Деградация и деграданты: История социальной деградации и механизмы её преодоления - Шапталов Борис Николаевич
Стремление к совершенству — качество любого настоящего художника. Но декадентская утонченность — это реакция на спад, на приближающееся умирание. Это последнее «прости и прощай». Остается довести до максимального развития ранее созданное, но без прежней потенции прорыва к новому качеству. Само по себе уточенное изображение проявлений жизни не говорит о декадансе. Сложное творчество Тарковского или Бергмана — это не декаданс, а философия в образах искусства. Граница начинает проходить в сфере созидания. Утонченности декаданса присуща патологичность. Декаданс жадно интересуется своим будущим — смертью, распадом, социальным гниением, а потому маргиналами — наркоманами, людьми с психическими проблемами, особенно склонными к суициду, серийными убийцами и т. п. Возникает своеобразная «эстетика патологии». Былой гуманизм Шекспира, Микеланджело и Толстого шаг за шагом мельчает, пока не превращается в эстетизированные помои.
Декадансу сказать людям, обществу по большому счету нечего. Остается единственное оправдание — утонченность в использовании приемов «подачи материала»: литературного, изобразительного, пластического, и тем получить похвалы узкого круга критиков и почитателей. А потом уйти в легенду. Если последнее удастся, то по их творчеству будут писаться монографии, защищаться диссертации, составляться антологии (опять же для узкого круга интересующихся). Если нет, то декаденты разделят судьбу представителей массового искусства — уйдут в небытие.
В период энергетического, пассионарного подъема созидание воспринимается, как данность, как само собой разумеющееся проявление человеческого Разума. Искусство дышит созиданием, как человек воздухом — то есть естественно. Зато в период энергетического спада созидательная деятельность начинает ослабевать, вплоть до того рубежа, когда становится непонятен сам принцип созидания. Декаденты пытаются созидать, но у них это получается натужно, фальшиво. Положительный финал в произведении выглядит как бодрячество. Чтобы не выглядеть бесталанным остается одно — эстетизировать немощь, и тем оправдать собственное социальное бессилие. Поэтому критики и обозначают культуру постмодерна, как многообразие мнимости.
Постмодерн (декаданс) не ставит никаких целей перед человеком. Он паразитирует (использует) уже созданное, превращая одни ценности в Игру и девальвируя классические общественные структуры (институт семьи, например), отвергая их, как мешающие проявлению свободы. Но как декаданты понимают свободу?
У В. Брюсова есть строфа:
Формула вполне тянущая на квинтэссенцию постмодернизма (сам Брюсов был одним из творцов предреволюционного декаданса в России). Конечно, можно служить и Богу, и дьяволу, только стоит задаться вопросом: какая сторона в конечном счете окажется в выигрыше?
Культура — то, что создано на благо общества и человека. Соответственно, все, что разрушает общество, относится к антикультуре. Постмодернизм старается дезавуировать такой подход в попытке уравнять первое со вторым, объявив это «толерантностью».
Границы дозволенного определяются, в сущности, силой. Кто в обществе силен, тот и диктует правила общежития. Обычно сила у правящего класса. Он определяет, какую религию должен исповедовать народ, какой идеологии придерживаться государству, какие законы предписать для судопроизводства и т. д. Если в обществе начинают размываться правила игры, нормы и традиции, то наступает «свобода». Проблема в том, какая по качеству «свобода» грядет: свобода созидании или свобода эрозии социальных устоев? Вокруг обозначившихся свобод начинается острая идеологическая борьба, которая заканчивается политической победой одной из сторон. Если проигрывает правящий класс, то к власти приходят оппозиционные силы, становящиеся новым правящим классом. Он вновь берет курс на укоренение нужных ему законов, социальных и культурных норм. Этап смены одной парадигмы другой относится к переходному периоду с неясными последствиями и неявным победителем. Именно такой период переживает современная западная цивилизация, прежде всего в странах Западной Европы и США. В этот «переходный» процесс попала и Россия, которая в отличие от эпохи Петра I или большевиков, «модернизируясь», берет пример с Запада, находящегося в фазе очередного спада, и это отнюдь не лучшие образцы культуры.
