Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов - Ольденбург Зоя (смотреть онлайн бесплатно книга TXT) 📗

Ясно, что гораздо проще прогнать палками пьяную солдатню, чем остановить кровопролитие. Но у крестоносцев были не только палки, и если бы их командиры отдали приказ, ничто не помешало бы им обуздать рутьеров. Также трудно поверить, что они сами не принимали участия в резне, так как маловероятно, что победители стояли сложа руки и не были затянуты в смертельный водоворот, даже если они были люди порядочные.

Не надо при этом забывать о присутствии в «армии Господа» пилигримов, людей из народа, воспламененных настойчивой пропагандой и живущих в наивном и суеверном страхе перед ересью; братьев тех самых пилигримов, что сто лет тому назад принимали за Иерусалим каждый чужеземный город. Этим простодушным Безье вполне мог показаться логовом Дьявола. И если французские рыцари (по всей вероятности и согласно утверждениям хронистов) договорились между собой предоставить свободу действия рутьерам и пилигримам, значит, они знали, что таким образом дело будет сделано лучше и быстрее. И если они ничего не предприняли, чтобы остановить резню, значит, сами ее желали.

«После этого», – говорит «Песнь...», – после этого неправдоподобного неистовства, поскольку, чтобы перебить все население такого города, как Безье, и рутьеры, и самые свирепые фанатики должны были обладать исключительной жаждой крови, – «после этого быдло разбрелось по домам, битком набитым богатствами. Но немного преуспело, ибо, увидав это, французы задохнулись от бешенства: они прогнали разбойников палками, как собак!» [55]. Трудно более беспощадно описать жестокость солдат, которые равнодушны к резне, но «задыхаются от бешенства», увидав, что кто-то посягнул на добычу. Усеяв свой путь тысячами трупов стариков, женщин и детей, эти воины Христовы не замедлили запеть «Тебе, Богу, хвалим...», как запели его после разграбления Иерусалима... Спасти добычу – святое дело. Армия нуждается в средствах для продолжения похода, разбогатеть всегда приятно, а что не дозволено бандиту, то дозволено шевалье. Солдаты удачи упустили добычу и в припадке справедливого гнева подожгли город. Пожары вызвали панику среди грабителей, крестоносцы побросали все ценности и бежали, а основная часть горевших зданий рухнула, погребя под развалинами трупы своих обитателей. «...Сгорел также собор, построенный мэтром Жерве, от жара он дал трещину и раскололся пополам...» [56].

В качестве эпилога этого страшного дня хронист добавляет: «Крестоносцы оставались вблизи города три дня, а на четвертый ушли все, и шевалье и сержанты, ушли из мест, где ничто их больше не задерживало, и их поднятые стяги бились по ветру...» [57]. И еще хронист пишет, что если бы не треклятые бродяги, спалившие город, крестоносцы до конца своих дней оставались бы богачами после такой добычи. Эти рассуждения о завоеванных и утерянных богатствах часто попадаются в «Песне...»: право на добычу – исконное право солдата, а бескорыстие не входило в рыцарские добродетели.

Не будем слишком задерживаться ни на причинах и следствиях разграбления Безье, ни на цифрах (разных согласно разным историкам), ни определять место этого трагического эпизода среди прочих жестокостей войны. То, что мы знаем о жестоких обычаях той эпохи – да и всех остальных эпох, – заставляет предположить a priori, что потерявшая человеческий облик солдатня способна на подобные деяния. Однако факты говорят об обратном: все-таки такие кровопролития, как в Безье, случались достаточно редко, ибо, по-видимому, всякая человеческая жестокость имеет границы. Среди самых кровожадных эпизодов мировой истории такая резня – исключение, и надо было случиться, что именно на долю «священной войны», развязанной главой одного из первых монашеских орденов римской Церкви, выпала «честь» ответственности за такое исключение. Вот факт, значения которого никак нельзя умалить.

Петр Сернейский, апологет крестового похода, находит абсолютно справедливой кару, постигшую еретический город, чьи обитатели 42 года назад (день в день!) убили своего виконта. Его при этом не заботит, что город за это уже был наказан на следующий год, когда в нем перебили всех мужчин. Он доволен этим чудесным совпадением: значит, кара сия была угодна Господу, тем более что роковой день совпал с праздником святой Марии Магдалины, о которой граждане Безье позволяли себе злословить. И именно в церкви святой Марии Магдалины зарезали семь тысяч человек! Своеобразное понятие о Боге было у этого человека, хотя, должно быть, не он один так рассуждал; он склонен был видеть в бедах, обрушившихся на Безье, признаки катастрофы вселенского масштаба, а не деяния рук человеческих. Так он говорил только о землетрясениях. Быть может, вихрь безумия, просвистевший над головами захватчиков в тот жаркий июльский день, был порожден всеобщей экзальтацией, парализовавшей личную волю самых несгибаемых командиров...

Солдаты, явившиеся в окситанскую землю со свежими силами, не имели оснований впасть в бешенство от тягот долгой осады. Их гнев был, так сказать, «чистым», и скорее всего дело было не только в кровожадности бандитов, с которыми поступили, как с собаками. Главной причиной резни оказалась все-таки ненависть к еретикам, пересилившая в тот день и амбиции, и жажду наживы.

Эта война началась в атмосфере неистовой ненависти, такой ненависти, что противник уже воспринимался не как человек, а как вредное животное, которое следует извести и от которого нет никакого проку, кроме скарба, что останется после него. Ясно, что крестоносцы горько оплакивали ценности, сгоревшие в Безье. И если они не осмелились устроить такую же резню в Каркассоне, то только из страха потерять добычу. Такая ненависть превосходит возможности нашего воображения, и мы пытаемся объяснить поведение крестоносцев толстокожестью солдат, жестокостью тогдашних нравов, военными амбициями полководцев, презрением воинов к буржуа, антипатией северян к южанам... Конечно, все это было, но прежде всего был религиозный энтузиазм, доведенный до белого каления, и страстное желание любой ценой заслужить Господнее прощение.

Своим ошеломляющим броском армия парализовала в стране волю к сопротивлению. Одновременно ей пришлось распрощаться с надеждой завоевать симпатии католиков. Крестовый поход, начавшийся с устрашения, не мог встретить ничего, кроме страха. Едва армия покинула Безье, как в Кабестане ее встретили епископ Беренгер и виконт Эмери с депутацией от Нарбонны. Жители Нарбонны обещали полное и безоговорочное повиновение Церкви и принятие суровых мер против еретиков.

От Кабестана до Каркассона армия шла триумфальным маршем: через шесть дней крестоносцы уже были под стенами Каркассона. Местные сеньоры освобождали им замки и являлись с уверениями в полной покорности. Иные из них покидали жилища и уходили с семьями и вассалами в горы или леса. Таким образом, за несколько дней крестоносцы голыми руками взяли изрядное количество замков.