Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу - Фомин Вячеслав Васильевич

Антинорманист И.Е.Забелин назвал еще несколько причин, по его мнению, породивших норманизм. Подчеркивая, что Байеру и Миллеру было свойственно смотреть на все «немецкими глазами и находить по­всюду свое родное германское, скандинавское», он констатировал, что круг «немецких познаний» хотя и отличался великой ученостью, но эта ученость сводилась к знанию больше всего западной, немецкой истории, «и совсем не знала, да и не желала знать историю славянскую». В свя­зи с чем, резюмировал исследователь, начало русской истории объяс­нялось «скандинавским происхождением самой руси». Причину возник­новения норманской теории именно в петровские времена он видел также в том, что «положение русских дел в первой половине 18-го века во многом напоминало положение славянских дел во второй половине 9-го века». Поэтому, призвание немцев Петром I «для устройства в ди­кой стране образованности и порядка, лучше всего объясняло до по­следней очевидности, что не иначе могло случиться и во время при­звания Рюрика». Отсюда, достраивал историк логический ряд своих оп­понентов, новгородцы могли призвать только германцев: «Это была такая очевидная и естественная истина, выходившая из самой природы тог­дашних вещей, что и ученые, и образованные умы того времени иначе и не могли мыслить»18.

Вывод об антирусской направленности норманизма был полностью принят в послевоенной советской историографии, чему способствовали Великая Отечественная война и тот факт, что им фашисты идеологически обосновывали «Drang nach Osten» - агрессию против СССР. Как утвер­ждал в «Майн кампф» Гитлер, «организация русского государственного образования не была результатом государственно-политических способ­ностей славянства в России; напротив, это дивный пример того, как гер­манский элемент проявляет в низшей расе свое умение создавать госу­дарство», и что «в течение столетий Россия жила за счет этого герман­ского ядра своих высших правящих классов». Поэтому, вещал он, «сама судьба как бы хочет указать нам путь своим перстом: вручив участь России большевикам, она лишила русский народ того разума, который

породил и до сих пор поддерживал его государственное существование». Фюреру в унисон вторил Гиммлер: «Этот низкопробный людской сброд, славяне, сегодня столь же не способны поддерживать порядок, как не были способны много столетий назад, когда эти люди призывали варя­гов, когда они приглашали Рюриков»19. Нацисты, полагая себя потомка­ми летописных варягов, призванных для наведения порядка среди вос­точных славян, превратили норманизм в практическое руководство к сво­им чудовищным действиям на Востоке20.

М.Н.Тихомиров появление норманской теории в России в 30-х гг. XVIII в. объяснял тем, что она «в сущности выполняла заказ правитель­ства Бирона, поскольку... стремилась исторически объяснить и оправдать засилие иноземных фаворитов при дворе Анны Ивановны», «служила су­губо политическим целям»/Эта точка зрения, став одним из принципи­альных положений советской историографии, получила в творчестве М.А.Алпатова определенное развитие. Ученый увидел в норманизме «идейный реванш за Полтаву», за победу в Северной войне, после ко­торых «в России существовал большой национальный подъем». Байер, проникнутый антирусским настроением, «мечом Рюрика» нанес «удар по национальным амбициям русских с исторического фланга», выдвинув те­зис о том, что «русские не умели создать даже своего государства, им его создали варяги - предки тех самых шведов, победой над которыми так кичатся русские»21. В науке стало аксиомой, что создатели норманизма -это высокомерные, самодовольные немцы, свысока смотревшие на все русское, «культуртрегеры», приехавшие «в медвежью Россию приобщать ее к европейской культуре»22. Саму же норманскую теорию исследо­ватели характеризовали не иначе как «лженаучная» и «реакционная», «ан­тинаучная» и «клеветническая», «порочная» и «политически спекулятив­ная»23, как «враждебная русскому народу»24. f

