородских территорий можно полностью согласиться с мнением А.Л. Шапиро и Т.И. Осьминского, которые определяют эти земли как черные земли Новгородской республики [247]. В пользу такого определения говорят следующие приведенные А.Л. Шапиро и Т.И. Осьминским факты: отсутствие в писцовых книгах указаний на домосковских владельцев Холмского погоста, Велили и Моревы; древнее реликтовое деление на десятки и станы; незначительность, по сравнению с обояренными землями, крестьянских платежей (они были меньше обычных раз в пять). Основная часть черных кун с этих земель шла в Новгород. Так, с Моревы литовскому князю причиталось 40 куниц, 1 рубль петровщины и «полрубля в осенине», в то время как в писцовой книге говорится, что с Моревы шло 16½ рублей «черны куны» [248].
Возражая против определения ряда южных территорий Деревской пятины в качестве черных земель Новгорода, В.Л. Янин приводит ряд соображений. Во-первых, по его мнению, содержащиеся в разводной грамоте 1483 г. упоминания о волостях («великого князя Березовская волость», «великого князя Стержьская волость Аркажа монастыря», «великого князя Велилская волость», «великого князя Лопастицкая волость Аркажа монастыря») свидетельствуют, что Березовец и Велила относились к великокняжескому домену в Новгородской республике [249]. На мой взгляд, в цитированном документе нет сведений о принадлежности великому князю каких-либо земель в республиканский период. Ясно лишь, что уже после первых конфискаций перечисленные волости принадлежали великому князю.
Во-вторых, деление на десятки, по утверждению В.Л. Янина, является частью «децимарной административной системы», которая «составляла инструмент княжеского управления»; «Мореве, Велиле и Холмскому погосту — и только им во всей Новгородской земле — присуща особая административно-фискальная система децимарного деления» [250]. Прежде всего, вовсе не только указанные три волости имели деление на десятки. Такое же деление имела огромная волость Удомля в Бежецкой пятине, включавшая в себя два рядка и 540 деревень с 1460 дворами (не считая церковных), в которых числилось 1910 крестьян, с доходностью в 1664 обжи [251].
Удомля принадлежала владыке, однако не в качестве дворцовой, а в качестве «кормленской», [252] т. е. перед нами черная новгородская волость, переданная в кормление архиепископу. Весьма существенным представляется наблюдение Г.В. Абрамовича, который обратил внимание на то, что земли Удомли после конфискации у владыки назывались «волостными» и «черными», в то время как находившаяся рядом владычная дворцовая волость Белая в полном соответствии сс своим прежним статусом стала дворцовой волостью, но уже великого князя [253].
Что же касается децимарной системы как атрибута княжеского управления, то вопрос этот является спорным. Одни исследователи считали ее по происхождению земской, другие — княжеской. Никаких бесспорных доказательств княжеского происхождения десятков и сотен В.Л. Янин не привел. Мне, например, представляется, что правы те, кто считал децимарную систему земской. Поэтому приводить в качестве доказательства принадлежности князю той или иной волости ее деление на десятки некорректно, особенно если иметь в виду упоминавшуюся волость Удомля.
