Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины - Мещеряков Владимир Порфирьевич (читать хорошую книгу txt) 📗
Выход из базы, следование в точку, от которой начнется минная постановка, курсы и скорости, на каких она будет производиться, время, сигналы — все это согласовывалось самым тщательным образом. Да иначе и нельзя. Ведь даже при обычном совместном плавании в ясную погоду необходимы точные согласования по времени, курсам и скоростям для обеспечения нужных тактических построений и безопасного маневрирования. А мы готовились к выполнению боевой задачи ночью, причем такой задачи, которая требовала особенно точного выдерживания курсов и скоростей. От этого зависела боевая эффективность создаваемого нами заграждения.
Под покровом темноты выходим из бухты. „Червона Украина“ впереди, за нею „Красный Кавказ“.
Фарватер знакомый. Рулевой точно держит курс. Кругом спокойно. А все же чувствую нервное напряжение. Первый боевой поход! Невольно думается о сообщении, которое застало нас еще в базе: при входе в Карантинную бухту подорвался на мине и быстро затонул портовый буксир. А ведь в этом районе тральщики тщательно „пахали“ море. Может быть, остались невытраленными и другие мины, сброшенные немцами с самолетов? Какая опасность для крейсера, который сейчас, можно сказать, набит взрывчаткой!»
Вот он, еще один, результат ночного налета на Севастопольскую базу. И это не последняя жертва, как среди кораблей, так и людей. Кроме якорных мин немцы набросали и донные магнитные мины, которые особенно много причинили вреда. Их трудно было обнаружить и не так просто обезвредить.
«…Через некоторое время штурман сообщил, что подходим к назначенному району. Командир минно-торпедной боевой части Александр Давидюк доложил с кормы — все готово к минной постановке. Узким, невидимым со стороны, лучом сигнального фонаря-ратьера даем условный сигнал на „Красный Кавказ“. Корабли легли на параллельные курсы в строго рассчитанной друг от друга дистанции. Получив разрешение комбрига, подаю команду:
— Начать минную постановку!
…Черный шар с глухим всплеском исчезает в кипящей кильватерной струе.
…Через равные промежутки времени следуют команды, и мина за миной исчезают в глубине.
Корабль идет строго по прямой линии с неизменяющейся скоростью. И воображение рисует ровный пунктирчик мин, оставленных за кормой крейсера. Второй такой же пунктир, параллельный нашему, чертит идущий неподалеку „Красный Кавказ“. А мористее, как нам известно, тем же курсом следует эсминец „Безупречный“. Он ставит минные защитники. Если противник попытается уничтожить минное заграждение тралами, защитники помешают ему это сделать. Находящиеся на них устройства застревают в тралах, взрываются и выводят их из строя.
Наконец с палубы сброшена последняя мина. Задание выполнено. Командир бригады дает кораблям сигнал возвращаться в базу».
Еще не один раз крейсер, во взаимодействии с другими кораблями, будет осуществлять постановки мин, опоясывая данными минными полями Севастопольскую базу и западное побережье Крыма. От кого защищались? Немецких кораблей в акватории Черного моря не будет, а вот свои нахлебаются, как в прямом, так и в переносном смысле соленой водички в районах своих же минных поставок. Не каждому командиру корабля вручишь схему минных полей в суматохе военных будней, особенно, когда пойдет основной поток беженцев из Одессы, Николаева и других городов южного побережья Украины, отступающих под ударами сухопутных войск вермахта.
Разумеется, нарком ВМФ Кузнецов попытался оправдаться. Это ведь из его штаба последовала команда о постановке мин.
«Конечно, минные поля даже при точном знании своих фарватеров представляют некоторую опасность и создают неудобство для плавания боевых кораблей и транспортов, но опасность эта была бы значительно большей, если бы вражеские надводные корабли или подводные лодки имели возможность набросать около наших баз свои мины. Неприятности причиняемые своими минными полями, обусловливались главным образом недостатками в технике — мины всплывали, срывались с якорей и становились опасными. Постановка минных полей, конечно, требовала ходить строго по фарватерам».