Антинорманисты упрекали и прежде всего, конечно, Байера в ошиб­ках и бездоказательности. Так, причину его ошибок В.Н.Татищев ви­дел, помимо вышеназванной, еще в том, что «ему руского языка, след­ственно руской истории, недоставало» (как и «географии разных вре­мен»), т. к. он не читал летописи, «а что ему переводили, то неполно и неправо», поэтому, «хотя в древностях иностранных весьма был сведом, но в русских много погрешал...». Правоту слов Татищева*подтвердил А.Л.Шлецер, сказав, что Байер трактовал древнюю русскую историю «только по классическим, северным и византийским», но не русским ис­точникам, ибо «по-русски он никогда не хотел учиться». В связи с чем «зависел всегда от неискусных переводчиков» и наделал «важные» и «бесчисленные ошибки». Потому, весьма категорично заключал Шлецер, у него «нечему учиться российской истории». Н.М.Карамзин отмечал, что Байер «худо знал нашу древнюю географию»25. М.О.Коялович под­черкивал, что «Байер - человек великой западноевропейской учености, но совершенный невежда в области русской исторической письменнос­ти...». В целом, по мнению антинорманиста Н.В.Савельева-Ростислави-ча, немецкий ученый всю свою систем}' основал на шатком «если», воз­водил ее «на песке»26.

Но для норманистов Байер, как полно выразил в дореволюционной историографии это мнение П.Н.Милюков, являет собой «истинный тип германского ученого-специалиста», обладавшего «критическим чутьем» и «колоссальной ученостью», владевшего всеми приемами классической критики. В предвоенные годы в советской науке, о Байере (равно как о Миллере и Шлецере) говорилось с пиететом, что с особенной силой проявилось в историографическом труде Н.Л.Рубинштейна. Ученый, характеризуя Байера, утверждал, что «прекрасное знание византийских и скандинавских источников бросило новый свет на ряд вопросов древне­русской истории, с которыми он впервые познакомил русского читателя». Причем среди «тщательных» его исследований Рубинштейн выделял по­становку «варяго-русского вопроса на основе непосредственного изучения скандинавских материалов...»27.

Великая Отечественная война коренным образом изменила отно­шение к Байеру, т. к. с его именем прежде всего ассоциировался нор-манизм, взятый фашизмом на службу (ситуацию в науке еще больше на­калила борьба «с низкопоклонством перед Западом», развернувшаяся в конце 40-х гг.). В 1948 г. М.Н.Тихомиров очень резко отозвался о Байе­ре, назвав его «бездарным и малоразвитым воинствующим немцем...». Раздел монографии Рубинштейна, посвященный немецкому ученому, Тихомиров расценил как «самый неправильный по своим выводам» и охарактеризовал его как «совершенно неприкрытый восторженный отзыв о Байере». В 1955 г. к вышеприведенным словам историк добавил, что работы Байера, «страдают грубейшими ошибками», и в целом заключил, что деятельность академиков-иностранцев «принесла не столько пользы, сколько вреда для русской историографии...»28. Данная тональность в разговоре о немецких историках была подхвачена в науке, и в историо­графии стало нормой именовать их «псевдоучеными», занимавшимися «злостной фальсификацией» русской истории29. Подобное отношение к ним вызвало в 1957 г. возражение Л.В.Черепнина, заметившего, что ошибочные, а в ряде случаев тенденциозные утверждения Байера, Мил­лера и Шлецера, «несомненно, наносили ущерб русской науке», но вряд ли следует изображать их «бездарными, тупыми и невежественными людьми», да и перед русской исторической мыслью они имеют заслуги. Данная позиция была принята наукой30, в связи с чем разговор о немец­ких историках приобрел сдержанный и конструктивный характер. И, ко­нечно, не может быть никакого сомнения в том, что имена немцев Байе­ра, Миллера, Шлецера есть такое же достояние русской исторической мысли, как и имена русских Татищева, Ломоносова, Карамзина.

Взгляд на Байера как родоначальника норманской теории не являет­ся единственным взглядом на проблему возникновения норманизма. В 50-х гг. прошлого века за рубежом были высказаны мнения, ставящие на место Байера либо известного Миллера, либо совершенно безвестно­го Пауса, при этом по-прежнему оставляя за столицей российской импе­рии роль колыбели норманской теории.