Западной цивилизации в ближайшие десятилетия предстоит найти новые источники этнической и социальной энергии или продолжить сдавать позиции под натиском других пассионарных сил, прежде всего «южных народов», несущих иную культуру, ментальность, идеологию. И декаданс (постмодерн) никак не способствует оздоровлению западного общества, а, наоборот, усугубляет ситуацию. Противовесом ей является классическое искусство.
Классическая культура (то есть прошедшая испытанием времени, как «очеловечивающая» личность) основана на классической морали. Вместо нее постмодернизм культивирует вседозволенность, как подлинный эквивалент свободы, где нет места положительному идеалу, ибо он смешон, тоталитарен (ибо принуждает людей следовать ему), ограничивает свободу индивида. Вопрос о том, надо ли всем давать свободу? Пли, говоря языком Мережковского, надо ли перед Хамом зажигать зеленый свет на том основании, что «он» тоже человек и имеет избирательные права — снимается за ненадобностью.
Если творцы стиля модерн ставили перед собой задачу облагораживать искусством повседневность, включая быт, то постмодернисты никаких высоких задач перед собой не ставят. Наоборот, они подняли на щит свободу тех страстей, которым моралисты отводили место низменных.
Среди творцов декаданса немало талантливых людей, но их талант, образно выражаясь, не от светлых сил. Они, как выражаются герои «Звездных войн» Д. Лукаса, оказались притянуты «темной стороной Силы». А это происходит, когда в обществе набирают силу тенденции деградации (антипассионарная фаза по Гумилеву). Поэтому при декадансе художник чаще всего отталкивается от худшего в мире и обществе, не пытаясь уравновесить темное светлым, оптимистическим.
Деградация как раковая опухоль берет верх даже в сферах, которые по своему статусу должны являться естественной средой противодействия социальной энтропии, как, например, образование. Ведь образование принуждает формирующуюся личность развиваться, напрягаться, чтобы, подобно спортсмену, брать высоты, и, в итоге, совершенствоваться. Однако… Возьмем самую массовую коммуникацию нашего времени — Интернет. Он становится не только каналом распространения информации, но и средством пропаганды малограмотности. Что видит школьник в Сети? Что большинство слов на форумах пишется с грамматическими ошибками. Даже серьезные дискуссии в блогах на философские и экономические темы ведутся дядями, имеющими приблизительное представление о правилах грамматики и пунктуации. И ничего! Так зачем он, школьник, корпит над изучением языка? И зачем его заставляют писать литературные сочинения, если литературный стиль — едва ли не признак плохого тона в Сети? А хамство и мат — в качестве аргумента в дискуссии? Это столь распространено, что тоже давно воспринимается, как «норма».
Деградационные явления постепенно охватывают все новые сферы жизнедеятельности западного общества. Они становятся привычными и потому малозаметными. Люди быстро привыкают к ним и мирятся как с данностью. Прожившая семь лет в Норвегии российская гражданка так описывает образование в этой, по всем меркам, благополучной стране.
«Несмотря на то, что я закончила факультет журналистики МГУ и являюсь кандидатом филологических наук, Норвегия не признала моё образование. Мне предложили работать учительницей в соседней с нашей коммуне в сельской школе нового типа— по прогрессивному датскому образцу под названием "Риддерсанд", что в переводе означает "школа рыцарей". В сравнении с нашей российской системой все норвежские школьные госпрограммы выглядят как, по сути, для умственно отсталых. С 1-го по 7-й классы — там начальная школа. Задача государственной программы — выучить алфавит до 13 лет и научить детей считать и читать ценники в магазинах. Вслух в классе читать нельзя, потому что "стыдно". Специальный учитель выводит ребенка в коридор, и только там, чтобы не позорить "малыша", слушает, как он читает. Учитель имеет право разобрать с детьми два примера по математике в день, если дети не усвоят материал, то через три дня еще раз пытается им объяснить пройденное. Домашнее задание на неделю — пять слов по-английски или восемь, на усмотрение ребенка.