К сожалению, водная гладь моря не есть автострада с разделительной разметкой дорожных полос, поэтому неудобства будут. И обгонять сложно попутные суда, и разворот не знаешь где выполнять? То ли у берегов Румынии, то ли у Турции? К неудобствам, также, можно отнести невозможность определения, на чьей же мине подорвался корабль? На своей или вражеской? Подрыв на своей мине всегда будет выглядеть менее патриотичным. Единственный плюс, что лично на себе, можно проверить боевую мощь нашего подводного оружия.
Но товарищ Кузнецов находит еще положительные моменты в постановке наших минных полей. Дескать, не дали немцам возможности набросать своих мин около наших баз. Одной Севастопольской бухты, конечно, мало.
Это всё возражения Николая Герасимовича на сообщение начальника штаба Черноморского флота И.Д. Елисеева. Тот писал:
«Когда выяснилось, что нашим врагом на Черном море будут румыны и немцы, следовало воздержаться от постановки мин, поскольку большой угрозы с моря не было, а постановка их принесла нам много горя. Основными потребителями моря были мы сами».
Что сказать по поводу прочитанного? Такое ощущение от прочтения подобных мемуаров, что они написаны автором для внутреннего употребления в кругу своей семьи. Это жена, раскрыв рот, будет с упоением внимать военным рассказам своего мужа в адмиральском кителе. А детишки будут быстро засыпать на ночь от чтения подобных морских сказок.
Это когда же выяснилось, что основными потребителями моря будут сами моряки Черноморского флота? Или у Босфора с Дарданеллами были замечены дымы немецкой эскадры в ночь на 22-е июня? А может к Одессе незаметно подкралась румынская эскадра, чтобы нанести огневой налет? У нас, что же на флоте отсутствовала морская разведка? Или Намгаладзе не на стол начальства клал разведывательные донесения? Даже 21-го июня принес радиоперехват об официальном объявлении Германией войны, да местное начальство патриотами не оказались.
После войны, сплошь одни оправдания. Только, как всегда остаются без ответа извечные русские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?», с теми людьми, которые являются источником всех этих безобразий по войне.
«Беспокоились мы и о Таллине — главной базе Балтийского флота. Расположенный в Финском заливе, Таллинский порт был плохо защищен от нападения с севера. К тому времени рейд еще не успели оборудовать хорошими бонами и сетями, а на нем ведь стояли два линкора. Посоветовавшись с начальником Главного морского штаба и командующим флотом, решили перебазировать линкоры в Кронштадт. Всего за несколько дней до войны из Талинна ушел „Марат“, а второй линкор, „Октябрьская революция“, перебазировался только в июле, когда уже шла война, с большим риском. Июнь с первых же дней был необычайно тревожным, буквально не проходило суток, чтобы В.Ф. Трибуц не сообщал мне с Балтики о каких-либо зловещих новостях. Чаще всего они касались передвижения около наших границ немецких кораблей, сосредоточения их в финских портах и нарушений нашего воздушного пространства. На Черном море было относительно спокойнее: дальше от Германии. Но и там нарастала угроза. Об этом свидетельствует, например, приказ комфлота контр-адмирала Ф.С. Октябрьского, отданный в развитие директивы Главного морского штаба:
„В связи с появлением у наших баз и побережья подводных лодок соседей и неизвестных самолетов, нарушающих наши границы, а также учитывая всевозрастающую напряженность международной обстановки, когда не исключена возможность всяких провокаций, приказываю:
1. При нахождении в море всем кораблям особо бдительно и надежно нести службу наблюдения, всегда иметь в немедленной готовности к отражению огня положенное оружие.
2. О всякой обнаруженной подводной лодке, надводном корабле и самолете немедленно доносить с грифом „Фактически““».